Жизнеописание иеросхимонаха Стефана (Игнатенко)

Чинякова Г.

Иеромонах Стефан (Игнатенко). 1920–1930-е годы

Предупреждая свое духовное чадо, монахиню Сергию, об уходе из Лат, небольшого селения на реке Кодор на границе Сванетии и Абхазии, старец передал ей письмо. В начале 1929 года он перешел в пустынь близ села Георгиевское Цебельдинского района, где его и арестовали вместе с другими монашествующими 6 мая 1930 года по обвинению по статье 58/21 УК ССРГ, т.е. в ведении религиозной пропаганды⁶⁶. На допросе иеромонах Стефан (Игнатенко) держался очень спокойно, с достоинством и вместе смирением отвечал на вопросы. Так, спрошенный о своем признании в сочувствии царской, а не советской власти, он отвечал: «Сочувствую царской власти потому, что она не вмешивалась в наши религиозные дела, а наоборот, помогала нам в строительстве храмов и монастырей, и при том лично нас, монашествующих, не притесняла, а советская власть не дает нам действовать, благодаря нашим религиозным убеждениям, то есть не дает нам возможности быть нам (в оригинале – авт.) монахами, христианами, за что гонят нас из монастырей, пустынь, то есть, гор и лесов, и лишает нас

средств к существованию, то есть арестовывают нас, имущество наше конфисковывают. Но я должен сказать, что каким бы гонениям, репрессиям и лишениям со стороны настоящей власти не подвергался, но от монашества я не отойду, так как я твердо верю в Священное Писание, которое говорит, что всякое отступление от Бога будет означать то, что отказаться нужно от Царствия Небесного. Я же, как человек верующий в загробную жизнь, от Священного Писания отступить не могу. Придерживаюсь я старо-церковнической тихоновской ориентации. Когда я был в Успенском монастыре и совершал как священник церковные богослужения, то я поминал царя Николая, как усопшего раба Божьего и желал ему, чтобы он попал в Царствие Небесное, но с 1927 года я поминать царя прекратил, так как нашел, что это для меня не обязательно». Так же твердо держался на допросе один из собратьев отца Стефана, молодой двадцатидвухлетний монах Успенского Второ-Афонского мужского монастыря Серафим (Дмитрий Михайлович Фетисов): «Советской власти я не сочувствую, потому что при ней, то есть, при советской власти, я не могу пройти по городу в монашеском костюме, так как меня сразу ловят на улице и сажают в темницу. Спрашивается, за что? Ответ ясен. За то, что я – монах, за то, что я – православный христианин, за то, что я молюсь Богу и исполняю свой монашеский обет, данный мною Богу перед пострижением меня в монахи. От других монашествующих я слышал, что монархическая власть, а также и власть Деникина и другие монашествующих не притесняли и на улицах нас не ловили и не арестовывали. Советская же власть все это делает. Если бы был устроен крестовый поход духовенством на СССР, то я с оружием в руках к походу не примкнул бы лишь потому, что я – монах и мне известно то, что монаху в политику вмешиваться не полагается. Примыкаю я к Святой, Апостольской Восточно-кафолической ориентации, потому что эта ориентация не изменяет до скончания века своих догматов. [На обновленцев, автокефалистов и других] смотрю (на них) как на отщепенцев от ветви православной. За своими молитвами главным образом поминаю патриарха Тихона, митрополита Петра Крутицкого и Серафима епископа Бакинского и Прикаспийского, но митрополита Сергия не поминаю. От монашеской среды я не откажусь и не думал отказываться, хотя бы мне за это и пришлось пострадать». Нужно отметить, что из тридцати пяти монахов, арестованных в пустыни близ села Георгиевского, лишь один объявил на допросе, что хранение верности монашескому обету даже до смерти является фанатизмом. Отцы поистине были исповедниками православной веры⁶⁷.

В Сухуме пустынников поделили на две группы. Один этап пешком погнали в Тифлис (Тбилиси). Без особых крепких башмаков из буйволиной кожи (постолов) на каменистой дороге монахи в кровь стирали ноги. Вторую партию арестованных отправили в Новороссийск и большую часть казнили. По преданию, многих погрузили на баржи и потопили в море⁶⁸.

Монахиня Сергия после закрытия «Темных буков» надеялась найти в горах отца Стефана, но заболела и слегла с обострением туберкулеза. Она вспоминала печальную картину: плывшие по морю тяжело нагруженные баржи, переполненные арестованными монахами.

