Жнани-йога

Рамачарака Йог

Сознание Единства жизни – нечто такое, что человек должен увидеть из опыта, прежде чем он поймет истину. Но для этого ему нет необходимости ждать, чтобы к нему явилось полное космическое сознание; прежде, чем он постигнет, хотя бы только отчасти, единство всей жизни; ведь он может развиваться постепенно и постепенно доходить до космического сознания, испытывая все более полное постижение лежащего в основе всего единства жизни, в которой он является центром сознания и проявления. Но все-таки нужно, чтобы наступило хотя бы частичное пробуждение человека, прежде чем он сможет почувствовать смысл единства. Для того, кто не вырос еще в достаточной степени, чтобы увидеть хоть слабое мерцание истины, все вещи кажутся отдельными друг от друга, и он не видит единства всего существующего. Это все равно, как если бы каждый лист могучего дерева считал себя чем-то отдельным от всего на свете и существующим независимо, без связи с сучками, ветвями и самим деревом, т. е. если бы он не ощущал единства своего существования с каждым другим листом на дереве. Но если сознание «листа» начинает развиваться, оно скоро позволяет ему заметить

стебель, соединяющий его с веткой. Потом лист начинает понимать свое соотношение с сучком и чувствовать жизненную связь с ним и с другими листьями этой ветви. Немного позже он развивается настолько, что уже может заметить, что некоторые другие сучки, с их листьями, тоже связаны с той же самой ветвью, и научается чувствовать их близость всем сучьям и листьям, возникающим на этой ветви. Потом, опять-таки немного позже, он начинает понимать, что другие ветви возникают на том же суке, как и его ветвь, – и чувство родственности и сознания единства начинает расширяться все дальше. И так продолжается до тех пор, пока, наконец, маленький листик не поймет, что жизнь дерева является жизнью всех его частей – ветвей, сучьев, веток, листьев, цветов, плодов, семян и т. д., – и что он, лист, служит лишь для себя центром выражения единой жизни дерева. Разве лист почувствует себя менее важным и реальным от этого открытия? Наверно, нет, так как он должен чувствовать, что за его маленькой формой и ограниченной силой стоит сила и жизненность целого организма дерева. Он должен знать, что дерево постоянно трудится, добывая питание из земли, воздуха и воды и передавая это питание каждой части, включая и этот маленький листик. Он знает, что весной сок дерева поднимется, чтобы обновить проявление жизни, и что, хотя его собственная внешняя форма, как листа, должна исчезнуть, но сущность его жизни – его настоящая жизнь, – не умрет и останется всегда деятельной и сильной, ожидая случая для будущего своего выражения и перевоплощения. Правда, это сравнение с листом и деревом не удовлетворит нас, если мы попробуем провести его дальше; но оно дает нам, по крайней мере, хоть частичное понятие о соотношении между личной жизнью человека и жизнью Целого.

На Востоке некоторые из учителей иллюстрируют своим ученикам эту идею различными популярными примерами и метафорами. Некоторые предлагают ученикам вытянуть кверху руки и указывают, что каждый палец кажется отдельным и отличным от других, если не смотреть вниз, на то место, где он соединяется с рукой. Каждый палец, если бы он обладал сознанием, мог бы рассуждать, что он – отдельная индивидуальность, не имеющая отношения к другим пальцам. Он мог бы, к полному своему удовлетворению и удовлетворению своих слушателей, доказать это, показав, что он может двигаться самостоятельно, не задевая других пальцев. И пока его сознание захватывало бы только два верхних сустава, он бы оставался с иллюзией своей отдельности. Но когда бы, наконец, его сознание осветило ему глубины его жизни, он бы открыл, что он возник на той же самой руке, как и другие пальцы, что его действительная жизнь и сила заключаются скорее в руке, чем в нем самом, и что, хотя на вид он и был отдельным и независимым, но на самом деле он – только часть руки. А когда его сознание, через сознание руки, расширилось бы еще больше, он бы заметил свою связь и взаимоотношение со всем телом и понял бы могущество мозга и силу воли этого тела.

