Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Паоло Скьяво, написавший во Флоренции на Канто деи Гори Богоматерь с фигурами, ноги которых изображены в ракурсе на карнизе, очень старался следовать манере Мазолино, произведения которого я неоднократно рассматривал и нахожу, что манера его сильно отличается от манеры его предшественников, ибо он внес много величия в фигуры и одежды стал изображать мягко, с красивыми складками. Также и головы своих фигур он стал изображать лучше, чем это делали раньше, ибо он научился немного лучше изображать вращение глаз и многие другие прекрасные части тела. А так как, будучи скульптором, он стал хорошо разбираться в светотени, то отлично передавал многие трудные ракурсы, как мы это видим и по нищему, который просит милостыню у св. Петра и нога которого отступает назад в таком соответствии с линиями околичностей в рисунке и с тенями в колорите, что кажется, будто она на самом деле пробивает стену. Равным образом начал Мазолино изображать и лица женщин с более приятным выражением и одежду молодых людей более красивой, чем это делали старые художники, а также умел толково построить перспективу. Но лучше, чем во всем остальном, проявил он себя в письме фресок. Действительно, фрески его так хороши и живопись на них настолько изящна в оттенках и в цельности светотени, что и тела обладают мягкостью поистине трудно вообразимой. Таким образом, если бы он овладел полным совершенством рисунка, что, возможно, он и достиг бы, проживи он дольше, его можно было бы причислить к лучшим, ибо творения его выполнены с большой непосредственностью, отличаются величием манеры, мягкостью и единством колорита, большой рельефностью и мощью рисунка, который, однако, еще не во всем совершенен.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПАРРИ СПИНЕЛЛИ АРЕТИНСКОГО ЖИВОПИСЦА

Парри ди Спинелло Спинелли, аретинский живописец, обучавшийся первым началам искусства у отца своего, был приглашен при посредничестве мессера Леонардо Бруни, аретинца, во Флоренцию и принят в школу Лоренцо Гиберти, под руководством которого обучалось много молодых людей,

а так как в то время отчищались двери церкви Сан Джованни, его включили в работу над фигурами двух дверей совместно со многими другими, как рассказывалось выше. Во время этой работы он сдружился с Мазолино да Паникале, ибо ему понравилась его манера рисовать, и он начал во многом подражать ему, а также отчасти и манере дона Лоренцо дельи Анджели. Парри писал свои фигуры гораздо более стройными и длинными, чем все предшествовавшие ему живописцы, и, тогда как остальные делали их в десять голов с небольшим, он делал их в одиннадцать, а иногда и в двенадцать голов, однако от этого они не казались неизящными, хотя и были тонкими и всегда изгибались дугой либо в правую, либо в левую сторону, ибо, как ему казалось и о чем он сам говорил, они таким образом выглядели более внушительными. Складки одежды были весьма тонкими и обильными по краям, ниспадая с плеч и до самых ступней его фигур. Он отлично писал темперой и в совершенстве фреской и был первым, кто во фресковой живописи отказался от зеленой подмалевки под телесным цветом и от того, чтобы потом лессировать ее розовой телесной краской и светотенью, как это делается в акварели и как это делали Джотто и другие старые живописцы. Вместо этого он пользовался корпусными красками для составления смесей и чистых тонов, накладывая их с большой рассудительностью там, где это казалось ему уместным, а именно светлые тона на самых выпуклых местах, средние по краям, а у контуров самые темные. Этим способом он добился большей легкости в работе, а фрескам придал большую долговечность, ибо, наложив краски по их местам толстой и мягкой кистью, он их друг в друга вписывал и выполнял работы с такой чистотой, что лучше и пожелать невозможно, да и колорит у него был несравненный. Когда Парри уже много лет находился вдали от родины, умер его отец, и потому он был вызван родными своими в Ареццо, где помимо многих вещей, рассказывать о которых было бы слишком долго, он выполнил несколько таких, о которых отнюдь не стоит умалчивать. В старом соборе он написал фреской три разные Богоматери, внутри же, по левую руку от входа через главные двери в ту же церковь, написал фреской же историю из жития блаженного Томмазуоло, отшельника из Сакко, человека того времени и святой жизни. А так как этот отшельник имел обыкновение носить в руке зеркало, в котором, как он утверждал, он видел Страсти Иисуса Христа, Парри изобразил его коленопреклоненным с этим самым зеркалом в правой руке, обращенным им к небу; наверху же он написал на облачном троне Иисуса Христа и вокруг него все страстные таинства, которые весьма искусно отражались в этом зеркале так, что видел их не только блаженный Томмазуоло, но и всякий, смотревший на эту картину. Выдумка эта была несомненно затейливой, трудной и столь прекрасной, что научила и позднейших живописцев изображать много всяких вещей при помощи зеркала. А поскольку я заговорил об этом, не обойду молчанием и того, что совершил однажды в Ареццо сей святой человек. А было дело так: неустанно стремясь привести аретинцев к согласию, то проповедуя, то предсказывая всякие беды, он понял в конце концов, что теряет время. И вот, войдя как-то во дворец, где собирался Совет шестидесяти, названный блаженный, видевший и раньше, как они собирались каждый день и как все, что они ни решали, шло городу во вред, дождался, пока наполнился зал, набрал полный подол раскаленных углей и, войдя туда, где заседали шестьдесят и все остальные должностные лица города, высыпал угли им под ноги и смело воскликнул: «Синьоры, среди вас огонь, берегитесь вашей гибели», – и, сказав это, удалился. И такое действие возымело по воле Божьей простодушие и доброе напоминание этого святого мужа, что он добился этим поступком того, чего он не мог достичь ни предсказаниями и ни угрозами, ибо вскоре после этого правители объединились и многие годы управляли этим городом с миром и спокойствием для каждого.

