Жмурки
Шрифт:
Перед входом «Санктъ-Петербургъ Опера» маялся Тарас.
Забыв, что надобно хотя бы делать вид, что он — человек, стригой парил над землёй, двигаясь вправо и влево — словно ходил в задумчивости из угла в угол.
Увидев лимузин, стригой рванул дверь лимузина, как только машина остановилась.
— Ну где вас носит? — начал он, но потянув носом воздух — от моих вещей пахло кровью — отступил. — Кого вы убили?
— Все ответы в багажнике, мон шер ами, — Алекс выставил из салона трость, следом — начищенный ботинок.
Я
Тарас мгновенно оказался возле багажника, положил ладонь на металлическую крышку… И кивнул.
— Займусь, как только закончится этот балаган, — буркнул он.
— Сделай милость, — шеф водрузил на голову цилиндр и бросил недовольный взгляд на меня.
Но я уже был рядом. Цилиндр и перчатки я держал в руках — уверен, что надев их, буду выглядеть глупо.
Алекс уже развернулся, чтобы идти в театр, когда Тарас издал тихий, но от этого ещё более зловещий, шепот.
— Стой!..
Подбежав к шефу, он обнюхал его, как овчарка, которая ищет ганджу.
Алекс закатил глаза, но Тарас уже смотрел на меня.
— Что сие значит? — вопросил он.
— Только не надо патетики, — буркнул Алекс, словно его застукали за чем-то предосудительным.
— Он спас мне жизнь, — сказал я.
— Ну я же просил… — шеф опять закатил глаза.
Тарас прищурился, вдохнул ещё раз — словно пытался запомнить, запечатлеть в памяти этот запах. И выдохнул.
— Слава Богу, там нет стригоев, — сказал он. — Надеюсь, остальные не догадаются.
— Тебя не это должно сейчас волновать, мон шер ами, — высокомерно бросил Алекс и принялся подниматься по ступеням, чётко отстукивая тростью.
— До жути хочу услышать, как так вышло, — пробурчал Тарас, пока мы поднимались вслед за шефом.
— Суламифь всё видела, — сказал я.
Девушка осталась в лимузине — чёрная туша его медленно вползала на стоянку.
А ведь ещё и десяти утра нет, — сердито думал я, входя в широко распахнутые золочёные двери. — А нам уже так весело, что хоть вприсядку пускайся.
Ни разу не был в опере. Как-то не фанател, что-ли. Вот шеф частенько выбирался — разумеется, под ручку с очередной ослепительной пассией.
Я вздохнул.
Значит, сердечные привязанности мне теперь долго не светят. Впрочем, как и шефу.
Последняя мысль принесла мстительное удовлетворение.
Удачное место для ассамблеи, — решил я, войдя вслед за шефом в небольшой зал.
Камерное, без лишних изысков.
В данных обстоятельствах это — большой плюс.
На сцене обитал президиум.
Некоторых я узнал: мадам Пульхерию, Гобсека, господина Плевако… К моему огромному удивлению, отец Прохор тоже был там.
Я не сразу понял, что это он.
В парадной шелковой рясе, с благообразно расчёсанными на пробор волосёнками и с короткой бородкой, чудо-отрок смотрелся на пару десятков лет старше.
Автоматически я принялся искать глазами Гиллеля. Привык уже: где святой отец, там неподалёку и рабби.
Но кладбищенский сторож махнул нам из первого ряда партера — там пустовало как раз три кресла…
С независимым видом, словно так и надо, Алекс пошел вдоль сцены.
В зале, как накатившая волна, постепенно установилась тишина. Все смотрели на нас. Я это чувствовал — словно ледяные иголки пронзали череп и вонзались прямо в мозг.
Добравшись до своего кресла, Алекс выпустил трость и принялся тягуче-медленно снимать перчатки.
Все ждали.
Наконец, словно только что уловив всеобщий интерес, шеф демонстративно оглядел зал.
А потом молвил:
— Продолжайте, господа. Я вас не задерживаю.
Я восхищенно выдохнул.
Столько апломба, столько превосходства — да он их одним своим тоном посадил в глубокую лужу.
А ведь где-то здесь и те, кто «заказал» нападение на нас, — я тоже оглядел зал.
Первые ряды пестрели знакомыми лицами, кто сидит дальше, я не видел.
Но заказчик точно здесь — я чувствовал исходящую откуда-то сбоку волну удивления, недовольства и жгучего, как раскалённая кочерга, интереса.
Где-то за сценой, в полной вздохов тишине, раздавалось мерное тик… так…
Сначала я напрягся. По старой памяти решил, что это бомба. Но через мгновение понял: метроном.
Интересно, и кому это пришло в голову запустить метроном?
Впрочем, это же опера. Кто-то репетирует, гоняет гаммы…
Тарас молча плюхнулся рядом со мной.
Господин Плевако на сцене легонько постучал деревянным молоточком.
— Итак, милостивые государи, — сказал он затхлым, как старый собачий коврик, голосом. — На повестке дня последний вопрос. Объявлять ли Санкт-Петербург открытой зоной. С сутью все уже ознакомлены, так что вопрос ставится на голосование.
Стряпчий опять стукнул молоточком.
А потом поднёс обтянутую желтой кожей руку ко рту и кашлянул.
Зуб даю: из его рта вылетела моль.
По залу, как холодные змеи, поползли шепотки.
Слухи о том, что наш город хотят объявить открытой зоной, ходили давно.
Это значит: таких, как наши сегодняшние уличные знакомые, станет по-настоящему много. В поисках приключений, заработка и защиты в Питер начнут стекаться все, кому не лень.