Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Филиппо был большим шутником в беседе и очень остроумным в ответах, в особенности же, когда хотел подразнить Лоренцо Гиберти, который купил имение под Монте Морелло по имени Леприано; так как он на него тратил вдвое больше, чем получал дохода, оно стало ему в тягость, и он его продал. Когда же спросили Филиппо, что лучшее из сделанного Лоренцо, он отвечал: «Продажа Леприано», – вспомнив, быть может, о той неприязни, за которую он должен был ему отплатить.
Наконец, будучи уже очень старым, а именно шестидесяти девяти лет, он в 1446 году, 16 апреля, ушел в лучшую жизнь после многих трудов, положенных им на создание тех произведений, которыми он заслужил славное имя на земле и обитель упокоения на небесах. Бесконечно горевало о нем его отечество, которое узнало и оценило его гораздо больше после смерти, чем при жизни. Его похоронили с почтеннейшим погребальным обрядом и всяческими почестями в соборе Санта Мариа дель Фьоре, хотя семейная усыпальница его и находилась в церкви Сан Марко, под кафедрой около двери, где герб с двумя фиговыми листьями и зелеными волнами на золотом поле, так как его семья родом из феррарского края, а именно из Фикаруоло, вотчины на реке По, как о том свидетельствуют листья, обозначающие место, и волны, указывающие на реку. Его оплакивали бесчисленные его друзья, художники, в особенности же самые бедные, которым он постоянно оказывал благодеяния. Итак, прожив свой век по-христиански, он в мире оставил по себе благоухание своей доброты и своих великих доблестей.
Мне думается, о нем можно было бы утверждать, что от времен древних греков и римлян и до наших дней не было художника более исключительного и отменного, чем он. И он тем
Был у него ученик из Борго в Буджано, по прозванию Буджано, который исполнил водоем в сакристии церкви св. Репараты с изображением детей, выливающих воду, а также мраморный бюст своего учителя, сделанный с натуры и поставленный после его смерти в соборе Санта Мариа дель Фьоре, около двери, направо от входа, там же еще находится и нижеследующая надгробная надпись, начертанная там по воле государства, дабы почитать его после смерти так же, как он при жизни почитал свое отечество.
D. S.
Quantum Philippus architectus arte Daedalea valuerit; cum huius celeberrimi templi mira testudo, tum plures machinae divino ingenio ad eo adinventae documento esse possunt. Quapropter, oh eximias sui animi dotes, sindularesque virtutes eius b. m. corpus XV Kal. Maias anno MCCCC XLVI in hac humo supposita grata patria sepeliri jussit (Насколько зодчий Филиппо был доблестен в искусстве Дедала, могут свидетельствовать как удивительный купол его знаменитейшего храма, так и многие сооружения, изобретенные его божественным гением. Посему, ввиду драгоценных даров его духа и отменных его добродетелей, благодарное отечество распорядилось похоронить его тело на сем месте 15 мая 1446 года).
Другие, однако, дабы почтить его еще больше, прибавили следующие две надписи: Philippo Brunellesco antiquae architecturae instauratori S, P. Q. F. civi suo benemerenti (Филиппо Брунеллеско, возродителю древнего зодчества, сенат и народ флорентийский своему заслуженному гражданину).
Джованни Баттиста Строцци сочинил вторую:
Кладя на камень камень, так
Из круга в круг, я сводом ввысь метнулся,
Пока, возносясь за шагом шаг,
С небесной твердью не соприкоснулся.
