Жизнь. Милый друг. Новеллы
Шрифт:
Утром Мадлена получила от г-жи Вальтер записку:
«Мне с большим трудом удалось освободиться, и я буду у вас. Но муж приехать не может».
«Хорошо, что я больше не был у нее! — подумал Дю Руа. — Вот она уже и успокоилась. Посмотрим, что будет дальше».
Тем не менее мысль о том, как они встретятся, внушала ему легкую тревогу. И вот наконец она появилась — с очень спокойным, несколько холодным и надменным выражением лица. Он сразу принял
Госпожи Ларош-Матье и Рисолен пожаловали со своими мужьями. Виконтесса де Персмюр начала рассказывать великосветские новости. Г-жа де Марель была обворожительна; экстравагантный испанский костюм, черный с желтым, чудесно обрисовывал ее тонкую талию, высокую грудь и полные руки и придавал задорное выражение ее птичьей головке.
Дю Руа сидел справа от г-жи Вальтер и во все время обеда с особой почтительностью говорил с ней только о серьезных вещах. Время от времени он поглядывал на Клотильду. «Конечно, она красивее и свежее», — думал он. Затем взгляд его останавливался на жене: она тоже казалась ему хорошенькой, хотя он по-прежнему испытывал к ней затаенное, глубоко укоренившееся враждебное и злое чувство.
Но к г-же Вальтер его влекла трудность победы над ней и та новизна ощущений, которая представляет вечный соблазн для мужчин.
Она рано собралась домой.
— Я провожу вас, — предложил он.
Она отказалась.
— Но почему же? — настаивал он. — Вы меня этим горько обидите. Не заставляйте меня думать, что вы все еще сердитесь. Вы видите, как я спокоен.
— Вам нельзя уходить от гостей, — возразила она.
Он усмехнулся:
— Ничего, я отлучусь всего на двадцать минут. Никто этого и не заметит. А вот если вы мне откажете, я буду оскорблен в своих лучших чувствах.
— Хорошо, я согласна, — тихо сказала она.
Но как только они очутились в карете, он схватил ее руку и, покрывая ее страстными поцелуями, заговорил:
— Я люблю вас, я люблю вас. Позвольте мне это сказать. Я до вас не дотронусь. Я хочу лишь говорить с вами о своей любви.
— Ах… вы же мне обещали, нехорошо… нехорошо, — прошептала она.
Дю Руа сделал вид, что с огромным трудом пересилил себя.
— Послушайте, вы видите, как я владею собой, — приглушенным голосом снова заговорил он. — И все же… Позвольте сказать вам только одно: я люблю вас… Позвольте мне повторять это каждый день… Да, позвольте мне проводить у ваших ног хотя бы пять минут и, впиваясь глазами в ваше чудное лицо, произносить эти три слова.
Госпожа Вальтер все еще не отнимала у него руки.
— Нет, я не могу, я не хочу, — проговорила она, задыхаясь. — Что станут говорить обо мне, что подумает прислуга, мои дочери… Нет, нет, это невозможно…
— Я не могу без вас жить, — продолжал он. — В вашем доме или где-нибудь еще, но я должен видеть вас каждый день, хотя бы одну минуту; должен прикасаться к вашей
Она слушала эту пошлую музыку любви и, вся дрожа, повторяла:
— Нет… нет… нельзя… Замолчите!
Дю Руа понимал, что эту простушку надо прибирать к рукам исподволь, — ведь все дело в том, чтобы они стали встречаться — сперва там, где захочет она, а потом уж он сам будет назначать ей свидания.
— Послушайте… это необходимо… — зашептал он ей на ухо, — я вас увижу… я буду стоять у дверей вашего дома… как нищий… Если вы ко мне не выйдете, я поднимусь к вам… Но я вас увижу… я вас увижу… завтра.
— Нет, нет, не приходите. Я вас не приму. Подумайте о моих дочерях.
— В таком случае скажите, где я мог бы вас встретить… на улице или… где вы хотите… час мне безразличен… только бы видеть вас… Я вам поклонюсь… скажу «люблю» — и уйду.
Окончательно растерявшись, она медлила с ответом. Но вдруг, заметив, что карета подъезжает к ее дому, быстрым шепотом проговорила:
— Хорошо, завтра в половине четвертого я буду в Троицкой церкви.
И, выйдя из экипажа, крикнула кучеру:
— Отвезите господина Дю Руа домой.
Когда он вернулся, жена спросила его:
— Где ты пропадал?
— Мне надо было отправить срочную телеграмму, — сказал он вполголоса.
К нему подошла г-жа де Марель.
— Вы меня проводите, Милый друг? Ведь я только с этим условием и езжу так далеко в гости, — заявила она и обратилась к хозяйке дома: — Ты не ревнуешь?
— Нет, не очень, — умышленно растягивая слова, ответила г-жа Дю Руа.
Гости расходились. Г-жа Ларош-Матье имела вид провинциальной горничной. Дочь нотариуса, она вышла за Лароша, когда тот был еще никому не известным адвокатом. Жеманная старуха г-жа Рисолен напоминала старозаветную акушерку, получившую образование в читальных залах. Виконтесса де Персмюр смотрела на них свысока. «Белая лапка» виконтессы с отвращением притрагивалась к их мещанским рукам.
Клотильда завернулась в кружева и, прощаясь с Мадленой у двери, сказала:
— Твой обед удался как нельзя лучше. Скоро у тебя будет первый политический салон в Париже.
Оставшись вдвоем с Жоржем, она обвила его руками.
— О мой дорогой Милый друг, я люблю тебя день ото дня все больше и больше!
Их экипаж качало, словно корабль.
— То ли дело у нас в комнате! — сказала она.
— О да! — согласился Жорж.
Но думал он в эту минуту о г-же Вальтер.
Площадь Троицы была почти безлюдна в этот ослепительный июльский день. Палящая жара угнетала Париж: стеснявший дыхание, знойный, тяжелый, густой, раскаленный воздух словно давил его своей тяжестью.