Возвратимся, однако, к Парри. После названной работы в церкви и больнице Сан Кристофано, что возле братства Аннунциаты, для монны Маттеа де Тести, супруги Каркашона Флоринальди, завещавшей этой церковке весьма порядочный вклад, он написал в одной из капелл фреску с изображением распятого Христа со многими ангелами, которые в какой-то темной воздушной среде порхают вокруг него и у него в головах и горько плачут. У подножия креста с одной стороны – Магдалина и другие Марии и на руках у них потерявшая сознание Богоматерь, с другой – св. Иаков и св. Христофор. На стенах он написал св. Екатерину, св. Николая, Благовещение и Иисуса Христа у столба, а над дверями названной церкви в арке – Плач над телом Христа, св. Иоанна и Богородицу. Однако все, что было внутри, начиная от капеллы и дальше, погибло, арка же была разрушена, когда пробивали новые двери из мачиньо и строили на вклады названного братства монастырь на сто монахинь. Модель этого монастыря весьма продуманно сделал Джорджо Вазари, однако позднее она была изменена и, более того, ей была придана тем, кто недостойно руководил столь большой постройкой, отвратительнейшая форма. Так вот часто и попадаешь на известного рода так называемых умников, но по большей части невежд, которые, дабы показаться понимающими, нередко нахально строят из себя архитекторов, берутся за руководство и в большинстве случаев портят проекты и модели, созданные теми, кто, посвятив себя науке и практике, строит разумно. И происходит это в ущерб потомкам, которые лишаются вследствие этого пользы, удобства, красоты, нарядности и величия, необходимых для построек и в особенности для тех, что предназначены служить обществу.