Этап, в который попал отец Стефан, выслали из Абхазии и направили в Тифлис⁶⁹. Вначале батюшку осудили и поместили в Исправдом сроком на три года со дня ареста⁷⁰. В Тифлисе власти образовали трудовую колонию-лагерь, так называемый Совхоз № 1 Закавказского ГПУ Грузии⁷¹, из прибывших монахов. В мае 1932 года наступил срок освобождения, однако заключенных Исправдома не торопились освобождать, опасаясь бунта монашествующих из Совхоза. Наиболее старых, немощных освободили, а остальным добавили еще по три года работы в Совхозе № 1, объясняя необходимость задержания тем, что заключенные находили возможности для общения с верующими тихоновского направления, а значит, занимались религиозной пропагандой. В их число попал и батюшка Стефан⁷². Один из влиятельных сотрудников ОГПУ-НКВД, впоследствии – заместитель министра НКВД Грузии, Борис Николаевич Колонтаров, после бесед с батюшкой Стефаном особенно расположился к нему. Он сам и его жена, отличавшаяся редкой красотой и изяществом, дочь бывшего вице-губернатора Тифлиса, Вера Ильинична Ермакова, были верующими людьми и в мутные послереволюционные годы страдали без духовного руководства. Супруги нашли возможность внести крупную сумму денег и освободить покорившего их сердца смиренного, молчаливого, мудрого иеромонаха. Вначале они прятали батюшку у себя на даче в качестве сторожа⁷³. Затем некоторое время отец Стефан скрывался у монахинь из Дидубийского поселка, Анны (в схиме Иунии) и Мариам (в схиме Марфы)⁷⁴. Квартира Мариам находилась недалеко от Сионского собора в Тифлисе.

В середине 1930-х годов Татьяна Ивановна Клименко нечаянно во время учебы в Московском медицинском институте встретила бывшего послушника батюшки Стефана, Филиппа Антоновича Федоренко, с письмом которого некогда впервые пришла в монастырь на Бештау. Узнав у него адрес дорогого старца, мать Сергия возобновила с духовником переписку. В одном из писем иеромонах Стефан предостерегал ее от участия в новейшем церковном расколе против митрополита Сергия (Страгородского). Считая его законным главой Русской Православной Церкви, батюшка с болью наблюдал, как раздирался хитон Христов ревновавшими о Церкви. «Грех раскола, – предупреждал он свое духовное чадо, – не смывается даже мученической кровью». Действительно, в 1929 году матушка Сергия ушла в раскол, не желая признать митрополита Сергия. «Отломившись от древа жизни… внутренне высохла, омертвела, и только по заступничеству Пресвятой, Пречистой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно церкви», – писала она много лет спустя⁷⁵.

К.С. Родионов побывал у старцев в пустыни «Глубокой» в высокогорной долине Псху в 1928 году после появления известного Послания митрополита Сергия 1927 года. Монахи при нем обсуждали этот документ. Они приняли его настороженно, но послушно. Отцы вспоминали случаи открытого сопротивления Святой Церкви государственной власти, когда власть явно нарушала Закон Христов. Так, они приводили в пример святого митрополита Филиппа, преподобного Нила Сорского. Старцы Псху соборно решили, что выступление церкви возможно лишь против беззаконных и преступных действий конкретных лиц, но не против исторически складывающихся государственных структур. Святая Церковь никогда не становилась и не должна становиться на путь революционной борьбы с государством. В России послереволюционной такая борьба стала бы контрреволюционной, вызвала бы новые кровавые потоки и новое ответное безумство страстей⁷⁶. Епископ Алипий вспоминал, что благодаря отцу Стефану у него выработалось глубоко уважительное отношение к патриарху Сергию^77,78.

Спровоцировав разделение, власть вначале нанесла удар наиболее бескомпромиссным и твердым членам церкви. Первая волна гонений 1929-1932 годов пришлась, в основном, на сельские храмы и удаленные монастыри. Вторая пятилетка, 1932-1937 годы, была объявлена пятилеткой уничтожения религии. Закрывались оставшиеся обители, начались преследования верующих в городах. Вторая волна наступления на церковь пришлась на 1932-1934 годы. К 1934 году не оставалось ни одного монастыря. В 1936-1938 годы третий вал гонений обрушился на церковный народ. Справившись с наиболее последовательными и крепкими в стоянии за церковь, взялись за тех, кто поддерживал митрополита Сергия (Страгородского), и даже за обновленцев. Верующих уничтожали поэтапно.

Вероятно, имея глубокое духовное рассуждение и понимание происходившего, скорбя о раздирании ризы Христовой, иеромонах Стефан (Игнатенко) не поддерживал тех, кто отошел от митрополита Сергия. Он чувствовал, что те, кто сеяли злобные семена раздора внутри церкви и радостно наблюдали самоубийственные расколы, – при первой возможности по очереди расправлялись как со своими противниками, так и со своими сторонниками. Мудрость отношения кавказских старцев к митрополиту Сергию ныне подтверждают опубликованные секретные протоколы заседаний ЦК 1926 года. «№ 66 <…> 11.11.25. <…> Постановили:

Поручить т. Тучкову ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев», «№ 72 <…> 1926 г. <…> Проводимую ОГПУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Вести линию на раскол между митрополитом Сергием (назначенным Петром временным Местоблюстителем) и митрополитом Агафангелом… »⁷⁹.

