Жизнь. Дуэль. Судьба
Шрифт:
– А и набей! – безразлично пожимала плечиком Вера.
А через неделю застала у себя в кухне идиллическую картину. Нет! Сначала, когда она открыла дверь, ей были голоса…
– И ты понимаешь, Серёга, – выводил страстным баритоном муж Володя, который второй, обращаясь к первому мужу – и постоянно врёт! То у неё собрание, то она устала, то её задержали дела! Знаем мы очень хорошо эти дела!
Муж заметил, наконец, Веру. И как бы продолжая начатую тему:
– А вот и Тусюша моя золотая пришла, якобы с работы. Сейчас будет рассказывать, как она устала…
– Она
Время шло, совместные выпивки с перечислением всех смертных грехов Верочки плавно перетекли в дружбу по интересам. И скоро уже Верочка кричала второму:
– Забирай этого идиота и уходи с ним куда хочешь!
Володя приникал к тощей груди друга, как бы подтверждая этим жестом отчаянье двух обманутых душ, и две фигуры таяли в пространстве и исчезали. Иногда на сутки, а бывало и больше. Семейная жизнь шла под откос.
Вера бегала плакаться к Елене.
– Нет! Я бы так не смогла! – с ехидным подтекстом вворачивала Ленка.
– Ты бы, дорогая моя, много чего не смогла из того, что я могу! – тут же парировала Вера.
Она злилась и обижалась, в душе понимая, что оба её мужа оказались сказочниками, а не волшебниками. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Они красиво говорили о любви, много обещали, но ничего исполнить не умели. Не тот масштаб таланта. А Вере нужен был волшебник. Сказок она уже наслушалась до тошноты.
Сейчас уже на такой счастливый случай, как встреча с волшебником она надеялась слабо, но воздух свободы пьянил и окрылял. Уже на следующий день Вера звонила Ленке. Приглашала к себе на пельмени чуть ли не всю труппу театра.
Актёры – народ без комплексов, и в пятницу вечером в квартире Серафимы Георгиевны состоялась большая пьянка, организованная её непутёвой дочерью.
Среди множества театрального люда Вера присмотрела популярного критика. Примерила на себя – годится! Только больно молод! Лет тридцати, поджарый с умным энергичным лицом. Надо расспросить о нём у Ленки подробно. И Вера стала светски прохаживаться между гостями, прислушиваться и впитывать, не выпуская из поля зрения критика, подплыла к Елене.
Та была окружена свитой. Ленку позвали в большое кино. Позвал мэтр, чью фамилию принято было произносить с лёгким придыханием. Елена ещё контракт не подписала, а поклонники у неё уже были. Справедливости ради надо признать, что поклонники у Ленки были всегда.
В свои зрелые годы в ней открылся талант эффекта присутствия. Когда она появлялась в компании, то сразу забирала всё внимание на себя. Ленка стояла с бокалом в руке и проговаривала свои свежеиспечённые догмы:
– Надоело получать с разбегу по мордам! Надо срочно что – то менять в отношениях с людьми. Правильно расставить акценты. Провести границу во времени и пространстве и на протяжении этой границы поставить часовых: парикмахер, портной, дантист, администратор. И чтоб все стояли по стойке «Смирно!» Насмерть! Это нелегко. Но возможно.
Свита одобряюще гудела.
– Леночка! Давай отойдём на минутку, мне надо спросить у тебя кое о
– Не сейчас! Подойди попозже, когда у меня будет свободное время! – и она отпустила Веру ленивым взмахом белой ручки.
«Ну и сука! – накипала злобой Вера. И это она ещё не снялась у гениального режиссёра и не огребла лавры. А что же будет потом?» Вера протискивалась в комнату со смятеньем в душе.
– Верочка! Подойдите к нам, душа моя! – её окликнула прима театра та, которая толстожопая.
Вера подошла к приме. Рядом с примой образовался кружок по интересам, куда вошёл и отмеченный Верой критик.
Они пили вино и вели светскую беседу. Толстожопая на поверку оказалась очаровательной женщиной и милым вдумчивым собеседником, не лишённым остроумия.
Обсуждали книгу Марины Влади «Прерванный полёт». Мнения разделились. Одни считали, что не надо было выставлять на всеобщее обозрение некоторые факты из жизни Высоцкого, другие называли Марину мадонной.
Подошла Елена с бокалом, тряся пеплом на метр вокруг себя. Была она на приличной «кочерге», и в этом состоянии очень напоминала свою сумасшедшую бабушку, два года назад, почившую в бозе и упокоенную на одном из престижных кладбищ их города (не кремация!).
– Я не понимаю, что такого вы все находите в этой Марине Влади? – высокомерно подняла бровь предполагаемая звезда больших и малых экранов. И что она такого особенного сделала для Володи?
Это «для Володи» царапнуло ухо не только Вере.
– Она жизнь ему продлила, а свою ему под ноги бросила, а вы спрашиваете! Не понимаю я вас! – вспыхнула прима.
– Всё это красивые слова. Она сама любила выпить! – Елена пошатнулась, осуждая.
– Ну и что – взвилась басом прима. – Я тоже люблю выпить, но на такой подвиг, как выйти замуж за алкоголика, не пошла бы!
– И я бы не пошла! Ни за какие коврижки не пошла бы! А она пошла! И пила с ним. Таскала по своим французским кабакам! – Ленка наливалась пьяной злобой, опять же, наследованной от неадекватной бабушки.
Страсти накалялись. Восходящая лезла напролом. Если раньше открыто выступить против примы она не решалась, а только: «толстожопая» за глаза, то сегодня звезда была настроена решительно. Завязалась словесная перепалка.
Критик нежно посмотрел на Елену и ласково произнёс:
– Нам, пьющим, не понять вас, трезвенных дев, но я думаю, что вряд ли Владимир Семёнович смог бы по достоинству оценить вашу скромность и красоту.
Вера ликовала! Шансы критика взлетали на глазах. И хотя сама она считала, что исповедь Марины Влади была просто местью всем тем, кто был когда – то дорог её мужу, но пренебрегал ею самой, Вера была рада, что Ленку критик слегка прикусил.
Компания то усаживалась за стол, то рассасывалась по коридору и кухне, то бросалась в пляс. И, конечно, разговоры о высоком и вечном приправленные свежими сплетнями. Критик приклеился к Вере прочно.
Когда народ утомлённый, сытый и пьяный начал понемногу расходиться, Борис (так звали критика) предложил хозяйке свои услуги: помыть посуду, убрать со стола и прочее, и прочее, и прочее…