Парри работал также в церкви Сан Бернардо при монастыре монахов Монтеоливето, внутри, в двух капеллах, по обе стороны главных дверей. В той, что по правую руку, посвященной Троице, и написал Бога Отца, поддерживающего руками распятого Христа, наверху же Духа Святого в виде голубя среди хора ангелов, на одной из стен той же капеллы он в совершенстве написал фреской несколько святых. В другой, посвященной Богоматери, находятся Рождество Христово с несколькими женщинами, купающими его в деревянном корыте с женской грацией, выраженной чрезвычайно удачно. В отдалении, кроме того, несколько пастухов, пасущих овечек, в деревенской одежде того времени и весьма живо внимающих словам ангела, который приказывает им идти в Назарет. На другой стене – Поклонение волхвов, с повозками, верблюдами и всей свитой трех этих царей, которые, почтительно поднося свои дары, поклоняются Христу на лоне материнском. Помимо этого, он написал фреской на своде и в некоторых из наружных фронтонов несколько прекраснейших историй. Говорят, что, когда Парри выполнил эту работу, в Ареццо проповедовал брат Бернардин Сиенский, францисканский монах и человек святой жизни, который, приведя многих своих собратьев к истинной святости жизни и обратив многих других, решил построить для них церковь в Сарджано и модель поручил сделать Парри. Позднее же, услышав, что на расстоянии одной мили от города в роще близ источника совершалось много темных дел, он вышел как-то утром из Ареццо в сопровождении всего населения с большим деревянным крестом в руках, который он обычно носил с собой, и, произнося торжественную проповедь, велел разорить источник, срубить рощу и в ближайшее же время заложить часовенку, которая и была там построена в честь Богоматери под названием Санта Мариа делле Грацие. После чего он пожелал, чтобы внутри нее Парри собственноручно написал, что тот и сделал, Богородицу во славе с распростертыми руками, осеняющую своим покровом весь народ аретинский. Сия пресвятая Дева совершала и совершает там и ныне многочисленные чудеса. Впоследствии аретинская община воздвигла на этом месте прекраснейшую церковь, посреди которой и была помещена созданная Парри Богоматерь, вокруг которой и над алтарем было сделано много мраморных украшений с фигурами, о чем уже говорилось в жизнеописании Луки делла Роббиа и Андреа, его племянника, и о чем будет сказано по порядку в жизнеописаниях тех, чьи творения украшают сие святое место. Немного спустя Парри из благоговения к св. Бернардину изобразил сего святого мужа фреской на большом столбе Старого собора, где он написал в капелле, посвященной ему же, того же святого, прославленного на небесах, в окружении легиона ангелов с тремя поясными фигурами, а именно: по сторонам – Терпения и Бедности, а наверху – Целомудрия, ибо три добродетели эти сопровождали святого до самой смерти. Под ногами у него было несколько епископских митр и кардинальских шляп в доказательство того, что, презирая свет, он пренебрегал и подобными знаками достоинства, а под этими картинами был изображен город Ареццо, каким он был в те времена.

Вне собора Парри равным образом написал для сообщества Благовещения в часовенке, или табернакле, фреску с изображением Богоматери, которая, получая от ангела Благую Весть, вся содрогается от трепета, а на потолке крестового свода он в каждом углу написал по два ангела, летящих по воздуху и играющих на разных инструментах, и кажется, что играют они согласно, и будто слышится сладчайшая гармония; на стенах же – четыре святых, а именно по два с каждой стороны. Однако, насколько разнообразно выражал он свои замыслы, видно по двум столбам, несущим переднюю арку, там, где вход, ибо на одном изображена прекраснейшая Любовь, очень выразительно кормящая грудью ребенка, играющая с другим и ведущая третьего за руку, на другом же Вера, написанная по-новому и держащая в одной руке чашу и крест, а в другой плошку с водой, которую она выливает на голову ребенка, обращая его в христианство. Все эти фигуры несомненно лучше всех когда-либо написанных Парри в течение всей его жизни, мало того, они удивляют даже рядом с произведениями наших современников. Он же написал в самом городе в церкви Сант Агостино на монашеских хорах много фигур фреской, которые можно