Старец Стефан пробыл в Грузии до 1937 года. Вернувшись, он остановился во Владикавказе, где вскоре его нашел и присоединился к нему, приехав из Абхазии, Симеон Иудович. Батюшка пробовал изменить место своего жительства, даже купил для этого домик в Горячеводске, где жил с 1943 по 1947 год. Духовные чада старались поддерживать его материально, но монахине Серафиме, которая остро нуждалась, отец Стефан помогал сам. В апреле 1948 года старец с Симеоном Иудовичем вернулись во Владикавказ. Ему хотелось остаться в Пятигорске, но по болезни сердца он не смог осуществить свое намерение из-за неподходящих климатических условий⁸⁰.

После встречи 4 сентября 1943 года Сталина с ведущими иерархами Русской Церкви верующим было сделано временное послабление⁸¹. Открывались приходы, священников не хватало. Многим из тех, кто скрывался, было позволено вернуться к служению. В те годы архиепископом Ставропольским и Бакинским был назначен будущий митрополит, тогда архиепископ, Антоний (Романовский), человек редкой доброты и деликатности, верный и стойкий служитель Церкви, сторонник и почитатель монашества, сам проводивший подвижническую жизнь. Владыка прошел через тюрьмы, ссылки, лагеря, поэтому, насколько это было возможно, старался помочь бывшим ссыльным монахам. Его епархия была под наблюдением восьми уполномоченных представителей от советской власти. Когда кто-то из них изгонял несимпатичного лично либо особенно ревностного священника, архиепископ Антоний направлял изгнанного к другому, к третьему – «играл, как на клавишах». Владыка принял отца Стефана и в 1949 году приписал его к клиру Ставропольской епархии. Желая оградить батюшку от излишнего внимания властей и мирской суеты, старался направлять его в удаленные, глухие станицы. Постоянного прихода у иеромонаха Стефана не было, он считался командировочным священником. Так, он служил в Крестовоздвиженском храме г. Кисловодска, сослужил или по необходимости замещал почитаемого на Кавказе подвижника иеромонаха Иоасафа (Будилева) в станице Архонская, где впервые увидел старца Стефана будущий архимандрит Матфей (Мормыль). В 1950 году батюшка обучал молоденького священника отца Иоанна (Глущенко) во время Страстной и Пасхальной седмиц. Будучи тогда двенадцатилетним мальчиком, отец Матфей пономарил во время служб, которые вел отец Стефан. Служение старца навсегда запечатлелось в сердце маленького пономаря как благоговейное предстояние перед Живым Богом. Отец Матфей вспоминал, что иеромонаха Стефана все любили, он везде создавал вокруг себя мир Христов. Станица Архонская отличалась дивной тишиной. Приезжая туда время от времени, батюшка останавливался в доме семьи Мормылей, в особой келейке. В ней он вычитывал свое монашеское правило, а потом выходил на веранду и безмолвно перебирал четки. Бабушка будущего архимандрита всегда старалась угодить чтимому старцу и, приготовив салат из овощей, посылала внука к отцу Стефану. Батюшка кушал только огурцы, остальное возвращал, чем доставлял мальчику большое удовольствие, потому что любимые им помидоры все доставались ему⁸²⁸³.

В 1949 году иеромонах Стефан проходил курс лечения печени, катара желудка и сердечных недомоганий в Кисловодске, но ощутимых положительных изменений не было. Организм был подорван окончательно⁸⁴. Долгое время родные считали старца Стефана погибшим. Сестра его отца, Ксения Давидовна, совершила заочное отпевание и поминала его как усопшего. После войны батюшка сумел отыскать своего старшего брата Василия в Нальчике. Между ними состоялся серьезный откровенный разговор. Василий непримириморезко отрицал веру в Бога, был убежденным коммунистом. В конце беседы отец Стефан обещал брату никогда более его не беспокоить. Впоследствии он не только не возобновлял общения, но даже не поминал Василия на проскомидии. Видимо, отступление брата от Бога было решительным и бесповоротным. В 1955 -1956 годах старец встретился с дочерью Ксении Давидовны, Евгенией Павловной, в Баксанской станице. С семьей своей двоюродной сестры отец Стефан с близился и был дружен до самой кончины⁸⁵. Мать Сергия договаривалась о встрече со старцем в Кисловодске в 1945 году, но встреча не состоялась. Во Владикавказе отец Стефан продолжал духовно окормлять жителей Северного Кавказа. Он всегда старался помочь бедствовавшим монахам. Так, в середине 1950-х годов батюшка устроил в доме будущей жены отца Владимира Знаменскаго двух монахинь – схимонахиню Митрофанию и монахиню Антонию⁸⁶. Монахиня Сергия (Клименко) вспоминала: «Необыкновенная сдержанность была его главной чертой. Он был также необыкновенный бессребреник. Помню такую сцену: я была на беседе у батюшки. Пришел один монах и, ничего не сказав, сел. Батюшка помолчал. Они молча друг на друга посмотрели. Отец Стефан открыл шкафчик и, достав какое-то кушанье, дал его пришедшему. Тот взял молча и ушел, а у самого батюшки ничего не осталось»⁸⁷.