Жизнь Захарченко Оли
Шрифт:
– Сеанс начнется только через час, идти нам туда всего пятнадцать минут. Мы и так слишком рано придем.
Наконец мама собралась, взяла Олю за руку и повела к воротам гетто. Там уже стояли другие семьи, родители одергивали возбужденных детей, напоминали, что в городе оборачиваться строго-настрого запрещено, и если кто-нибудь обернется, то будет наказан.
Оля приплясывала от нетерпения. Девочка то тянула маму за руку, то обегала весь строй кругом, то снова возвращалась и засыпала взрослых вопросами.
– А как это будет? А
Оля впервые в жизни шла в кинотеатр.
Раньше оборотням было запрещено ходить в общественные места: в парки, в театры, в кино, и после принятия закона о расовом равенстве эта ситуация должна была измениться. Но в кассах оборотням отказывались продавать билеты, так как опасались реакции со стороны других рас.
Мэр города, подчиняясь новым веяниям, сделал широкий жест – выкупил на один день все киносеансы и открыл бесплатный доступ в кинотеатры оборотням.
Как только начался фильм, Оля замерла на месте. Она боялась моргнуть, чтобы не пропустить хотя бы один миг. Девочка с изумлением смотрела на совершенно иную жизнь, жизнь людей, которых она никогда не видела и не представляла.
После сеанса мама встала, собираясь выйти, но Оля вцепилась в кресло и отказалась уходить:
– Мамочка, еще один фильм. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
– Малыш, многие еще не посмотрели ни одного фильма. Давай уступим им место.
– Я могу стоя смотреть. Где-нибудь в уголке.
Мама ушла, а Оля простояла весь день в углу и посмотрела все фильмы по несколько раз.
Девочка приняла твердое решение стать актрисой. Неважно, что оборотни не учатся в государственных школах, неважно, что их не принимают в университеты, неважно, что Оля пока ничего не знала об актерской профессии.
Глава 3
Оля прочитала последнюю строку и замерла в ожидании решения комиссии.
Толстый мужчина, просидевший все выступление с закрытыми глазами, взглянул на коллег и пробасил:
– Неплохо, верно?
Красивая ухоженная женщина средних лет с яркой блестящей брошкой на груди нахмурила брови:
– Причем здесь это? Мы же не можем принять… хмм… такого студента?
– А почему нет? – возразил приглашенный гость, знаменитый кинорежиссер Аклюдов. – Закон принят уже семь лет назад, в некоторых школах уже открыли специальные классы для оборотней. Как у нее с остальными экзаменами?
Женщина нервно перелистала бумаги:
– В целом проходит. Решение оставили за нами. Но вы подумайте, все-таки это уважаемый университет с давними традициями, мы не знаем, как отреагирует общественность. Может, в следующем году к нам снизится конкурс или …
– Да не паникуйте вы, Агафья Владимировна, - вальяжно протянул толстяк. – А что, раньше оборотни к нам не пытались поступить?
– Конечно, нет!
– взвизгнула женщина. – Еще чего не хватало! У нас солидное заведение! Чтобы у нас еще бегали эти… животные? А если они…
– Хватит, - рявкнул толстяк. – Вы понимаете, что нарушаете закон такими словами? Вы не согласны с тем, что у оборотней есть разум? Она сейчас прямо перед вами стоит.
Оля стояла и слушала перебранку с каменным лицом. Она знала, что шансов у нее почти нет, даже несмотря на послабления при поступлении, данные оборотням. Так как раньше у них не было возможности ходить в школы и получать аттестаты, решили, что будут принимать оборотней на основании вступительных экзаменов.
Она специально подала документы в крупнейший театральный университет страны, так как считала, что тут отнесутся к ней менее предвзято. В небольших городках университеты больше зависят от мнения горожан, чем в столице. Но, увы, оказалось, что и здесь всем плевать на ее старания, на талант и на внешность. Она же оборотень, грязное животное, не способное даже осознать, что оно животное.
Усилием воли девушка сдерживала слезы, но нижняя губа уже начала предательски подергиваться.
Аклюдов спросил у Агафьи Владимировны:
– Я не совсем понимаю, в чем проблема. Вы отказываетесь принять оборотня. Но почему? Боитесь, что она устроит переполох? Конечно, устроит. Самим фактом поступления.
– Вот видите! – вскинулась женщина. – Вы не отрицаете, что беспорядки будут!
– Вспомните статистику. Среди людей чаще встречаются разные маргиналы и преступники, но вы же не отказываете им в поступлении, не прочесываете их родословную. Это ли не дискриминация?
Женщина побледнела. После принятия закона слово «дискриминация» стало ругательным. Больше всего современные люди боялись двух вещей: дискриминации и оборотней. Точнее, мысли о том, что оборотни смогут работать с ними наравне.
– Но… но… у нас еще никогда не учились оборотни, а вдруг ей не подойдет наша программа? Сможет ли она успевать?
Толстяк азартно потер руки:
– Так давайте спросим? Как тебя там..., - он посмотрел в бумаги, - Ольга? Да, Оля, вы сможете успевать за университетской программой? Все-таки вы самоучка, без систематического образования.
– Смогу, - уверенно сказала девушка. – У меня хорошая память.
– Конечно, она скажет, что может, - всплеснула руками Агафья Владимировна, - что она еще может сказать?
– Проверим? – толстяк не отступал. – Ольга, я вам дам отрывок из пьесы. Сможете нам его пересказать, скажем, минут через десять?
Оля молча подошла к столу и протянула руку. Толстяк вытащил из сумку потрепанную книгу, открыл ее на случайной странице и отчеркнул карандашом.
– Вот от сих до сих. Идите готовьтесь.
Девушка отошла в сторону и начала читать, еле слышно проговаривая слова.
Режиссер улыбнулся:
– Право слово, это уже перебор. Агафья Владимировна, сколько студентов у вас отчисляется после первого курса?