узнать по манере изображения одежды и по тому, что они длинны, стройны и изогнуты, как говорилось выше. В церкви Сан Джустино он написал в трансепте фреской св. Мартина верхом на лошади, отрезающего полу одежды, чтобы отдать ее нищему, и двух других святых. Также в епископстве, а именно на одной из наружных стен, он написал Благовещение, которое ныне наполовину уничтожено, так как долгие годы находилось на открытом воздухе. В приходской церкви того же города он расписал капеллу, которая ныне расположена поблизости от помещения попечительства и от сырости почти вся погибла. Поистине велико было невезение этого бедного живописца в отношении его работ, ибо почти большинство из них погибло либо от сырости, либо от разрушения. На одной из круглых колонн названной приходской церкви он написал фреской св. Винченция, а в церкви Сан Франческо, для семейства Вивиани, вокруг полурельефной Мадонны – несколько святых, выше же в арке – апостолов, на которых нисходит святой Дух, на своде несколько других святых, а сбоку – Христа с крестом на плечах, из ребра которого кровь изливается в чашу, вокруг же этого Христа несколько ангелов, отлично написанных. С противоположной стороны, для сообщества каменотесов, каменщиков и плотников в их капелле, посвященной четырем венчанным святым, он написал Богоматерь и названных святых с орудиями этих цехов в руках, внизу же, также фреской, – две истории из их деяний: как их обезглавливают и как их бросают в море. На этой фреске великолепны позы и мощь людей, поднимающих на плечи засунутые в мешки тела, чтобы отнести их к морю, ибо движения их живы и выразительны. Он написал также в Сан Доменико, возле главного алтаря, на правой стороне, фреску, изображающую Богоматерь, св. Антония и св. Николая, для семейства Альберти из Катенайи, где они были синьорами, пока это владение не было разорено и они не переселились в Ареццо и во Флоренцию, а что и те и другие Альберти принадлежат к одному и тому же роду, доказывается тем, что у них один и тот же герб. Правда, те, что в Ареццо, именуются ныне не дельи Альберти, а да Катенайя, а те, что во Флоренции, – не да Катенайя, а дельи Альберти. И помнится, что я видел и читал, что аббатство в Сассо, находившееся в Катенайских Альпах и ныне пришедшее в упадок и переведенное ниже и ближе к Арно, было построено теми же Альберти для конгрегации камальдульцев, ныне же им владеет монастырь дельи Анджели во Флоренции, который признает его за названным семейством, одним из самых знатных во Флоренции. В старой приемной братства Санта Мариа делла Мизерикордиа Парри написал Богоматерь, покрывающую мантией народ аретинский, где он изобразил портреты тех, кто в то время управлял этим благочестивым учреждением, одев их по обычаям того времени, и в числе их того, кого называли Браччо и которого ныне, когда говорят о нем, зовут богатым Лазарем, скончавшегося в 1422 году и оставившего все свои богатства и владения этому учреждению, которое обратило их на служение бедным во Христе, совершая святые деяния милосердия с великой любовью. С одной стороны рядом с этой Мадонной он поместил папу св. Григория, а с другой – св. Доната, епископа и покровителя аретинского народа. И так как этой работой Парри весьма угодил управляющим тогда этим братством, они заказали ему написать на доске темперой Богоматерь с младенцем на руках и нескольких ангелов, приоткрывающих ее мантию, под которой находится названный народ, внизу же святых Лаурентина и Пергентина, мучеников. Образ этот выносится ежегодно второго июня, и, после того как члены названного братства пронесут его торжественной процессией до церкви названных святых, его ставят на серебряную раку работы Форцоре, ювелира и брата Парри, в коей хранятся мощи названных святых Лаурентина и Пергентина. Итак, говорю я, его выносят, и названный алтарь устраивают под навесом на перекрестке, где находится названная церковь, ибо, будучи небольшой, она не может вместить народ, стекающийся на этот праздник. На пределле, на которую ставится этот образ, изображено небольшими фигурами мученичество этих двух святых, выполненных так хорошо, что для такой маленькой вещи это поистине чудо.

В Борго а Пьяно под выступом одного из домов находится табернакль работы Парри, внутри которого фреской написано Благовещение, получившее большое одобрение; а в сообществе Пураччоли в Сант Агостино он написал фреской прекраснейшую св. Екатерину, девственницу и мученицу. Равным образом в церкви Муриелло для сообщества клириков им написана св. Мария Магдалина в три локтя, а в Сан Доменико, там, где у входных дверей веревки колоколов, он расписал фреской капеллу св. Николая, внутри которой выполнил большое Распятие с четырьмя фигурами так хорошо, что кажется, будто оно только что написано. В арке он написал две истории из жизни св. Николая, а именно когда он бросает золотые шары девственницам и когда он спасает двоих от смерти, где мы видим отлично написанного палача, приготовившегося отрубить им голову.

Когда Парри выполнял эту работу, он подвергся вооруженному нападению со стороны некоторых своих родственников, с которыми вел тяжбу из-за какого-то наследства, но, так как кое-кто тут же подоспел к нему на помощь, никакого вреда ему не причинили; тем не менее, как говорят, испытанный им страх послужил причиной того, что фигуры, им изображаемые, не только клонились на один бок, но и вид у них стал с тех пор почти всегда испуганный. А так как ему много раз приходилось страдать от злых языков и от укусов зависти, он в той же капелле изобразил историю о горящих языках, с несколькими дьяволами, окружающими и разводящими костер, на котором они горят, в небе же был изображен Христос, их проклинающий, а сбоку были написаны следующие слова: а linqua dolosa (Злым языком).

Парри был великим старателем в своем искусстве и рисовал отменно, о чем свидетельствуют многие собственноручные его рисунки, которые мне доводилось видеть, в особенности целый фриз из двадцати историй из жития св. Доната, выполненные им для его сестры, которая была превосходной вышивальщицей. Полагают, что это предназначалось для обрамления главного алтаря Епископства. Да и в нашей книге хранятся несколько листов с прекрасными его рисунками, сделанными пером. Портрет Парри написан Марком из Монтепульчано, учеником Спинелло, в монастырском дворе обители Св. Бернарда Аретинского.