Другой излюбленной иллюстрацией восточных учителей является ручей, протекающий по скалистому руслу. Они указывают на ручей, пока он еще не дошел до скалистого места, и заставляют ученика убедиться, что ручей – один. Потом они спускаются немного далее по течению и показывают, как камни и скалы разделяют ручей на бесчисленные маленькие ручейки, каждый из которых мог бы воображать себя отдельным и самостоятельным ручейком, пока он опять не соединится с главным, объединенным ручьем и не увидит, что он был только формой выражения единого.

Потом учителя часто иллюстрируют свою идею, предлагая ученику посмотреть на себя, как на крошечную клеточку, или, – как называют ее индусы, – «маленькую жизнь» в теле. Это может быть клеточка в крови, выполняющая работу разносчика, или вестника, или рабочая клетка одного из органов в теле, или же мыслящая клеточка мозга. Во всяком случае, клеточка проявляет способность мысли, действия и памяти, – и множество второстепенных, в своем роде удивительных, качеств (см. «Хатха-йога», глава 18). Каждая клеточка может считать себя отдельным индивидуумом – в некотором смысле она и считает себя таковым. Она, в некоторой степени, обладает чем-то вроде сознания, дающего ей возможность правильно и хорошо выполнять свою работу; а иногда клеточка должна проявлять что-то, вроде суждения. Ее легко можно извинить за то, что она считает себя «личностью», имеющей отдельную жизнь. Подчеркиваемая учителем аналогия между ее иллюзиями и иллюзиями человека очень близка. Но мы знаем, что жизнь клеточки есть просто часть выражения жизни тела, – и что ее сознание – это лишь часть сознания ума, живущего в теле. Клеточка умирает и на вид погибает, но сущность ее остается в жизни человека, тело которого она занимала. В действительности ничто не умирает и не погибает. Чувствовала ли бы клеточка себя хоть сколько-нибудь менее реальной, если бы она знала, что за ее личностью, как клеточки, стоит индивидуальность человека, – что ее истинное Я – есть человек, а не клеточка? Конечно, и это фигуральное сравнение может быть проведено лишь до сих пор; тут оно должно остановиться, так как личность человека, когда сам человек распадается, живет еще дальше, в той сущности, которая называется характером; последний становится собственностью Я и сопровождает это Я за пределы жизни, согласно закону кармы, о котором мы поговорим в следующих чтениях. Но даже за этими атрибутами личности есть Я, существующее независимо от личности и живущее последовательно в целом ряде личностей, воспринимая в

себя уроки каждой из них, пока, наконец, не поднимется над личностью и не вступит в высшие сферы знания и бытия.

Затем любимой иллюстрацией индусских учителей является солнце, стоящее над океаном, и заставляющее часть воды подниматься в виде пара. Этот пар образует облака, проносящиеся над землей и сгущающиеся в виде дождевых капель, росы и т. п. Эти дождь и роса образуют ручейки, реки и т. д., и, рано или поздно, каждая капля находит себе путь к матери – океану, который и является ее истинным Я. И как ни отдельны друг от друга капли росы, они все же – части океана, как бы далеко он от них не находился; притяжение океана неизбежно заставит все эти капли снова войти в свое лоно. И если бы капля росы могла знать истину, она была бы еще счастливее, сильнее и бодрее, зная, что она выше всех случайностей, времени и пространства, что она не может избежать своего собственного блага и ничто не может помешать ее конечному триумфу и победе, когда, наконец, «капля росы не попадет в сияющее море». Как бы весело встречала она перемену своих форм и случайности своего пути, если бы могла освободиться от иллюзия разделения и знала бы, что она не маленькая, незначительная капля росы, а часть могучего океана, – что ее истинное Я – сам этот океан, – что океан постоянно манит ее к себе, и что длинный ряд ее перемен, вверх и вниз, был ответом на ту могучую силу притяжения, которая медленно, но неотразимо, влечет ее домой, к покою, миру и могуществу.

