Жизнь за корону
Шрифт:
Като слегка пошевелилась в своем убежище, чтобы не так затекали ноги. Где же жених? Кажется, ему надлежало быть в Тронном зале уже час тому назад. А его все нет и нет, только князь Платон Зубов, бабушкин любимец, снует туда-сюда с озабоченным видом, да главный дипломат, князь Безбородко, становится все мрачнее. Странно, право.
На свадьбе у Александра все было по-другому. Никаких озабоченных лиц, никаких дипломатов, только праздничное ликование. Пятнадцатилетний великий князь Александр взял в жены четырнадцатилетнюю принцессу Баденскую Луизу, которую окрестили Елизаветой Алексеевной. Это была любовь с первого
Като поискала взглядом своего старшего брата и увидела, что он стоит неподалеку от императрицы, а его супруга рядом нервно обмахивается веером. Непохоже на Лизхен: она всегда такая спокойная, даже чуть холодноватая. И у Александра лицо совсем не праздничное.
Зато его брат, Константин, вместе со своей очаровательной супругой, похоже, заняты сами собой, а не тем, что происходит вокруг. Неудивительно: они женаты еще только полгода, и оба так молоды, что обожают всякие проказы. Вот и сейчас Константин исподтишка щекочет свою супругу Анну, миниатюрную брюнетку, а та старается сдержать неуместный здесь смех.
Позже Като узнала, что после женитьбы Константина, императрица Екатерина написала своему постоянному корреспонденту во Франции барону Гримму:
«…Теперь женихов у меня больше нет, но зато пять невест, младшей только год, но старшей пора замуж. Она и вторая сестра – красавицы, в них все хорошо, и все находят их очаровательными. Женихов им придется поискать днем с огнем. Безобразных нам не нужно, дураков – тоже; но бедность – не порок. Хороши они должны быть и телом и душой. А где их таких найдешь? Да еще знатных, под стать царским дочерям!».
Като снова пошевелила окончательно занемевшими ножками. Да где же этот король? У бабушки Екатерины гневный и расстроенный вид, батюшка явно в бешенстве, а маменька что-то шепчет ему со злым и обескураженным видом. Александрина, прелестная, как ангел, в своем наряде невесты, бледна и с трудом сдерживает слезы. Что могло произойти с королем Густавом, который казался без памяти влюбленным в свою невесту? Почему не начинают церемонию обручения?
В этот момент Като заметила, что князь Платон Зубов, в очередной раз войдя в зал, подошел к Екатерине и что-то сказал ей. Императрица изменилась в лице, хотела что-то ответить, но так и осталась с открытым ртом. Ее камердинер Зотов бросился за стаканом воды. Все еще безмолвно сидевшая Екатерина выпила воду. Немного оправившись, она попыталась встать, потом сбросила с себя императорскую мантию и без сил опять опустилась в кресло.
Забыв обо всем на свете, Като спрыгнула с подоконника, выскользнула из-за портьеры и помчалась через весь зал к Екатерине, ловко скользя маленькими ножками по зеркальному паркету. Но на полпути угодила в не слишком нежные объятия своей матушки, Великой княгини Марии Федоровны.
– Куда это вы собрались, мадемуазель? – сухо осведомилась она. – И кто вам позволил здесь находиться?
Като не успела ничего ответить: подоспевшая перепуганная фрейлина утащила ее из зала, так крепко держа за руку, что вырваться не было никакой возможности. Да великая княжна и не стала этого делать, сообразив, что если бы ее заметил отец – грозы бы не миновать,
Но следующее утро принесло еще меньше радости. Александрина заперлась в своей комнате и оттуда доносились горькие рыдания. Родители уединились в своих покоях и никто не смел их беспокоить. Като решила навестить бабушку-императрицу, но воспитательница, генеральша Ливен сказала, что их Величество страдают мигренью и не выходят из своей спальни. Оставалось только сестрица Мари, хотя Като побаивалась, что толку от нее будет мало.
– Что вчера было на обручении? – шепотом спросила она, когда сестры на несколько минут остались вдвоем в классной комнате. – Почему сегодня все такие… мрачные?
– Этот надутый индюк Густав не соизволил приехать во дворец, – выпалила Мари. – Он, кажется, возомнил себя невесть кем.
– Не приехал? – поразилась Екатерина. – Совсем? Он заболел?
– Если бы, – фыркнула Мари. – Наш распрекрасный король, кажется, раздумал жениться. Но в первый раз ему хотя бы пытались подсунуть эту горбатую уродку, принцессу Мекленбургскую. А наша Александрина…
– Странно, – задумчиво произнесла Като. – Король казался мне настоящим рыцарем, а рыцари так не поступают.
– Вам еще рано рассуждать о таких вещах, ваше высочество, – сказала генеральша Ливен, вернувшаяся в этот момент в комнату. – Это государственные дела, политика, в которую женщины вообще не должны вмешиваться…
– Скажите это императрице, мадам, – ядовито ответила Като. – Ей наверняка понравятся ваши рассуждения.
Воспитательница багрово покраснела, но все-таки нашлась:
– Ваша августейшая бабушка – необычная женщина. Когда вы станете такой же монархиней, как она, что маловероятно…
– Посмотрим, – фыркнула Като. – Я-то обязательно буду носить корону, когда выйду замуж. Например, за внука французского короля. Он очень обаятельный…
– Ваше высочество, – ледяным тоном отозвалась воспитательница, – девице в вашем возрасте не пристало говорить о подобных вещах. Предоставьте событиям идти своим чередом.
О том, что на самом деле произошло накануне в Тронном зале Зимнего дворца, Като узнала только несколько лет спустя. Заключая брачный договор старшей внучки со шведским королем, русская императрица настаивала на том, что будущая королева сохранит свою религию. Первоначально никто против этого не возражал, но когда договор оставалось только подписать, обнаружилось, что пункта о вероисповедании там просто нет. А сам король Густав, еще даже не достигший совершеннолетия, категорически отказывался обсуждать эту тему.
Густав-Адольф с детства привык к проявлению поклонения и восхищения, столь обычных при королевских дворах и вообще в придворной среде. Противоречий он не терпел вообще, самолюбие его было непомерным до болезненности. Кроме того, за образец поведения он взял не слишком привлекательную личность из своих предков – короля Карла Двенадцатого, современника и извечного врага Петра Великого, так что грубые солдатские выходки были для юного короля в порядке вещей, равно как и достаточно пренебрежительное отношение к женщинам вообще.