Прожил он пятьдесят шесть лет, но сам себе укоротил жизнь тем, что был от природы человеком мрачным, уединенным и не в меру прилежным в изучении своего искусства и в своей работе. Он был похоронен в церкви Сант Агостино, в той же самой гробнице, в которой покоится прах отца его Спинелло. Смерть его огорчила всех мастеров, его знававших.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАЗАЧЧО ИЗ САН ДЖОВАННИ ДИ ВАЛЬДАРНО ЖИВОПИСЦА

Таков уж обычай природы, что когда она создает человека превосходного в какой-либо деятельности, то сплошь да рядом создает его не в единственном числе, но в то же самое время и где-нибудь поблизости от него создает и другого, с ним соревнующегося, чтобы они могли принести пользу друг другу доблестью и соперничеством. И помимо исключительной пользы для самих соревнующихся это безмерно воспламеняет и души потомков их, вселяя в них стремление со всяческим старанием и всяческим трудолюбием достичь тех почестей и той славной известности, коими, как они повседневно слышат, громко прославляются их предки. А что это действительно так и бывает, доказала Флоренция, породившая в течение одного поколения Филиппо, Донато, Лоренцо, Паоло Учелло и Мазаччо, из которых каждый был в своем роде превосходнейшим и благодаря которым не только сошла на нет грубая и неуклюжая манера, коей придерживались до того времени, но и прекрасные их творения возбудили и воспламенили души их потомков настолько, что занятие их делом достигло того величия и того совершенства, которые мы видим во времена наши. За это мы поистине весьма обязаны тем первым, кои своими трудами указали нам правильный путь, ведущий к высшей ступени. Что же касается доброй манеры живописи, то ею главным образом обязаны мы Мазаччо, ибо именно он, стремясь достигнуть славы, понял (поскольку живопись есть не что иное, как воспроизведение при помощи только рисунка и красок живых произведений природы такими, какими они ею порождены), что тот, кто в совершенстве этому будет следовать, и может именоваться превосходным. Так как, говорю я, Мазаччо это понял, то это и послужило причиной того, что он благодаря неустанным своим занятиям научился столькому, что может быть назван в числе первых, устранивших большую часть трудностей, несовершенства и препятствий в искусстве, и что именно он и положил начало прекрасным позам, движениям, порывам и живости, а также некоей рельефности поистине настоящей и естественной, чего до него никогда еще не делал ни один живописец. Обладая величайшей рассудительностью, он обратил внимание на то, что все те фигуры, у которых ступни ног не ступали на землю и не сокращались, а стояли на цыпочках, лишены всякого достоинства и манеры в самом существенном и что те, кто так их изображает, обнаруживают непонимание сокращений. И хотя этим делом занимался Паоло Учелло и кое-что сделал для облегчения этой трудности, тем не менее Мазаччо начал изображать сокращения на разные лады и с любой точки зрения гораздо лучше, чем кто-либо до тех пор это делал. Он писал свои работы с должной цельностью и мягкостью, согласуя телесный цвет лиц и обнаженных частей тела с цветом одежды, которую он любил изображать с немногими и простыми складками, как это бывает в живой действительности. И это принесло большую пользу художникам, за что он достоин похвалы как изобретатель, ибо поистине работы, созданные до него, можно назвать написанными, те же, что принадлежат ему, – живыми, правдивыми и естественными по сравнению с теми, которые выполнялись другими.

Родом он был из местечка Сан Джованни ди Вальдарно, и говорят, что там и теперь еще можно видеть несколько фигур, написанных им в его первой молодости. Человеком он был весьма рассеянным и очень беспечным, подобно тем, у кого вся дума и воля сосредоточены лишь на вещах, имеющих отношение к искусству, и кто мало обращает внимания на себя и еще меньше на других. И так как он никогда и никак не хотел думать о житейских делах и заботах, в том числе даже о своей одежде, и имел обыкновение требовать деньги у своих должников лишь в случае крайней нужды, то вместо Томмазо, каково было его имя, его все звали Мазаччо, однако не за порочность, ибо от природы он был добрым, а за ту самую его рассеянность, которая не мешала ему с такой готовностью оказывать другим такие услуги и такие любезности, о которых и мечтать не приходилось.