Жребий принцессы
Шрифт:
Более полной компании для заговора собрать было невозможно. За исключением…
— Может быть, здесь недостает еще кого-нибудь? — спросил Сареван. — Какого-нибудь императора или двух?
— Достаточно тех, кто присутствует, — сказал Красный князь.
Несмотря на воспитание, подобающее принцу, Сареван чуть не закричал от обиды. Даже в минуты наивысшей строгости, даже наказывая своего строптивого внука, князь Орсан никогда не выглядел так, как в эту минуту: холодный, сдержанный, чужой.
Сареван выпрямился и расправил плечи, стоя перед ними. — Итак? Я получу ответы на мои вопросы? Или меня будут судить за мои грехи? Их молчание сводило его с ума.
Аранос заговорил
— Это не судебное разбирательство, принц. — В самом деле? — протянул Сареван. — Я пока еще не законченный идиот. Я совершил убийство, применив силу мага. Я предал моего отца и мою империю. Я продал душу своему злейшему врагу. Теперь я стою перед вашим тайным могущественным союзом, после чего меня ждет неминуемая смерть. Вы явно не намерены отвечать на мои вопросы и не желаете удостоить меня хотя бы минутной милости, чтобы я имел основания вести себя прилично. Вы не хотите рассказать мне даже то, какие пышные поминки справите по моей знаменитой красоте.
Аранос взглянул на своих соратников. Они застыли, словно камни. Он громко вздохнул.
— Насколько мне известно, ты не совершил никаких преступлений, принц. Разве что считать преступлением желание мира.
— Жрецы могли бы поспорить с тобой. — Ты грешил не больше других людей, наделенных плотью, — сказал жрец, имя которого было окутано тайной его магии. В Эндросе его называли попросту Байраном, что означало «жрец». — Эти грехи тебе простятся, можешь не беспокоиться. Но сейчас нас заботят другие дела.
Он повелительно поднял руку. Орозия, опустив глаза, тихо подошла и остановилась позади Саревана. Ему показалось, что на ее щеках блеснули слезы, однако это вряд ли было возможно. Ее лицо застыло, словно каменное изваяние, а камни не плачут.
Он обвел взглядом весь кружок.
— Вы даруете мне право сохранить сан жреца. Так даруйте мне и вашу благосклонность. Скажите, что происходит? Я правильно понял, что это заговор?
— Именно так, — ответил Аранос. — Заговор магов. Приверженцев гильдии и тех, кто к ней не принадлежит. Заговор света и мрака. Тех, кто понимает, что война Солнцерожденного повлечет за собой одни разрушения. — И даже ты? — спросил Сареван своего деда. — Даже я. — Тон Орсана нисколько не потеплел. — Я, вырвавший жрицу у Солнечной Смерти и усыновивший ребенка, которого она родила. Уже тогда я понял, что он носит в себе зерна спасения мира и зерна его разрушения. Он действительно сын бога. Истинного бога, воплощения жизни и смерти.
Эти слова отнюдь не поразили Саревана. Он и раньше слышал их, но впервые об этом было сказано так определенно. Он выпятил упрямый подбородок, не желая сдаваться ни телом, ни разумом, и холодно произнес:
— Ты и весь твой род считали Аварьяна величайшим божеством задолго до того, как родился мой отец. Неужели теперь ты отречешься от собственных убеждений? — Нет. Не больше, чем ты сам.
— У меня вообще нет убеждений. Скорее я эгоистичен. Я не желаю быть повелителем пустыни. — А еще ты любишь его.
— Да! — вскричал Сареван с неожиданным пылом. — Я люблю отца. Я думаю, он попал в собственную ловушку. Ему известно, что он делает и что из этого выйдет, но он ничего не может изменить. В конце концов он умрет в блеске славы, попирая ногами разрушенный Асаниан. — Этого нельзя допустить.
