Жмурки с маньяком
Шрифт:
Стекло оказалось каленым, а не триплексом, тысячи маленьких острых осколков блеснули ослепительным фейерверком, десятки их врезались в шею и руки милиционеру, кирпич сильно ударил в плечо.
Гаишник среагировал мгновенно. С акселератора нога переместилась влево и утопила педаль тормоза. Машина встала как вкопанная.
Собака только сейчас поняла, что ей грозит опасность, и стала метаться из стороны в сторону, насколько позволяли натянувшиеся веревки.
От неожиданной и острой боли милиционер перестал соображать, но длилось это секунду-две. Он отчетливо понял, что на него нападают, и, еще не видя нападавшего, рванул застежку на кобуре. Поворачиваясь в кресле, он вытащил пистолет и быстро передернул затвор. В двух метрах перед машиной он увидел парня, его блестящие глаза, даже уловил его тяжелое дыхание. Не колеблясь ни одного мгновения, гаишник направил на него ствол.
Но Карл видел все действия милиционера и отметил про себя, что тот не снял пистолет с предохранителя. Но, похоже, тот окончательно пришел в себя и перевел пистолет в рабочее положение.
Карл прыгнул на капот машины боком, сдирая кожу осколками стекла, и ногой ударил по руке милиционера. Однако пистолет остался в его руках, и Карл, предотвращая выстрел, коротко, но сильно ударил в челюсть гаишника. Тот обмяк. Карл взял пистолет и посмотрел на бесчувственного милиционера.
– Дурак… Люди ж кругом…
Он сидел на капоте машины и не видел, что происходит вокруг: как подбежал дядя Слава и освободил Тишку, не видел порядочной толпы вокруг себя. Очнулся он от мягкого прикосновения.
Рядом стояла мать. Прижимая руку к сердцу, она едва выговорила:
– Что ж ты наделал, сынок…
Карл попал под тяжелую 191-ю статью – от пяти до пятнадцати лет лишения свободы, при отягчающих обстоятельствах – вплоть до смертной казни. Через два месяца, проведенных в следственном изоляторе, Карл в зале судебных заседаний услышал приговор судьи: пять лет лишения свободы – все-таки ему дали минимальный срок. Прожив два года в солдатской казарме, он на пять лет переезжал в лагерный барак колонии для бывших работников правоохранительных органов.
Мать не дождалась сына. Холодной ноябрьской ночью она попала под грузовик, которым управлял пьяный водитель. Карлу оставалось отбывать еще три года.
Несомненно, в нем произошли какие-то изменения, он не раз спрашивал себя, а стоило ли вообще рисковать хоть чем-то ради собаки? И ответы его были противоречивыми. Но к концу срока он все же определился: нет. Но его устами говорила несправедливость, которая, облачившись в судебную мантию, пять лет назад зачитала ему суровый приговор.
Белухе был симпатичен этот парень, он согласовал вопрос с Вениамином Губенко, и в 1993 году, когда Хейфец отсидел положенные пять лет, они вновь встретились. Карл оказался за воротами лагеря с улыбкой на лице и сотней рублей в кармане. Белуха, сидя в машине, тоже улыбнулся и отсалютовал Хейфецу автомобильным гудком. Карл подошел, осмотрел заматеревшего сокамерника и вместо приветствия сказал: «Ну ты и растолстел!» Он даже не поинтересовался, куда везет его старый товарищ, и за всю дорогу до зверофермы произнес только одну фразу: «Здорово, когда тебя встречают». Белуха, оторвав взгляд от дороги, впервые увидел на лице Карла слезы.
«Он не посчитал нужным», – еще раз подумал о Хейфеце Белуха и спросил:
– Карл, журналист куда-нибудь заезжал?
– Да, – ответил Хейфец. – Он довольно долгое время находился в университете. Человек, с которым он общался, имеет на дверях кабинета простенькую табличку: Ян Гудман. Леня следовал за Мельником до самых дверей.
– Хорошо, Карл. Что еще?
– Ужин в кафе.
– И все?
– Да. Он больше часа просидел за столиком и не выпил ни капли спиртного. – Хейфец на некоторое время умолк. – Андрей, тут подошел Леня. Он говорит, что свет в квартире Мельника погас. Что нам делать?
Теперь паузу взял Белуха.
– Вот что, Карл, – ответил он. – Подождите у подъезда Мельника с полчаса. Если за это время он не надумает куда-нибудь отправиться, приезжайте сюда.
– Хорошо.
Белуха положил трубку. Вениамин Губенко пододвинул стул и сел рядом. Алберт Ли не переменил положения: глаза закрыты, кончики пальцев соединены вместе. Белуха поднял массивную пепельницу и грохнул ею по столу. Алберт открыл глаза.
– С добрым утром! – зло приветствовал его Андрей. – Кто такой Ян Гудман, ты знаешь?
– Гудман? – Ли наморщил лоб и дважды повторил: – Гудман, Гудман… Что-то знакомое, но никак не могу вспомнить. А что?
– То, что Мельник встречался с ним в университете.
– В университете? – Алберт поднял бровь и указательный палец. – Да-да, Ян Гудман, американец. Да, я встречался с ним, кажется, один или два раза. Это было давно, лет шесть тому назад. Он биолог-популяризатор, живет в нашем городе.
– Исчерпывающие сведения. – Белуха хмыкнул и бросил в рот жевательную резинку. – Похоже, Мельник начал консультироваться. Все, тянуть дальше нельзя, с каждым часом он будет усложнять нам задачу.
– Может, просто поговорить с журналистом? – подал голос Губенко, побледневший после слов своего товарища. – Припугнуть?
– Дело твое, – равнодушно произнес Белуха. – Но смотри, как бы не пришлось мочиться в тюремный горшок.
– А эта… как ее… Ирина Голубева, ты же не собираешься… Ты понимаешь, Андрей, о чем я хочу сказать?
– Я повторяю: ты, Веня, можешь пугать кого угодно. Но у тебя рожа не та.
– Черт! – Вениамин встал и заходил по комнате. – Андрей, я еще раз хочу спросить тебя: это необходимые меры?
– Все, я не хочу больше повторяться, – отрезал Белуха, – мы уже говорили на эту тему.
– Я контужен твоим спокойствием! – Вениамин снова прошелся по кабинету, избегая взгляда Андрея, который до встречи с Албертом Ли работал у него на ферме сторожем. – Как у тебя все легко получается – весело, с улыбкой на губах. А ведь во всем виноват ты. – Губенко сел напротив бывшего сторожа, оперся руками о стол и со значением закончил: – Это твоя вина, Андрей. А ты как считаешь, Алберт?
Ли пожал плечами.