Жизнь. Милый друг. Новеллы
Шрифт:
Она нетерпеливо пожала плечами.
— А я тебе говорю, что так оно и выйдет! Так оно и выйдет! Значит, ты не понимаешь, что для них это очень важный вопрос, вопрос денег. В наше время, дорогой мой, когда наблюдаешь за политической игрой, надо говорить не «ищите женщину», а «ищите выгоду».
— Вот как! — чтобы позлить ее, презрительно пробормотал он.
Она вспыхнула:
— Послушай, ты так же наивен, как Форестье.
Она хотела уязвить его и ожидала, что он рассердится. Но он улыбнулся и переспросил:
—
Это ее сразило.
— Жорж! — прошептала она.
— А что? — с насмешливым, вызывающим видом продолжал Дю Руа. — Разве ты не призналась в тот вечер, что Форестье был рогоносцем? Бедный малый! — прибавил он с искренним сожалением.
Не удостоив его ответом, Мадлена повернулась к нему спиной.
— Во вторник у нас будут гости, — помолчав с минуту, снова заговорила она. — Госпожа Ларош-Матье и виконтесса де Персмюр приедут обедать. Можно тебя попросить позвать Риваля и Норбера де Варена? Я буду завтра у госпожи Вальтер и де Марель. Может быть, приедет и госпожа Рисолен.
С некоторых пор, пользуясь влиянием мужа в политических кругах, она начала заводить знакомства в свете и всеми правдами и неправдами старалась залучить к себе жен сенаторов и депутатов, нуждавшихся в поддержке «Французской жизни».
— Прекрасно, — сказал Дю Руа. — Я приглашу Риваля и Норбера.
Он потирал руки от удовольствия: теперь у него будет чем изводить жену и утолять свою глухую злобу, ту безотчетную грызущую ревность, которую он ощутил во время прогулки в Булонском лесу. Отныне, когда речь зайдет о Форестье, он всякий раз будет величать его рогоносцем. Он отлично понимал, что в конце концов доведет этим Мадлену до бешенства. И в течение вечера он раз десять вставлял с добродушной иронией: «Этот рогоносец Форестье…»
Он уже не испытывал неприязни к покойнику — он мстил за него.
Мадлена, сидя против мужа, делала вид, что не слышит, и, как всегда, улыбалась своей равнодушной улыбкой.
На другой день, вспомнив, что Мадлена собирается пригласить г-жу Вальтер, он решил опередить ее, чтобы застать жену патрона одну и проверить, действительно ли она увлечена им. Это его забавляло и льстило ему. А затем… почему бы и нет… если это только возможно?
В два часа он был на бульваре Мальзерба. Его провели в гостиную. Там ему пришлось подождать.
Наконец вошла г-жа Вальтер и, явно обрадовавшись, протянула ему руку:
— Какими судьбами?
— Меня привело сюда одно только желание видеть вас. Какая-то сила влекла меня к вам, сам не знаю зачем, ибо мне нечего вам сказать. Я пришел — вот и все! Надеюсь, вы простите мне этот ранний визит и мою откровенность?
Все это он проговорил с улыбкой, игривым и любезным тоном, в котором слышалось, однако, что-то серьезное.
Господа Вальтер была поражена, легкая краска выступила у нее
— Но я… право… не понимаю… вы меня удивляете… — сказала она запинаясь.
— Это объяснение в любви, но на веселый лад, чтобы вы не испугались, — добавил он.
Они сели рядом. Она было приняла это в шутку.
— Так, значит, это… признание всерьез?
— Разумеется! Я уже давно хотел признаться, очень давно. Но я не смел. Я столько слышал о вашей суровости, о вашей непреклонности…
Госпожа Вальтер овладела собой.
— Почему вы выбрали именно этот день? — спросила она.
— Не знаю, — ответил он и, понизив голос, добавил: — Вернее, потому, что со вчерашнего дня я только о вас и думаю.
Она внезапно побледнела.
— Довольно, все это ребячество, поговорим о чем-нибудь другом.
Тогда он упал к ее ногам, и так неожиданно, что она испугалась. Она хотела встать, но он обвил руками ее талию и удержал силой.
— Да, это правда, — заговорил он страстным голосом, — я вас люблю, люблю безумно, люблю давно. Не отвечайте мне. Что же делать, если я теряю рассудок! Я люблю вас… Если бы вы знали, как я вас люблю!
Она задыхалась, ловила ртом воздух, хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова. Она отталкивала его обеими руками, потом схватила за волосы, чтобы отвести от себя эти губы, приближавшиеся к ее губам. При этом, закрыв глаза, чтобы не видеть его, она резким движением поворачивала голову то вправо, то влево.
Он касался ее тела сквозь платье, тискал, щупал ее, а она изнемогала от этой грубой, расслабляющей ласки. Внезапно он поднялся с колен и хотел обнять ее, но она, воспользовавшись тем, что он отпустил ее на секунду, рванулась, выскользнула у него из рук и, перебегая от кресла к креслу, заметалась по комнате.
Решив, что гоняться за нею нелепо, он тяжело опустился на стул и, делая вид, что его душат рыдания, закрыл руками лицо.
Затем вскочил, крикнул: «Прощайте, прощайте!» — и выбежал из комнаты.
В передней он как ни в чем не бывало взял свою тросточку и вышел на улицу.
«Кажется, дело в шляпе, черт побери!» — подумал он и проследовал на телеграф, чтобы послать Клотильде «голубой листочек», в котором он намеревался назначить ей свидание на завтра.
Домой он вернулся в обычное время.
— Ну что, придут твои гости обедать? — спросил он жену.
— Да, — ответила она, — только госпожа Вальтер не знает еще, будет ли она свободна. Она что-то колеблется, заговорила со мной о каком-то нравственном долге, о совести. Вообще у нее был очень странный вид. Впрочем, думаю, что она все-таки приедет.
Он пожал плечами.
— Можешь не сомневаться.
Однако в глубине души он не был в этом уверен и все это время, до самого дня обеда, провел в волнении.