Жмурки с маньяком
Шрифт:
Стекло оказалось каленым, а не триплексом, тысячи маленьких острых осколков блеснули ослепительным фейерверком, десятки их врезались в шею и руки милиционеру, кирпич сильно ударил в плечо.
Гаишник среагировал мгновенно. С акселератора нога переместилась влево и утопила педаль тормоза. Машина встала как вкопанная.
Собака только сейчас поняла, что ей грозит опасность, и стала метаться из стороны в сторону, насколько позволяли натянувшиеся веревки.
От неожиданной и острой боли милиционер перестал соображать, но длилось это секунду-две. Он
Но Карл видел все действия милиционера и отметил про себя, что тот не снял пистолет с предохранителя. Но, похоже, тот окончательно пришел в себя и перевел пистолет в рабочее положение.
Карл прыгнул на капот машины боком, сдирая кожу осколками стекла, и ногой ударил по руке милиционера. Однако пистолет остался в его руках, и Карл, предотвращая выстрел, коротко, но сильно ударил в челюсть гаишника. Тот обмяк. Карл взял пистолет и посмотрел на бесчувственного милиционера.
– Дурак… Люди ж кругом…
Он сидел на капоте машины и не видел, что происходит вокруг: как подбежал дядя Слава и освободил Тишку, не видел порядочной толпы вокруг себя. Очнулся он от мягкого прикосновения.
Рядом стояла мать. Прижимая руку к сердцу, она едва выговорила:
– Что ж ты наделал, сынок…
Карл попал под тяжелую 191-ю статью – от пяти до пятнадцати лет лишения свободы, при отягчающих обстоятельствах – вплоть до смертной казни. Через два месяца, проведенных в следственном изоляторе, Карл в зале судебных заседаний услышал приговор судьи: пять лет лишения свободы – все-таки ему дали минимальный срок. Прожив два года в солдатской казарме, он на пять лет переезжал в лагерный барак колонии для бывших работников правоохранительных органов.
Мать не дождалась сына. Холодной ноябрьской ночью она попала под грузовик, которым управлял пьяный водитель. Карлу оставалось отбывать еще три года.
Несомненно, в нем произошли какие-то изменения, он не раз спрашивал себя, а стоило ли вообще рисковать хоть чем-то ради собаки? И ответы его были противоречивыми. Но к концу срока он все же определился: нет. Но его устами говорила несправедливость, которая, облачившись в судебную мантию, пять лет назад зачитала ему суровый приговор.
Белухе был симпатичен этот парень, он согласовал вопрос с Вениамином Губенко, и в 1993 году, когда Хейфец отсидел положенные пять лет, они вновь встретились. Карл оказался за воротами лагеря с улыбкой на лице и сотней рублей в кармане. Белуха, сидя в машине, тоже улыбнулся и отсалютовал Хейфецу автомобильным гудком. Карл подошел, осмотрел заматеревшего сокамерника и вместо приветствия сказал: «Ну ты и растолстел!» Он даже не поинтересовался, куда везет его старый товарищ, и за всю дорогу до зверофермы произнес только одну фразу:
«Он не посчитал нужным», – еще раз подумал о Хейфеце Белуха и спросил:
– Карл, журналист куда-нибудь заезжал?
– Да, – ответил Хейфец. – Он довольно долгое время находился в университете. Человек, с которым он общался, имеет на дверях кабинета простенькую табличку: Ян Гудман. Леня следовал за Мельником до самых дверей.
– Хорошо, Карл. Что еще?
– Ужин в кафе.
– И все?
– Да. Он больше часа просидел за столиком и не выпил ни капли спиртного. – Хейфец на некоторое время умолк. – Андрей, тут подошел Леня. Он говорит, что свет в квартире Мельника погас. Что нам делать?
Теперь паузу взял Белуха.
– Вот что, Карл, – ответил он. – Подождите у подъезда Мельника с полчаса. Если за это время он не надумает куда-нибудь отправиться, приезжайте сюда.
– Хорошо.
Белуха положил трубку. Вениамин Губенко пододвинул стул и сел рядом. Алберт Ли не переменил положения: глаза закрыты, кончики пальцев соединены вместе. Белуха поднял массивную пепельницу и грохнул ею по столу. Алберт открыл глаза.
– С добрым утром! – зло приветствовал его Андрей. – Кто такой Ян Гудман, ты знаешь?
– Гудман? – Ли наморщил лоб и дважды повторил: – Гудман, Гудман… Что-то знакомое, но никак не могу вспомнить. А что?
– То, что Мельник встречался с ним в университете.
– В университете? – Алберт поднял бровь и указательный палец. – Да-да, Ян Гудман, американец. Да, я встречался с ним, кажется, один или два раза. Это было давно, лет шесть тому назад. Он биолог-популяризатор, живет в нашем городе.
– Исчерпывающие сведения. – Белуха хмыкнул и бросил в рот жевательную резинку. – Похоже, Мельник начал консультироваться. Все, тянуть дальше нельзя, с каждым часом он будет усложнять нам задачу.
– Может, просто поговорить с журналистом? – подал голос Губенко, побледневший после слов своего товарища. – Припугнуть?
– Дело твое, – равнодушно произнес Белуха. – Но смотри, как бы не пришлось мочиться в тюремный горшок.
– А эта… как ее… Ирина Голубева, ты же не собираешься… Ты понимаешь, Андрей, о чем я хочу сказать?
– Я повторяю: ты, Веня, можешь пугать кого угодно. Но у тебя рожа не та.
– Черт! – Вениамин встал и заходил по комнате. – Андрей, я еще раз хочу спросить тебя: это необходимые меры?
– Все, я не хочу больше повторяться, – отрезал Белуха, – мы уже говорили на эту тему.
– Я контужен твоим спокойствием! – Вениамин снова прошелся по кабинету, избегая взгляда Андрея, который до встречи с Албертом Ли работал у него на ферме сторожем. – Как у тебя все легко получается – весело, с улыбкой на губах. А ведь во всем виноват ты. – Губенко сел напротив бывшего сторожа, оперся руками о стол и со значением закончил: – Это твоя вина, Андрей. А ты как считаешь, Алберт?
Ли пожал плечами.