Жизнь за гранью

Малком Энн

— Ты должна ответить, — настаивала она, указывая на теперь молчащий телефон. — Он превратится в… — она драматично взмахнула руками, — психованного байкера.

Я поразмыслила над ее словами. Да, скорее всего, Хансен стал бы психованным байкером, учитывая, что я ушла из его дома и поехала к Арианне, где мы почти уничтожили бутылку водки, и я погрузилась в оцепенение.

Мой телефон просигналил. Еще одно сообщение.

Хансен: Мэйси. Ответь на гребаный телефон. Скажи,

где ты находишься.

— Знаешь, он, наверное, мог бы его выследить, — сообщила Арианна, заставив меня оторвать взгляд от телефона. — Ты ему расскажешь и… — она изобразила, будто стреляет из указательного пальца себе в висок, — сволочь сдохнет.

Я отряхнулась от горечи, пришедшей вместе с этой мыслью.

— Я не буду просить своего парня кого-то убрать, — невнятно пробормотала я.

Глаза Арианны сузились.

— Это не кто-то. Это не человек, он — тот, кто это сделал. Он животное. К тому же, если бы ты рассказала Хансену, тебе, вероятно, даже не пришлось бы спрашивать.

Мой телефон издал сигнал.

Хансен: Мэйси. Я начинаю серьезно беспокоиться. Где ты, черт возьми?

Слова Арианны нашли во мне отклик. Потому что я боялась, что они были правдивыми. Мир, в котором я оказалась, был миром любви и верности. С этой верностью шла потребность мстить всем, кто причинил вред клубу. С этой любовью шла жестокость.

Я напечатала:

Я: Нужно оцепенеть. Ты заставляешь меня чувствовать. Я в порядке. В безопасности. Просто нужно забыться на ночь.

Я перечитала сообщение пьяными глазами, пришла к выводу, что в нем есть смысл, а затем выключила телефон. Арианна наблюдала за мной. Она не произнесла ни слова, не осудила, просто передала мне бутылку водки.

Черт, я любила ее.

***

Я проснулась от громкого стука, который, казалось, сотрясал крошечную квартирку Арианны. Я прищурилась и поняла, что звук доносится от двери.

— Открой гребаную дверь! — проревел голос.

Очень сердитый голос.

Очень знакомый сердитый голос.

Я оторвала свою руку от руки Арианны, которая еще не проснулась, и наполовину скатилась, наполовину упала с дивана.

— Ай, — пискнула я, ударившись головой об угол кофейного столика. Боль была не сильной, но я подумала, что такой удар должен быть болезненным, поэтому произнесла подходящий звук.

Ладно, оцепенение все еще меня не отпустило, а значит, я еще не протрезвела. Я заставила себя подняться на ноги и, маневрируя по раскачивающемуся полу, добралась до двери. Определенно, все еще пьяная. Это и окружающая темнота, должно быть, означали, что ночь еще не закончилась.

Открыв дверь после сражения с цепочкой, меня ослепил до ужаса яркий солнечный свет. Я подняла руку, чтобы прикрыться. Ладно, не ночь. У Арианны

просто суперклассные занавески.

— Иисусе гребаный Христос, — услышала я сердитое бормотание.

Я прищурилась, разглядев Хансена, занимающего весь дверной проем. Все его тело, казалось, пульсировало яростью.

— Который час? — спросила я, удивляясь настолько яркому свету и своему невменяемому состоянию.

Последовала пауза.

— Который час? — повторил Хансен опасно тихим голосом, который мне стоило воспринять как предупреждение.

Я была пьяна и дезориентирована, поэтому этого не сделала. Вместо этого я кивнула.

Заметка для себя: не кивай. Болит голова.

— Ты, бл*ть, серьезно? — заорал он. — Я прихожу домой, ты исчезла, ни записки, ни звонка, твой гребаный компьютер все еще включен. Ты не отвечаешь на звонки, по крайней мере, несколько часов, а потом отправляешь какое-то е*анутое сообщение и вырубаешь телефон. А когда я, наконец, нахожу тебя, после того, как всю ночь сходил с ума от беспокойства, ты спрашиваешь меня, который час? — взревел он.

Я вздрогнула, не только от его гнева, но и от того факта, что громкость его голоса ощущалась очень болезненно для быстро приближающегося похмелья.

Он, судя по всему, воспринял мое вздрагивание как страх, поэтому глубоко вздохнул и сделал усилие, чтобы успокоиться.

— Мэйси, какого хрена происходит? — спросил он тише, но не менее сердито. — Ты не можешь просто так взять и исчезнуть. Это из-за того, что я прошу тебя переехать ко мне? Если у тебя возникает какая-то проблема, ты говоришь мне о ней, а не уходишь, бл*ть, не сказав ни слова, — его голос снова начал повышаться.

Я прищурилась на него и слегка покачнулась, не в состоянии должным образом осмыслить столько всего, имея дело с переходом от бухого состояния к похмелью.

Хансен поддержал меня, схватив за бедра.

— Ты пьяная? — недоверчиво спросил он.

Я кивнула.

— Похоже на то.

— Сейчас девять утра, — заметил он сквозь стиснутые зубы.

Я наклонила голову.

— Что ж, эта водка определенно стоила каждого пенни, — размышляла я вслух.

— Значит, ты заставила меня пройти через все это дерьмо… — он вернулся к своему опасно тихому голосу, — чтобы нажраться?

Он даже не стал дожидаться моего ответа, просто отпустил мои бедра и отступил назад.

— У меня куча дел, — отрезал он напряженным голосом. — Захочешь поговорить из-за чего творишь такую дичь… — он указал на мое тело, — сделай это, когда протрезвеешь.

И вновь, не дождавшись ответа, неторопливо ушел, оставив меня стоять в дверном проеме и щуриться от резкого света утреннего солнца. Потом вернулись чувства. Нетвердой походкой я вернулась на кухню Арианны, налила себе стакан апельсинового сока и плеснула в него изрядное количество водки.