Жизнь взаймы

Ремарк Эрих Мария

Лилиан вдруг представила себе все, что еще произойдет между ней и Клерфэ; ей казалось, что она видит длинный коридор. Коридор становится все уже и Уже, и выхода в нем не видно. Она не может идти по нему. А пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остается в крови. Клерфэ уже не будет с ней таким, как прежде. Таким он может быть с любой другой женщиной, только не с ней. Любовь, так же как и время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля — ничто не может помочь; таков мрачный и безжалостный закон любви. Лилиан знала его и поэтому хотела уйти. То, что им осталось еще прожить вдвоем, было для Лилиан всей жизнью, а для Клерфэ лишь несколькими месяцами. Поэтому она должна

была считаться только с собой, а не с Клерфэ. У них было слишком неравное положение. В его жизни их любовь являлась лишь эпизодом, хотя сейчас он и думал иначе, а для нее — концом всему. Она не имела права жертвовать собой; теперь она это поняла. Лилиан не ощущала раскаяния, для этого у нее было уже слишком мало времени; зато она обрела ясность, ясность раннего утра. Последние клочья тумана рассеялись, недоразумения исчезли. Она почувствовала маленькое острое счастье, какое чувствует человек, принявший решение. И как ни странно, вместе с решением вернулась нежность к Клерфэ — теперь она была безопасной.

— Во всем, что ты говоришь, нет ни грана правды, — сказала Лилиан уже совсем другим голосом. — Ни грана! Забудь это! Это не так! Все не так!

Она видела, как просияло лицо Клерфэ.

— Ты останешься со мной? — быстро спросил он.

— Да, — сказала она, зная, что это было неправдой и все же правдой. Она не хотела ссориться в эти их последние дни.

— Ты наконец меня поняла?

— Да, я тебя поняла, — ответила она, улыбнувшись.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Клерфэ не почувствовал колебания в ее голосе.

— Да, — сказала она.

Ведь и это было уже безразлично.

Он пристально посмотрел на нее.

— Когда?

— Когда хочешь.

Он помолчал мгновение.

— Наконец-то! — сказал он. — Наконец! Ты никогда об этом не пожалеешь, Лилиан!

— Знаю.

Клерфэ разом преобразился.

— Ты устала! Наверное, устала до смерти! Что мы наделали! Тебе надо спать! Идем, я провожу тебя наверх.

— А ты?

— Я последую примеру англичанина, а потом, пока на улицах еще нет движения, объеду дистанцию. Просто так, порядка ради, я ее знаю. — Клерфэ стоял в дверях ее комнаты. — Какой я дурак! Проиграл больше половины того, что выиграл! Со зла!

— Я выиграла. — Лилиан бросила сумку с жетонами на стол.

— Но не сосчитала сколько.

— Завтра мы опять выиграем. Ты пойдешь к врачу?

— Да. А теперь мне надо спать.

— Конечно. До самого вечера. Потом мы поедим и опять ляжем спать. Я тебя ужасно люблю.

— Я тебя тоже, Клерфэ.

Уходя, он осторожно прикрыл за собой дверь. Как в комнате у больной, — подумала она, без сил опускаясь на кровать.

Окно было отворено. Лилиан видела, как Клерфэ шел к морю. осле гонок, — подумала она. — Я должна сложить вещи и уехать после гонок. Она не знала, почему не решалась уехать раньше. Еще несколько дней, — подумала Лилиан. Она не знала, куда поедет. Да и не все ли равно, в сущности. Она должна уехать. ехать обратно, — сказал Клерфэ. Но куда? Где находилось это братно?

Каждый круг был лишь немногим больше трех километров; но трасса проходила по улицам МонтеКарло, как раз по центру города, обегала гавань, шла по холму, на котором стояло казино, и сворачивала обратно; во многих местах ширины шоссе еле хватало для обгона, дорога почти сплошь состояла из виражей, двойных виражей, поворотов в форме шпильки и поворотов под острым углом. Надо было проехать сто таких кругов — свыше трехсот километров, а это значило, что гонщик должен десятки тысяч раз переключать скорости, тормозить, трогаться с места, снова переключать скорости, тормозить и снова трогаться.