Учениками его были еще Доменико с Луганского озера, Джеремия из Кремоны, который прекрасно работал в бронзе вместе с одним славянином, исполнившим много вещей в Венеции, Симоне, который, сделав в Орсанмикеле Мадонну для цеха аптекарей, умер в Виковаро, где он выполнял большую работу для графа Тальякоццо, флорентинцы Антонио и Никколо, которые в Ферраре в 1461 году сделали из металла большого бронзового коня для герцога Борсо, и многие другие, о которых слишком долго было бы упоминать в отдельности. В некоторых вещах Филиппо не везло, так как, не говоря о том, что у него всегда были противники, некоторые из его построек не были закончены ни при жизни его, ни впоследствии. Так, между прочим, очень прискорбно, что монахи монастыря дельи Анджели, как уже говорилось, не смогли закончить начатый им храм, так как истратили на ту часть, которую мы видим сейчас, свыше трех тысяч скуди, полученных частью от цеха Калималы, частью из банка, куда деньги эти были положены, капитал же истощился и здание осталось и стоит неоконченным. Посему, как это говорится в одном из жизнеописаний о Никколо да Уццано, тот, кто хочет оставить о себе память в этой жизни, сам должен об этом заботиться, пока жив, и ни на кого не полагаться. А то, что мы сказали об этом здании, можно было бы сказать о многих других, задуманных и начатых Филиппо Брунеллеско.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДОНАТО ФЛОРЕНТИЙСКОГО СКУЛЬПТОРА
Донато, которого близкие называли Донателло и который именно так подписывался на некоторых своих произведениях, родился во Флоренции в 1383 году. Посвятив себя искусству рисунка, он сделался не только редчайшим скульптором и удивительным ваятелем, но был также опытным лепщиком, отличным перспективистом и высоко ценимым архитектором. Произведения его настолько отличались изяществом, хорошим рисунком и добросовестностью, что они почитались более похожими на выдающиеся создания древних греков и римлян, нежели все, что было кем-либо и когда-либо сделано. Поэтому ему по праву присвоена степень первого, кто сумел должным образом использовать применение барельефа для изображения историй, каковые и выполнялись им так, что по замыслу, легкости и мастерству, которые он в них обнаруживал, становится очевидным, что он обладал истинным пониманием этого дела и достиг красоты более чем обычной; поэтому он не только в этой области никем из художников не был превзойден, но и в наше время нет никого, кто бы с ним сравнялся.
Донателло с детства воспитывался в доме Руберто Мартелли, и своими добрыми качествами и усердием в работе он заслужил не только любовь хозяина, но и всего этого благородного семейства. В юности своей он исполнил много вещей, с которыми, однако, ввиду их большого количества, не очень считались. Произведение же его, которое создало ему имя и позволило его узнать таким, каким он был на самом деле, было Благовещение из мачиньо, находящееся во Флоренции, в церкви Санта Кроче, на алтаре капеллы семейства Кавальканти; он украсил эту вещь обрамлением, скомпонованным из гротесков, с базой из разнообразных и переплетающихся узоров и с венчающей ее аркой в четверть круга; кроме того, он прибавил шесть детских фигур, которые держат гирлянды и, точно как бы от страха перед высотой, обнимаются и этим ободряют друг друга. Но превыше всего обнаружил он великий свой талант и искусство в фигуре Девы Марии, которая, испугавшись внезапного появления ангела, робко и нежно склоняется в почтительном поклоне, обернувшись с прекраснейшей фацией к приветствующему ее вестнику, так что на лице ее написано все смирение и благодарность, которая воздается тому, кто дарует неожиданное, и которая должна быть тем больше, чем этот дар драгоценнее. Помимо этого, Донато показал в одеждах Мадонны и ангела, как хорошо они облекают тело и как мастерски переданы складки, а в отделке обнаженных частей фигур он пытался воссоздать красоту древних, которая была скрыта уже в течение стольких лет. Словом, он проявил так много легкости и умения в этом произведении, что трудно большего пожелать от замыслов и от исполнения, от орудия и от техники. В этой же церкви под перегородкой около фрески Таддео Галди он исполнил с удивительным старанием деревянное распятие. Закончив его и считая, что он сделал исключительную вещь, он показал ее своему ближайшему другу Филиппо Брунеллеско, чтобы узнать его мнение; Филиппо же, который, со слов Донато, ожидал гораздо большего, увидев распятие, слегка улыбнулся. Заметив это, Донато стал просить его во имя их дружбы высказать свое мнение, на что Филиппо, который был человеком благороднейшим, ответил ему, что, по его мнению, на кресте распят мужик, а не тело, каким оно должно было быть у Иисуса Христа, который обладал тончайшим сложением и во всех частях своего тела был самым совершенным человеком, который когда-либо родился. Донато, почувствовав себя