Жизнь, застигнутая врасплох (Сломанные побеги-2)
Шрифт:
— А как я, по-вашему, устрою пожар? И зачем он нужен?
— Дача Слепцова — его панцирь. Как собачья будка, в которой он прячется от людей. Он нужен нам в Москве. Не беспокойтесь. Я строю ему хороший дом, и он без жилья не останется. А старый курятник пора уничтожить. Там он окончательно сопьется.
— Поджигать я ничего не буду. Делайте это сами. В конце концов, шантажист может приехать не один, а с бандой. Они и подожгут дом. Способ простой. Дом деревянный, сгорит как факел, а на столе у Павла стоит керосиновая лампа. Он зажигает ее по вечерам. Она создает уют. Разлившийся горящий керосин —
— Хорошая идея. Вот видите, Полина, мы сумели понять друг друга, и вы приняли мою сторону.
— Не вашу, а свою. Больно смотреть, как такой человек спивается. Одно понятно, хуже вы ему не сделаете. Хуже некуда. И потом он вас любит. Это я знаю наверняка.
Старик разговаривал по телефону, прижимая правой рукой трубку к уху, а в левой держа текст. На кончике носа очки. Костюмерша застегивала на спине крючки пластикового панциря. Что собой представлял панцирь? Грудная клетка и живот. Что-то похожее на кожаные доспехи римских легионеров. Гримерша стояла в ожидании с кисточкой в руках. Рядом на постели сидел узкоглазый полноватый мужчина.
— Хотите приехать? — спросил старик и глянул на узкоглазого.
Тот показал ему на стрелки часов.
— Днем у меня процедуры, — продолжал говорить старик в трубку. — Буду ждать вас вечером. Часов в восемь.
Старик положил трубку и облегченно вздохнул. Титры дали пояснения.
«Заслуженный артист России Виктор Львов. Пенсионер».
— Кажется, я его уболтал. Мне показалось, что писатель очень волнуется, как юноша перед первым свиданием.
— Нам и надо, чтобы он волновался, — улыбнулся узкоглазый.
Титры появились, когда его лицо увеличили до крупного плана.
«Народный артист Казахской ССР, режиссер Аликбек Дирюкенов».
— Отличный экспромт, Виктор Петрович. Текста с вором в законе, торгующим вашими пластинками, не было.
— Из другой роли вспомнил. Изначально моя роль не предполагала никакого текста. Я должен играть покойника. Но вы же сами решили не давать Слепцову адреса, а только телефон. Соответственно, он должен позвонить и напроситься в гости.
— Решение правильное. Нам нужно знать время его появления, а не ждать у моря погоды.
— Но зачем тянуть до вечера?
— Вы-то со своей задачей справитесь, нет сомнений. С массовкой трудно работать. Людей набирали с улицы, рыночные торговцы, гастарбайтеры, по большей части из бывших союзных республик. Многие по-русски не говорят. С шести утра репетируем. Каша получается. А нам нужно организовать равномерное движение в обе стороны. Один несет чайник на кухню, другой кастрюлю из кухни. И каждому надо дать старт, рассчитать интервалы, чтобы они не посшибали друг друга с ног. Жизнь муравейника упорядочена и продумана. Это нам с высоты нашего роста видится кишащая куча. На самом деле все заняты своим делом. Муравьи — трудолюбивый народ и не ведут праздную жизнь. Коммуналка, общежитие — это тоже своего рода порядок.
Львов слушал и молчал. В это время гримерша работала над его лицом, а костюмерша надевала рубашку на панцирь.
Дирюкенов посмотрел на фотографию из журнала и на артиста.
— Похож. Очень похож.
В кадре появилась девушка в белом халатике.
— Аликбек Нурсултанович, а зачем ему панцирь?
— Чтобы дышать, Катенька. Между панцирем и телом пять сантиметров свободного пространства. Человек дышит, тело двигается, а панцирь остается неподвижным. Ты же играешь медсестру и должна знать, что покойники не дышат.
— Готово, — отчиталась гримерша.
— У меня тоже, — сказала костюмерша.
— Отлично. Засучите рукав и садитесь в кресло. Жгут пока надевать не будем. Зашторьте окна и включите слабый свет.
Актер сел в кресло и замер в позе покойника, свесив руки к полу.
— Так. Я Слепцов.
Режиссер отошел к двери, хлопнул ею и начал считать вслух, подходя к креслу.
— Вхожу, ничего не вижу, подхожу к креслу. Оцениваю. Вижу шприц на полу. Подниму или нет, не знаю. Но может произойти непредвиденное. Слепцов возьмет руку покойника и попытается нащупать пульс. Тогда все пропало. Значит так. Даем ему семь секунд, не больше.
Катя… Как только Слепцов входит в комнату, считаешь до семи и входишь следом. Твоя задача усилить эффект. Это ты будешь щупать пульс. По твоему испуганному лицу мы должны понять, что перед нами покойник.
— Я все поняла. Мы же репетировали.
— Согласен. Но мы не знаем, как поведет себя Слепцов. Он может попытаться остановить тебя.
— Врежу ему чемоданчиком по голове.
— Слишком просто. У медсестры тяжелый чемоданчик. Это не сабля, чтобы ей размахивать. Если будешь бить, то снизу. Отводишь чемодан назад и выбрасываешь вперед. По принципу качелей. Только учти. Слепцов намного выше меня. Рост сто восемьдесят пять.
— Я потренируюсь. Времени у нас достаточно.
— Не так много, как кажется.
Вторая камера. Дубль двадцать второй
Коридор, толпа, шум. Голос за кадром.
— Тихо! Тихо! По поводу чайников и кипятка вы правы. Можно ошпариться. Мы выдадим каждому, кто будет нести в руках горячую пишу, резиновые фартуки. Под одеждой их видно не будет. Основной поток жильцов из кухонь должен пойти после выхода медсестры из дальней комнаты. Девушка тут же скроется за соседней дверью, и тут все пошли. Мужчина, выбежавший следом за ней, должен натолкнуться на стену. Хотите вы того или нет, но нескольких человек он собьет с ног. Толпа устремляется за ним и высыпает на улицу с грозными выкриками. На этом все. Мужчину увозит девушка на машине. Все понятно? Переведите своим землякам, тем, кто не понимает по-русски. Так. Пробуем еще раз. И не толкайтесь. Здесь не рынок. Каждый занят своим делом, и появление чужого человека в коридоре вас не тревожит.
Внимание! Мотор! Начали!
Лиля сидела в кресле и обмахивалась париком, будто веером. Возле нее стояла Бурцева с настороженным видом.
— Кто бы знал, Надюша, как мне было страшно. Все поджилки тряслись. Если бы Павел сел со мной рядом на переднее сиденье, то я врезалась бы в столб. Играть холодную расчетливую лягушку, когда кровь закипает в жилах — испытание не для слабонервных.