— Конечно, нельзя. Однако теперь это случится. Он не остановится даже ради меня. — Сареван злобно дернул себя за бороду. — Возможно, все мы безумны. Если бы я достиг своей цели, то это всего лишь отсрочило бы то, чего избежать нельзя. Я люблю наследника Асаниана; я люблю его как брата. Но он не покорится мне как
— Согласен, — сказал Красный князь. — А теперь наберись терпения. Поверь мне, нам еще предстоит вернуться к твоей дилемме; но сначала выслушай меня.
Он замолчал. Молодой зхил'ари поднялся со своего места. Как и Орозия, он не смотрел на Саревана. Он принес теплое мягкое платье, которое Сареван надел с радостью, хоть и стоял близко к огню. Кроме платья Зха'дан принес стул. Сареван устроился на нем как можно удобнее и всем своим видом изобразил терпеливое ожидание. В глазах Орсана сверкнуло что-то похожее на улыбку. Спустя мгновение он сказал:
— Как ты уже понял и как сказал принц Аранос, мы действительно составили заговор. По правде говоря, мы сделали это с неохотой. Я не могу сказать, кто из нас начал. Кажется, мы одновременно пришли к одному и тому же заключению: Керуварион и Асаниан неуклонно движутся к столкновению, причем не только вооруженному, но и с привлечением магических сил. Многие из тех, кто владеет силой, приветствовали бы это: они с радостью ринулись бы в последнюю битву за первенство. Свет столкнулся бы с тьмой, и на стороне света стоял бы сын бога, а против него выступил бы культ богини и всех богов, подчиненных ей. Однако очень немногие из нас понимали суть этого явления. Настоящие мастера магии, а также колдуны племен всегда знали, что это вовсе не война двух противоположных сил, а достижение равновесия. Я понял это не сразу и против воли, ибо это опровергало многое из того, что, как мне казалось, я знал. Несколько лет назад я получил послание. И принес его мне ты, Саревадин. Это был твой сон о крушении мира, повторявшийся из ночи в ночь, так что в конце концов мы начали бояться за твой рассудок. Ведь ты никогда не обладал даром предвидения, зато твоя мать была Пророчицей Хан-Гилена. Если бы подобное видение посетило ее, она не стала бы скрывать его от нас.
— У нее было такое видение, — сказал Сареван. — Она не отрицает этого.
— Вот как? — спокойно произнес Орсан. — Я всей душой желал, чтобы твой сон оказался всего лишь кошмаром, полуночными фантазиями мальчика на заре возмужания. Но истина неизбежно, хоть и медленно открывалась мне. Я увидел то, что пришлось увидеть тебе. Я понял, что должен приложить все мои силы для предотвращения краха. Сначала я побеседовал со жрецами, которым всегда доверял. Затем встретился с Байраном из Эндроса, который отправил меня туда, куда я никогда не поехал бы по доброй воле. Он послал меня на встречу со своим двойником из гильдии, к тому, кто с самого посвящения был его второй половинкой, сочетая свой мрак с его светом. Это был черный колдун — тень белого заклинателя. Мы говорили, и говорили очень долго, потому что ни один из нас не верил другому. Но наконец мы пришли к соглашению. Мы решили сражаться вместе, чтобы удержать Аварьяна в оковах, которые он сам наложил на себя еще до того, как был создан наш мир.
— Почему? — вскричал Сареван. — Почему мой отец не может это понять?
— Он может, но отказывается сделать это. Во всем виноват я, ужасно виноват. Я воспитал его для света. Я никогда не учил его понимать мрак. Не научился он этому и у всех тех колдунов, которых покорил. Они обратились к тьме, что вряд ли было мудро, поэтому он подавлял их. И когда гильдия попыталась просветить его, он назвал это вероломством и выгнал магов из империи.
Горло Саревана болело от напряжения. — Говорят, — сказал он тихо и хрипло, — что Аварьян вовсе не его отец. Говорят, что ты пришел к его матери, воспользовавшись своей магией. Что это ты дал ему жизнь.