— Настоящая карусель, — смеясь, сказал Клерфэ Лилиан. — Что-то вроде акробатического номера. По-настоящему разогнаться невозможно. Где ты сидишь?

— На трибуне. Десятый ряд справа.

— День

будет жаркий. Ты взяла с собой шляпу?

— Да.

Лилиан показала Клерфэ маленькую соломенную шляпку, которую она держала в руке.

— Хорошо. Сегодня вечером мы пойдем к морю в авильон д'Ор, будем есть лангусты и запивать их холодным вином. А завтра поедем к одному моему знакомому архитектору, который сделает нам проект перестройки дома. Дом будет светлый, с большими окнами, весь залитый солнцем.

Тренер что-то крикнул Клерфэ по-итальянски.

— Уже начинается, — сказал Клерфэ, застегивая у горла белый комбинезон.

Он вынул из кармана кусочек дерева и похлопал им сперва по машине, а потом себя по руке.

— Готово? — крикнул тренер.

— Готово.

Лилиан поцеловала Клерфэ и выполнила все обряды, которые полагалось по ритуалу. Она сделала вид, что плюнула на машину Клерфэ и на его комбинезон, пробормотала проклятие, которое должно было оказать обратное действие, потом протянула руку с двумя растопыренными пальцами по направлению к шоссе и к навесам, где находились другие машины, — это было ettatore, специальное заклинание против дурного глаза. Лилиан пошла к выходу, итальянцы-механики посмотрели на нее с немым обожанием. Уходя, она слышала, как за ее спиной молится тренер:

— Боже правый и ты, матерь всех скорбящих, помогите Клерфэ, и Фриджерио, и…

В дверях Лилиан обернулась. Жена Маркетти и жены двух других гонщиков уже сидели на своих местах с секундомерами и листками бумаги. не не следовало его оставлять, — подумала Лилиан и подняла руку. Клерфэ засмеялся и помахал ей в ответ. Он казался сейчас совсем молодым.

— Святые великомученики, сделайте так, чтобы шины у наших противников изнашивались в два раза быстрее, чем у нас, — молился тренер, а потом крикнул: — Приготовиться к старту! Посторонним выйти!

* * *

Стартовали все двадцать машин. В первом круге Клерфэ оказался восьмым; его место на старте было не очень удачным, и он на секунду замешкался. Теперь он шел впритык за Микотти; Клерфэ знал, что тот будет рваться к победе. Фриджерио, Монти и Саккетти шли впереди них; Маркетти лидировал.

Во время четвертого круга на прямой, которая подымалась к казино, Микотти, выжимая из мотора все, что было возможно, промчался мимо Саккетти. Клерфэ повис на его задних колесах, он тоже перенапряг мотор и обогнал Саккетти только перед самым входом в тоннель. Выйдя из него, Клерфэ увидел, что машина Микотти задымилась и снизила скорость. Клерфэ обошел ее и начал нагонять Монти. Он знал каждый метр дороги. Монти он настиг через три круга на одном из крутых виражей около газгольдера и, как терьер, повис на его задних колесах.

Еще девяносто два круга и семнадцать противников, — подумал Клерфэ, увидев у трибун чью-то машину рядом с машиной Микотти. Тренер просигнализировал ему, чтобы он до поры до времени не рвался вперед. Видимо, Фриджерио и Саккетти,. которые терпеть не могли друг друга, вступили в борьбу между собой, пожертвовав интересами фирмы; это нарушило весь порядок в команде, и теперь тренер хотел попридержать в резерве Клерфэ и Мейера III на тот случай, если лидеры загубят свои машины.

Лилиан видела, что вся стая проносилась мимо трибун чаще, чем через каждые две минуты. Быстрота, с какой это происходило, делала в ее глазах гонку еще более бессмысленной. Только что машины были еще здесь, но стоило ей на секунду отвернуться, как они вновь появлялись на том же месте, только в несколько ином порядке; казалось, они не пропадали из виду, а просто передвигались взад и вперед, как стекляшки в калейдоскопе. как только они ухитряются сосчитать эти сто кругов! — подумала Лилиан, а потом вспомнила о молящемся, обливающемся потом, изрыгающем проклятия тренере, который показывал гонщикам таблички, размахивал флажками, все время меняя их в соответствии с каким-то секретным кодом.