Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Еще более яркий пример абсурда был связан с показаниями по обвинению в шпионаже. Раковский сообщил, что в конце 1924 г. к нему, находившемуся в Лондоне в качестве полпреда и торгпреда СССР, явились два англичанина, ранее с ним знакомые, и завербовали его на службу британской разведке путем шантажа, на основании подложного документа о том, что Раковский будто бы стремился к вовлечению Румынии в Первую мировую войну на стороне Германии. Такой фальшивки Раковский в 1924 г. не мог бояться. Разоблачить ее было элементарно просто на основании комплекса заявлений, статей, писем кануна и периода мировой войны, из которых вытекало, что он вел принципиальную борьбу против вступления Румынии в войну на чьей бы то ни было стороне.
В то же время, будучи руководящим деятелем Социалистической
«В. Я хочу прямо поставить вопрос: у меня есть большое подозрение, что письмо, которое вам предъявил Армстронг, письмо в адрес германской разведки, было подписано не вашим подложным именем, а вами действительно было подписано, потому что вы тогда уже состояли в германской разведке. Правильно это или неправильно?
Р. Абсолютно неправильно.
В. Тогда перейдем к дальнейшему, к вашему сотрудничеству с английской разведкой». [1563]
1563
Судебный отчет… С. 276.
Вынудив Вышинского отказаться от инсинуации по поводу связей с германской разведкой, Х. Г. Раковский тем самым опроверг и возможность его вербовки британской секретной службой, ибо в этом случае бояться ему было нечего: если даже допустить невозможное – попытку его скомпрометировать в 1924 г., то завершиться она могла только одним – вызовом лондонской полиции.
В то же время на суде полностью отсутствовали какие-либо фактические данные о шпионской деятельности Раковского. По существу дела, фиксируя это и как бы насмехаясь над судьей и прокурором, над переодетыми агентами НКВД, составлявшими значительную часть аудитории, Х. Г. Раковский, признавая, что в 1934 г. он возобновил связь с британской разведкой по настоянию англичанки леди Мюриел Пейджет, в качестве факта своей «преступной деятельности» указал на то, что он передал «анализ новой конституции с точки зрения отношений периферийных республик с центром». [1564] Хорош шпион, предоставляющий своим шефам в качестве агентурных данных научный анализ государственно-правового документа!
1564
Там же. С. 277.
Но Вышинский вместе с Ульрихом проглотил и эту пилюлю, не поняв ее смысла. Одновременно деятель Британской кооперативной партии бывший военно-морской министр А. В. Александер был обвинен Раковским в том, что обещал помощь Великобритании троцкистам, что было нелепостью само по себе. Назывались и другие фамилии британских деятелей, с которыми у обвиняемого были якобы «криминальные» встречи. Нелепые показания в сочетании с подлинными именами западных деятелей, по всей видимости, давались как раз для того, чтобы могли последовать их убедительные опровержения. [1565]
1565
Таковые действительно имели место, и о них будет сказано ниже.
Сохраняя ясность ума, несмотря на физические и моральные мучения, Х. Г. Раковский продолжал запутывать суд и обвинение, высказывал нарочито противоречивые суждения, шел по пути дальнейшего сознательного нагромождения нелепостей. «Гражданин прокурор, – заявил он во время допроса, – если я скажу вам, что мы хотели взять власть для того, чтобы ее передать фашистам, мы были бы не только преступниками, какими мы являемся, но были бы дураками». Вышинский, видимо, насторожился, так как подсудимый вроде бы стал опровергать обвинительное заключение, но сразу успокоился, ибо вслед за этим прозвучало: «В конце концов она (власть. – Авт.) оказалась бы в руках фашистских агрессоров». А вслед за этим произошел следующий примечательный диалог:
«Р. Я говорю авантюра – в смысле достижения цели, захвата власти.
В. Конечно, все это авантюра, потому что все это несбыточно.
Р. Потому что это не удалось бы.
В. И никогда не удастся.
Р. В этом я не сомневаюсь». [1566]
По существу дела, в результате такого диалога и показаний одна из основных частей обвинения не только против Раковского, но и против других подсудимых рухнула. Вышинский, однако, этого не понял, он поддался своим плоским мышлением логике Раковского, не распознав ее существа и цели.
1566
Судебный отчет… С. 280–281.
Ту же линию Х. Г. Раковский стремился проводить и по поводу обвинений в связях с Л. Д. Троцким и его последователями за рубежом. Обвиняемый признал, что с Троцким он был знаком с 1903 г. и являлся его близким другом, [1567] в чем, естественно, не было никакого преступления. В то же время в показаниях о нелегальных контактах с Троцким в 30-х годах и выполнении его «преступных директив» сообщались такие нелепости, которые даже не заслуживали опровержения.
1567
Там же. С. 279.
Все глубже входя в роль актера театра абсурда, Х. Г. Раковский поведал, например, что в январе 1936 г. ему позвонил Г. Л. Пятаков (напомним, что Пятаков был расстрелян за год до этого) и сказал по-французски: «Наш друг (имелся в виду Л. Д. Троцкий. – Авт.) недоволен тобой. Ты неактивен». [1568] Любому мало-мальски грамотному человеку в 1938 г. было ясно, что такого разговора просто не могло произойти, ибо он тотчас же был бы засечен спецслужбами, следившими и за Пятаковым, и за Раковским, безусловно подслушивавшими их телефонные разговоры. Присутствовавшим на суде должно было стать ясным, что фиктивная маскировка французским языком ни в малейшей степени не меняла существа дела, ибо никакого труда не составляло перевести реплику на русский язык, точно так же, как секретом Полишинеля являлось выражение «наш друг».
1568
Там же. С. 269.
Во время допроса Х. Г. Раковский предпринял попытку охарактеризовать политический смысл деятельности оппозиции в СССР в 20-х годах. Правда, эта попытка была грубо пресечена Вышинским, но само стремление напомнить о действительном содержании внутрипартийной борьбы говорило о многом, прежде всего о том, что показания о шпионаже у Раковского были исторгнуты грубой силой, что он был и оставался политическим борцом. Вот соответствующий отрывок из стенограммы:
«В. О какой же оппозиции вы говорите?