Но как бы ни были ценны все эти иллюстрации, примеры и метафоры, они все-таки не могут вполне объять собой истины в отношении души человека, – этого чудесного создания Абсолюта, по истечении тысячи тысяч веков, призванного играть важную роль в великой драме космоса, которую пожелал вызвать к существованию Абсолют. Почерпая жизнь из мировой жизни, душа человека корнями своего бытия уходит еще дальше, – в самый Абсолют, как мы это увидим в следующем чтении. Это все – велико и чудесно, и наши умы слишком жалки, чтобы принять истину, и должны постепенно приучаться к яркому свету Солнца. Но оно засияет для всех, – и никто не уйдет от славной судьбы своей.

Восточные писания полны намеков на лежащее в основе всего существующего единство, и в сущности вся философия Востока проникнута этой мыслью. Вы можете найти ее всюду, если только захотите ее увидеть. Пережитое на опыте космическое сознание, которое есть не что иное, как пришедшая внезапно или постепенно «уверенность» в основном единстве жизни, засвидетельствовано в «Упанишадах», этой изумительной серии учений индусских классиков. Каждый писатель этого сборника приводит доказательство своей «уверенности» в единстве и общности жизни и дает добытые опытом отвлеченные характеристики этого единства. Следующие цитаты покажут вам, насколько там эта мысль преобладает.

– «Тот, который созерцает в Себе все существа и Себя во всех вещах, никогда не отворачивается от них».

– «Когда человек поймет, что Я становится всем, то может ли быть какое-нибудь горе и волнение для того, который увидел однажды это единство».

Отец-индус объясняет своему сыну, что Единая Жизнь заключена во всех формах и видах, показывает ему предмет за предметом и говорит: «Tat tvam asi, – ты есть то, ты есть то».

Мистики также дополнили своими свидетельствами рассказы людей, испытавших сознание этого единства. Плотин говорит: «Знание имеет три ступени: мнение, изучение и прозрение. Последнее есть абсолютное знание, основанное на тожественности познающего ума с познаваемым объектом».

Экхарт, германский мистик, говорил своим ученикам: «Бог – душа всех вещей. Он – свет, который сияет в нас, когда сброшено покрывало».

А Теннисон в своих чудесных стихах, описывающих момент, когда перед ним временно приподнимается покрывало, следующими словами рисует фазу космического сознания:

«Для знания вьется ласточка над озером,Она видит и шевелит тени на его поверхности,Но никогда не погружается в пучину,Пучину всех пучин, под которой и в которой заключенаСинева неба и моря, зелень землиИ – в миллион-миллионной песчинке,Которая дробится все более и более,И все исчезая, не исчезает никогда...И много, мой сын, много раз, когда яСидел один, вращая в себеТо слово, которое является символом Меня,Смертным символом освобожденного Себя,Мой смертный символ раскрылсяИ перешел в то, что не имеет имени,Как облако, которое там в небе,Я трогал свое тело, и мое телоБыло чужое, не мое – и однакоВ уме не было ни тени сомнения,Но полная ясность и вследствие потери Себя.Приобретение такой жизни, которая в сравнении с нашейБыла, как солнце в сравнении с искрой.А мы в нашем мире только тени мира теней.

Не только писатели и поэты испытывали и выражали эту универсальную истину, но и великие философы всех времен – у них мы можем также встретить учение о единстве жизни, первоначально прозвучавшее в «Упанишадах». Эту мысль выражали греческие мыслители; китайские философы также свидетельствовали о ней; новейшие философы, – Спиноза, Бёрклей, Кант, Гегель, Шопенгауэр, Гартман, Феррье, Рейс, – хотя и широко расходились в своих теориях, но все, как основную истину, проводили единство жизни, – лежащую в основе всего единую жизнь. Основные учения Вед получают свое подтверждение от современной науки, которая, хотя и называет себя рационалистической и склонна к материалистической концепция мира, тем не менее вынуждена сказать, что «в конце концов, все – одно».