уязвленным, и притом глубже, чем он думал, поскольку он рассчитывал на похвалу, ответил: «Если бы делать дело было бы так же легко, как судить о нем, тогда мой Христос показался бы тебе Христом, а не мужиком; поэтому возьми-ка кусок дерева и попробуй сам». Филиппо, не говоря больше ни слова, принялся, вернувшись домой, тайком от всех за работу над распятием, и, стремясь во что бы то ни стало превзойти Донато, дабы самому не пришлось отказаться от собственного суждения, он после долгих месяцев довел свою работу до высшего совершенства. После этого однажды утром он пригласил Донато к себе позавтракать, и Донато принял приглашение. Когда они шли вместе с Филиппо к его дому и дошли до Старого рынка, Филиппо кое-что купил и, передав покупки Донато, сказал: «Иди с этими вещами домой и подожди меня там, я сейчас же вернусь». И вот, когда Донато вошел в дом, он сразу же увидел распятие, сделанное Филиппо, хорошо освещенное, и, остановившись, чтобы разглядеть его, он убедился, что оно доведено до такого совершенства, что, сраженный, полный смятения и как бы вне себя,
Для храма Сан Джованни в этом же городе Донато исполнил гробницу папы Джованни Коша, который был лишен сана Констанцским собором: заказ этот он получил от Козимо деи Медичи, который был большим другом Коша. На этой гробнице Донато исполнил собственными руками фигуру покойного из золоченой бронзы, а из мрамора – фигуры Надежды и Любви, Микелоццо же, его ученик, сделал Веру. В том же храме, напротив, находится другая работа Донато: кающаяся Мария Магдалина, из дерева, истощенная постами и подвижничеством, – вещь прекрасная и отлично сделанная, в которой всюду в совершенстве и с большим пониманием передана анатомия. На Старом рынке, на гранитной колонне, исполнена рукой Донато отдельно стоящая фигура Изобилия из твёрдого камня; она сделана настолько хорошо, что заслужила высокие похвалы художников и всех понимающих людей. Колонна, на которой помещается эта статуя, находилась раньше в церкви Сан Джованни в числе других гранитных колонн внутренней колоннады; она была оттуда изъята, и на место ее была поставлена другая колонна, каннелированная, которая раньше стояла посредине храма и на которой была статуя Марса, снятая с нее в то время, когда флорентинцы были обращены в христианскую веру. Будучи еще юношей, он исполнил для фасада Флорентийского собора пророка Даниила из мрамора и потом сидящего св. Иоанна Евангелиста, в четыре локтя вышиной, в простой одежде, – произведение, вызвавшее высокие похвалы. Там же, на том же углу фасада, который поворачивает на Виа Кокомеро, можно видеть между двух колонн старика, его же работы, который ближе к античной манере, чем всякое другое его произведение; на челе его можно прочитать те думы, которые прожитые годы приносят людям, одряхлевшим от времени и забот. Далее, внутри той же церкви он исполнил кафедру под органом и над дверью старой ризницы из незаконченных, как уже говорилось, фигур, которые, однако, поистине производят впечатление живых и движущихся. В этом отношении можно о нем сказать, что он работал столько же руками, сколько и расчетом, ибо ведь многие произведения заканчиваются и кажутся прекрасными в том помещении, где их делают, но, будучи затем оттуда вынесенными и помещенными в другое место, при другом освещении или на большей высоте, получают совершенно иной вид и производят впечатление как раз обратное тому, какое они производили на своем прежнем месте. Напротив, Донато создавал свои фигуры таким образом, что в том помещении, где он работал, они не достигали и половины того, чем они были там, куда предназначались и где они казались гораздо лучше. Для новой ризницы этой же самой церкви он сделал рисунок тех младенцев, что держат гирлянды, опоясывающие весь фриз, а также рисунок фигур, предназначавшихся для стекол круглого окна под куполом, то есть для того окна, где изображено Венчание Богоматери; рисунок этот намного лучше композиции других круглых окон, как в этом легко убедиться воочию. В том же городе, в Сан Микеле ин Орто, он исполнил для цеха мясников мраморную фигуру св. Петра, которую можно видеть на месте, – фигуру удивительную и исполненную с мудрым расчетом, а для цеха льнопрядильщиков – св. Марка Евангелиста, который был заказан ему совместно с Филиппо Брунеллеско, но которого он впоследствии закончил один, с согласия Филиппо. Фигура эта была выполнена Донато с таким расчетом, что, пока она стояла на земле, люди не понимающие не могли оценить ее достоинства, и консулы этого цеха решили не пускать ее в работу; однако Донато попросил все же разрешения поднять ее на место, утверждая, что он хочет им показать, что если он над нею еще поработает, то получится уже не прежняя, а совершенно новая фигура. Так и поступили. Донато же запаковал ее на две недели, а затем, не делая никаких исправлений, открыл ее и привел всех в восхищение.
