Жнецы Страданий
Шрифт:
А она не считала, что заслуживает ненависти. Ни она, ни ее муж. И никто из ее Стаи. Потому что за всю свою жизнь Слада ни разу не убила ни одного человека.
13
Тамир торопливо шел по темному коридору в покойницкую. Ночь обещала быть тихой. Донатос уже несколько дней как уехал из Цитадели. Наступившая весна обязывала креффа уходить на поиски новых выучей. Даже Клесх и тот не возвратился еще. Разогнав оборотней, отправил в крепость Фебра, а сам из Встрешниковых Хлябей тронулся в путь.
Одним
В отсутствие наставников послушание по обучению легло на старших послушников, которых еще не распустили по сторожевым тройкам.
Крепость как-то затихла, и все, кроме разве что первогодков, вздохнули свободнее. Без строгих креффов жилось вольготнее. Главное – не дурить. Старшие в основном занимались с самыми слабыми. Фебр вон постоянно таскал Лесану в чащу при Цитадели и гонял ее там до полного изнеможения. А вот Велеш к Тамиру не цеплялся – давал положенное наставление и не стоял мрачной тенью. Видать, помнил еще ранние годы своего ученичества.
И вот теперь Тамир, пользуясь тем, что никто не возлагает на него всевозможных оброков, спешил в покойницкую – сделать давно задуманное. Парень хотел поднять одного из усопших и попытаться поговорить с ним. Вдруг получится? Ну а коли не выйдет ничего, так мертвецу от этого хуже не будет. Любопытство же снедало. Конечно, можно было бы дождаться Донатоса и подступиться к нему с расспросами, но Тамир помнил, что крефф не видел навьих тогда, в деревне. Еще запишет выученика в скаженные и проходу не даст своими издевками. Нет, уж лучше самому попытаться. Тем более иной раз парню и впрямь все случившееся казалось собственной выдумкой. Слишком уж невероятно это было.
– Куда прешь, лось сохатый? Что, бабку не видишь? Глаза-то протри бесстыжие! – Откуда-то из-под ног выкатилась Нурлиса и погрозила кулаком.
Послушник отшатнулся, недоумевая, как сварливая карга сумела появиться столь внезапно. Будто из воздуха.
– Что молчишь, орясина? – подступала к нему старая.
– Прости, бабушка. – Выуч попытался обойти «бабушку» по крутой дуге, но та с удивительной для ее кривых ног резвостью преградила ему путь.
– Какая я тебе бабушка, мордоворот! Бабкой тебе коза безрогая приходится! – уперла руки в бока сварливая хрычовка.
– Некогда мне с тобой брехаться, – терпеливо ответил молодой обережник, – дай пройти.
– Пройти-и-и… Куда ж это ты торопишься? Вот только не бреши, будто на выучку, знаю я, что труповода твоего в Цитадели нет. А ну, говори, куда идешь?! Поди, гадость какую измыслил?
И старуха наступала на парня, исполненная решимости раскусить его подлую задумку.
– Да ничего я не измыслил! – рявкнул Тамир так, что под сводами каземата разнеслось гулкое эхо. – В покойницкую я иду!
– В покойницкую? – Нурлиса схватила парня за грудки. – Ежели опять тухлятину какую рогатую приволок да поднять собрался, так и знай – все Нэду расскажу. У-у-у, проклятое семя! Одна досада от вас. Чего тебе с живыми-то не сидится? Нет, прется к своим мертвякам…
Плечи Тамира поникли. Бабка, сама того не зная, нажала на самое больное.
– Тошно мне с живыми, – тихо сказал он. – И говорить с ними не о чем. С мертвыми проще.
И замолчал, отводя глаза.
Хватка сухих старческих рук на одеже ослабла. Нурлиса отступила от парня и сказала негромко:
– А ты со мной поговори. Я такая старая… почти что мертвая. Да и ты не червь могильный. Нельзя молодому парню изо дня в день только с трупами якшаться.
Ученик колдуна пожал плечами.
– Мертвецы поболе людей ведают. И не насмехаются. И предать не могут.
В словах парня прозвучало столько горечи, что бабка покачала головой.
– Если что мертвецы и ведают, так с живыми этим не делятся, – проскрипела старуха. – А сам ты не загнулся пока, чтобы с навью беседы вести.
– То-то и дело, что не загнулся, а они…
И Тамир прикусил язык, сам не понимая, как едва не сболтнул сварливой карге то, о чем и думал иной раз с оглядкой.
– Чего сказал? – Старая приложила к уху ладонь. – А?
– Ничего, дай пройти, – буркнул парень и заторопился.
Но бабка вновь оказалась проворней. Забежав вперед, она схватила послушника за руку, да так, что тот диву дался – сколько силы оказалось в сухой холодной ладони.
– Иль ты мертвых слышишь? – спросила надоедливая собеседница, не желая так просто отпускать свою жертву.
Выученик Донатоса молчал, глядя куда-то в сторону. Сердце уже изныло глядеть на въедливую хрычовку.
– Говори, лишенец, пока душу из тебя не вытрясла!
И старуха так дернула парня за руку, словно собираясь вырвать ее из плеча.
– Да не знаю я, – простонал Тамир. – Поблазнилось, может, с усталости. Что пристала ты ко мне?
– Навьих видел? – тем временем трясла его эта Встрешница. – Навьих?
Наузник угрюмо кивнул, и в тридцать третий раз проклял себя, что связался со склочницей.
– Донатосу говорил? – еще сильнее сжала его запястье Нурлиса.
– Да как скажешь-то? Сам ничего не понял толком…
– Вот и дальше молчи, – громким заговорщицким шепотом сказала старуха. И тут же, по-прежнему не отпуская парня, поволокла его по коридорам.
Оказавшись рядом с мыльнями, бабка втолкнула послушника в свою каморку, шустро закрыла дверь на засов, пошныряла по всем углам, словно искала кого-то неведомого, подбросила дровец в печку и, наконец убедившись, что никаких послухов в ее подземных хоромах нет, обернулась.
– Вот что, внучек, – не удержалась и съязвила-таки старая. – Ты про свое умение крепко-накрепко помалкивай. Мертвых давно никто не слышал, а уж тем более навьих. Потому-то никто и не знает, чего их души требуют. А Цитадель ныне не то место, чтобы истиной здесь потрясать.