Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

Раззаков Федор Ибатович

«С самого момента ранения Богатырева очень многими стало овладевать глубокое убеждение, что Костю убил КГБ. Не случайные собутыльники (были у него и такие при его свободной и «легкой» жизни), а подосланные убийцы, по решению, сознательно и заранее принятому в кабинетах Лубянки. Какие доказательства? Зачем? Надо прямо сказать, что на оба этих вопроса нет сколько-нибудь исчерпывающих ответов. И поэтому на главный опрос «Кто убийца?» тоже разные — хорошие и честные — люди отвечают по-разному. Даже мы с Люсей (Еленой Боннэр. — Ф.Р.) стоим тут несколько на разных позициях. Она, при отсутствии прямых доказательств вины КГБ, склонна подозревать случайную ссору с пьяными друзьями-врагами. Я же, интуитивно собирая в уме все факты, считаю почти достоверным участие КГБ. А совсем достоверно я знаю следующее: объяснить случайными хулиганскими или преступными действиями «людей с улицы» все известные нам случаи убийств, избиений, увечий людей

из нашего окружения невозможно — иначе пришлось бы признать, что преступность в СССР во много раз превышает уровень Далласа и трущоб Гонконга! Что же заставляет меня думать, что именно Константин Богатырев — одна из жертв КГБ? Он жил в писательском доме. В момент убийства постоянно дежурящая в подъезде привратница почему-то отсутствовала, а свет — был выключен. Удар по голове, явившийся причиной смерти, был нанесен, по данным экспертизы, тяжелым предметом, завернутым в материю. Это заранее подготовленное убийство, совершенное профессионалом, — опять же в полном противоречии с версией о пьяной ссоре или «мести» собутыльников…

О возможных мотивах убийства Богатырева КГБ. Богатырев был очень заметный член писательского мира, являющегося предметом особой заботы КГБ… Вел он себя недопустимо для этого мира свободно; особенно, несомненно, раздражало КГБ постоянное, открытое и вызывающее, с их точки зрения, общение Богатырева с иностранцами в Москве. Почти каждый день он встречался с немецкими корреспондентами, они говорили о чем угодно — о жизни, поэзии, любви, выпивали, конечно. Для поэта-германиста, говорящего по-немецки так же хорошо, как по-русски, и чуждого предрассудков советского гражданина о недопустимости общения с иностранцами, — это было естественно. Для КГБ — опасно, заразно, необходимо так пресечь, чтобы было неповадно…»

В ночь на понедельник, 26 апреля, скоропостижно скончался член Политбюро, министр обороны СССР Андрей Гречко. Эта смерть для большинства аналитиков на Западе стала полной неожиданностью: внешне 72-летний Гречко выглядел лучше всех членов Политбюро и никакими хворями вроде бы не страдал. Буквально за два дня до смерти он встречался с министром обороны Мозамбика Чипанде и выглядел вполне здоровым. И вдруг — смерть. Как вспоминает личный повар министра В. Бондарев:

«Гречко скончался при странных обстоятельствах. После ужина он пошел к себе, беспокоить хозяина дома было не принято. А утром семья не дождалась Андрея Антоновича к завтраку. Побежали внучки и нашли деда в кресле. Он был мертв. Смерть наступила около одиннадцати часов вечера, вскоре после ужина. Официальная причина — сердечная недостаточность. Скорее всего так оно и было, но смерть на объекте — всегда ЧП, поэтому перетрясли весь персонал. К счастью, я там уже не работал. Так что бог отвел…»

У Гречко действительно было больное сердце, и в последнее время он часто жаловался на него своим близким. Как будет написано в медицинском заключении на смерть министра, тот длительное время страдал атеросклерозом с поражением брюшной аорты, сосудов сердца и нижних конечностей. Смерть министра наступила в связи с острым нарушением коронарного кровообращения. Говорят, когда о смерти Гречко сообщили Брежневу, то он отнесся к этому известию на удивление спокойно. В последнее время отношения с министром обороны у него складывались не самым лучшим образом, и генсек давно мечтал отправить его на пенсию. А тут сама жизнь вмешалась в ситуацию. Похороны Гречко состоятся 28 апреля на Красной площади. Новым министром обороны тогда же будет назначен Дмитрий Устинов.

Киноактриса Зоя Федорова в это время находится в Америке, где гостит у своей дочери Викторий. Как мы помним, последняя уехала в США к своему отцу Джексону Тэйту в прошлом году, обещая вернуться. Но в Штатах она вышла замуж за американского гражданина Фредерика Пуи и приняла тамошнее гражданство. В течение года мать и дочь общались друг с другом исключительно посредством телефонной связи, мечтая когда-нибудь увидеться. Но Зою никак не отпускали в Америку советские власти. Перелом произошел после того, как Виктория забеременела. В итоге в апреле, когда она находилась на восьмом месяце беременности, ее матери наконец разрешили навестить ее, а также встретиться со своим бывшим возлюбленным Тэйтом, с которым она не виделась ровно тридцать лет. Их встреча произошла 27 апреля в Оранж-парке. Говорили они в основном о дочери и о внуке, которому предстояло вот-вот появиться на свет (это случится 3 мая). Это была их последняя встреча — спустя почти два года Тэйт скончается в возрасте 79 лет.

Но вернемся в апрель 76-го.