Для цеха оружейников он исполнил вооруженную фигуру св. Георгия, полную жизни; голова его выражает красоту юности, смелость и доблесть в оружии, некий гордый и грозный порыв и изумительное движение, оживляющее камень изнутри. И, конечно, ни в одной современной нам скульптуре не найти столько жизни, ни в одном мраморе столько одухотворенности, сколько природа и искусство вложили в это произведение руками Донато. А на пьедестале, который поддерживает сень, венчающую эту статую, он низким рельефом изобразил святого, поражающего змия, на коне, заслужившем высокую оценку и много похвал, впереди – другой низкий рельеф с полуфигурой Бога Отца. А на той части фасада, что против церкви, он исполнил из мрамора в античном, так называемом коринфском ордере совершенно вне всякой немецкой манеры, по заказу цеха торговцев, сень для двух статуй, которые он, однако, не захотел сделать, так как не сошелся в цене. Фигуры эти после его смерти были отлиты из бронзы Андреа Верроккио, как об этом будет сказано в своем месте. Из мрамора же им было изваяно для переднего фасада колокольни Флорентийского собора четыре статуи размером в пять локтей каждая: две из них, сделанные с натуры, находятся посредине: одна – Франческо Содерини в молодости, другая – Джованни ди Бардуччо Керикини, которую ныне называют Дзукконе; ее считают самой редкостной и прекрасной из всего, что он когда-либо сделал; сам Донато, когда хотел поклясться так, чтобы ему поверили, говорил: «Клянусь моим Дзукконе»; а в то время, как он работал над ним, он приговаривал, обращаясь к нему: «Говори же, говори, чтоб ты лопнул!» Со стороны же канониката он исполнил над дверью в колокольню Авраама, собирающегося принести в жертву Исаака, а также и другого пророка; обе эти фигуры были помещены на место других двух статуй.
Для Синьории этого же города он отлил из металла группу, которая была поставлена на площади, под одной из аркад правительственной лоджии, и которая изображает Юдифь, отрубающую голову Олоферну. Вещь эта исполнена с великим совершенством и мастерством; для всякого, созерцающего внешнюю простоту в одежде и в облике Юдифи, ясно обнаруживается внутреннее величие духа жены и Господня помощь, оказанная ей, точно так же, как в самом Олоферне – вино, и сон, и смерть, сковавшая его члены, которые, утратив чувствительность, имеют вид похолодевших и повисших, как плети. Вещь эту Донато настолько отделал, что отлив получился тончайший и прекраснейший; а затем он ее так хорошо отшлифовал, что прямо-таки диво на нее глядеть. Точно так же и пьедестал, в виде простейшей гранитной балясины, полон изящества и радует взор. Художник настолько был удовлетворен этим произведением, что захотел (чего он не делал в других случаях) подписаться своим именем, как явствует из следующих начертанных слов: «Donatelli opus» (Работа Донателло).Во дворе же дворца Синьории находится обнаженный бронзовый Давид натуральной величины, который, подняв ногу, наступил ею на отрубленную голову Голиафа, а в правой руке держит меч. Фигура эта настолько естественна в своей оживленности и мягкости, что художники не хотят верить, что она не отлита с натуры. Раньше статуя эта стояла во дворе дома Медичи и лишь после изгнания Козимо была перенесена в означенное место. Ныне герцог Козимо, соорудив фонтан там, где она раньше находилась, убрал ее и бережет для другого обширнейшего двора, который он задумал разбить с задней стороны дворца, то есть там, где раньше держали львов. Кроме того, в зале, где находятся часы работы Лоренцо делла Вольпайя, по левую руку, есть другой прекраснейший Давид, из мрамора; у него между ногами лежит мертвая голова Голиафа, и он держит в руках пращу, которой он его сразил. В первом дворе дома Медичи вделаны восемь мраморных медальонов, на которых воспроизведены античные камеи и обратные стороны медалей, а также несколько историй, прекрасно им исполненных; медальоны эти вделаны во фриз, проходящий между окнами и архитравом над арками лоджии. Кроме того, там же при входе в сад находятся реставрированный им Марсий из античного белого мрамора, равно как и бесконечное количество античных голов, им восстановленных и помещенных над дверями, которые он украсил орнаментом с крыльями и алмазами (герб Козимо), отлично исполненным лепниной. Из гранита он сделал прекрасный сосуд, из которого бил фонтан, а в саду Пацци во Флоренции – другой, подобный ему, точно так же источавший струю. В названном дворце Медичи – Мадонн из мрамора и бронзы, исполненных барельефом, а также другие истории из мрамора с прекраснейшими фигурами, удивительно сделанные в очень низком рельефе.