Олег Даль, вернувшись с кинофестиваля во Фрунзе, отправился на съемки фильма «Обыкновенная Арктика», который снимал Алексей Симонов. Съемки начались еще 23 января и на тот момент уже практически завершались: оставалось отработать последнюю натурную экспедицию в городе Амдерме (Ненецкий АО) и доснять ряд эпизодов в павильоне.

Экспедиция в Амдерме началась 26 апреля (до 10 мая) и запомнилась Далю не с самой лучшей стороны. Во всяком случае, ее начало. Он отправился туда вместе со своей женой Елизаветой, однако из-за сильной пурги рейсовый самолет не смог приземлиться в пункте назначения и совершил посадку в каком-то убогом поселке. В течение двух дней актер с супругой вынуждены были куковать в этом богом забытом уголке земли и чуть ли не голодать (денег у них с собой не было, и купить продукты они не могли). А директор фильма даже палец о палец не ударил, чтобы узнать, где находится артист и что с ним происходит. Поэтому, когда Даль все-таки добрался до Амдермы, первое, что он сделал, — набросился на директора с кулаками. Это видела вся съемочная группа: Даль только спрыгнул из вертолета на землю, как тут же погнался за директором. Вот как описывает это режиссер фильма А. Симонов:

«Амдерма, засыпанная двухметровым предвесенним снегом. Неуютность, какая-то нечистая пустынность аэродрома. И по летному полю, нелепо выбрасывая длинные худые ноги, от только что приземлившегося военного вертолета бежит Даль, пытаясь наподдать уворачивающемуся от него полнотелому директору картины. Даже издали сцена не смешна, потому что исполнена какой-то беспомощной ярости, не говоря уже об общей неприглядности ее…

Неприятно вспоминать. А вспоминаю. И дог вольно часто. И то, как дня три боялся к Олегу подходить, старался общаться только через Лизу, его жену, которая всю ношу Олегового негодования и ярости приняла в эти дни на себя. Но каждый день мы встречались на съемочной площадке и работали…»

Тем временем нешуточный скандал разгорелся в одном из самых популярных вокально-инструментальных ансамблей страны «Цветы». В его составе тогда трудились шесть человек: Стае Намин, Александр Лосев, Александр Слизунов, Юрий Фокин, Константин Никольский и Александр Буйнов (последний пришел в ансамбль этой весной, покинув со скандалом ансамбль «Веселые ребята»). «Цветы» на тот момент были уже в штате Московской филармонии и готовились к созданию своей первой профессиональной программы. Как вдруг на них наехал ОБХСС. Поводом к наезду послужило то, что в некоторых гастрольных ведомостях ансамбля Намин получал деньги как руководитель коллектива, хотя на гастроли не ездил. Чтобы замять этот скандал, руководство филармонии вынуждено было пойти на то, чтобы снять Намина с его должности и поставить вместо него Лосева. Но тут на дыбы встали некоторые из участников «Цветов», которые не хотели идти «под Лосева». «Кого же вы хотите?» — спросили их. «Да хотя бы Буйнова, — последовал ответ. — Он у нас человек новый, а значит, руководить будет беспристрастно». Но филармония продолжала стоять на своем. В итоге сложилась патовая ситуация, которая в итоге привела к тому, что «Цветы» покинули филармонию. Чтобы попытаться остаться на плаву, «Цветы» предприняли попытку объединиться с рок-группой «Араке», но ее руководитель Юрий Шахназаров этого не захотел, поскольку в таком случае мог остаться без поста руководителя. Так ВИА «Цветы» на какое-то время прекратил свое существование.

В отличие от «Цветов» джаз-рок-группа «Арсенал» в это же время была наконец принята в Калининградскую областную филармонию. Как мы помним, еще прошлым летом тамошний директор Андрей Макаров захотел иметь в своем штате этот коллектив, но чиновники из Управления культуры не разрешили ему этого сделать. Но Макаров оказался человеком настырным и все это время бился за «Арсенал», что называется, не покладая рук. И победил. После этого руководитель «Арсенала» Алексей Козлов принял окончательное решение о том, чтобы перестать сидеть на двух стульях: трудиться архитектором по дизайну в НИИ технической эстетики и лабать на саксофоне. Он выбрал музыку. Его родители были просто в шоке. Особенно сильно переживал отец. Он вообще мечтал о том, что сын пойдет по его стопам, станет ученым-психологом, вступит в партию, а вместо этого тот с юных лет увлекся джазом, связался со стилягами («плесенью», как их тогда называли). В глубине души у отца еще оставалась надежда, что Алексей одумается и возьмется за голову, но этим надеждам пришел крах в тот день, когда Козлов-младший объявил об уходе из НИИ, в котором проработал 13 лет.

Между тем, видя, как глубоко переживает отец случившееся, Алексей пытался хоть как-то облегчить его страдания. Вскоре сама судьба предоставила ему возможность хоть как-то реабилитироваться. Свет увидел очередной том Большой советской энциклопедии, где в статье «Джаз» упоминалась и его фамилия в списке имен тех, кто внес свой неоспоримый вклад в развитие советского джаза. Этот том Алексей принес домой и показал отцу. Как пишет сам А. Козлов: «Прочтя это, отец особого восторга не выказал, но я понял, что он приятно взволнован такой публикацией. Думаю, что для него здесь было важно не столько перечисление моих профессиональных заслуг, сколько сам факт официального признания человека советской властью…»