Жребий Рилиана Кру
Шрифт:
— Молчать, — сурово повелел сестре Кипроуз, и она тут же прекратила рыдания. — В свете данной провокации отмщение становится не менее обязательным, чем восстановление. — Он повернулся к Рилиану: — Юноша, ваша экскурсия продолжалась непозволительно долго. Подобная медлительность в выполнении четко сформулированных задач означает недостаточную самодисциплину. Ваше истощенное состояние дает повод предположить, что вы праздно бродили по лесу Миазма. Очевидно, вы не умеете ценить время. Это серьезный изъян. Но я — человек великодушный, и на этот раз готов закрыть глаза на ваши недочеты. Конечно, если вы успешно
Рилиан кивнул.
— Я удовлетворен. Будьте любезны мешок.
Рилиан с радостью освободился от своей ноши.
— Птица сильна и свирепа. Я бы вам посоветовал…
Без малейших колебаний Кипроуз развязал веревки, стягивающие мешок. Уингбейну уже удалось наполовину выпутаться из сети. Когда раскрылся зев мешка, птица стянула с себя последние путы и с торжествующим криком вырвалась из своей полотняной тюрьмы. Рилиан отступил, ожидая удара ужасным острым клювом. Но Уингбейн поднялся в воздух, расправил во всю ширину свои огромные крылья, облетел зал и затем с пронзительными криками закружил под сводчатым потолком.
Фрайбанни съежилась от страха, тройняшки закричали. Друвин пошарил в кармане и вытащил рогатку. Одна Мерит бросила сочувственный взгляд на птицу, а затем сосредоточила свое внимание на Рилиане. Он заметил ее тревожный испытующий взгляд, посмотрел ей в глаза и ободряюще улыбнулся. Улыбка получилась вымученной.
— Как я и надеялся… — Кипроуз Гевайн лучился от невысказанного одобрения. — Сестра, уговори своего сына сложить его оружие прежде, чем я навсегда пересажу ему руки на задницу.
Друвин поспешно сунул рогатку на прежнее место.
— Да, как я и надеялся, — повторил сеньор, — жертвоприношение этой птицы станет краеугольным камнем на пути к моей множественности. Я расту. Я преуспеваю. Ванэлисс Невидимая обречена. И имя мне — легион.
По возвращении из леса Миазма два последующих дня Рилиан провел в постели, в основном он спал. За это время волдыри уменьшились, а раны стали заживать. Вероятно, защитные свойства снадобий были на самом деле сильнее, чем он думал, потому что выздоровление шло удивительно легко и быстро.
Его держали в полном одиночестве: никаких посетителей, никаких записок. Рилиан подозревал, что Кипроуз приказал держать его в изоляции, дабы показать, что он не поощряет симуляции. Единственное человеческое существо, которое он видел в эти дни, — неразговорчивый слуга, дважды в день приносивший ему еду и таинственные укрепляющие напитки.
К вечеру второго дня Крекит начал, в прямом и переносном смысле этого слова, нагреваться от вынужденного бездействия:
— Ленивый, — презрительно шипел змей. — Ни на что не годный. Ленивый. Ленивый. Ленивый…
Нетерпение Крекита разделял и его хозяин. Утром третьего дня Рилиан, проснувшись, обнаружил под дверью записку. Он встал с кровати, найдя себя довольно окрепшим, поднял бумагу и прочел:
Юноша,
уведомляю вас, что доставка еды в вашу опочивальню с этого момента прекращена. Поскольку эту услугу оказывал персонал, нанятый для выполнения гораздо более важных обязанностей, я не намерен продолжать отдавать распоряжения, надобность в коих отпала. Вам же настоятельно рекомендую вновь приступить к работе. Ваш прогресс в области сверхнормальности не настолько значителен, чтобы оправдывать им ваше потакание собственным желаниям. Выдвижение каких-либо иных аргументов было бы проявлением неподобающего самодовольства с вашей стороны.
— Напыщенный осел, — пробормотал Рилиан, отшвырнув скомканный лист в сторону.
— Напыщенный? Осссел? Напыщенный осссел?
— Успокойся, не ты.
Рилиан умылся и побрился. Пока он спал, его одежда была вычищена и аккуратно заштопана. Часть вещей, уже не поддающихся починке, была заменена. Ему выдали льняную рубашку, слегка присборенную на запястьях, и куртку из грубой ворсистой ткани коричневого цвета — простые, удобные вещи, похожие на те, что носили слуги Кипроуза.
Одевался он очень осторожно, поскольку раны были еще весьма болезненны, а несколько крупных волдырей не успели подсохнуть. Однако, даже чувствуя некоторую слабость, он был рад вновь встать на ноги.
Часто останавливаясь, чтобы передохнуть, Рилиан поднялся в башню. Войдя в мастерскую, он направился прямиком к громадным пробиркам — они будто притягивали его невидимым канатом. Кипроуз Гевайн прекрасно использовал Уингбейна. Это было видно с первого взгляда.
Пузыри, плавающие в пробирках, изменились до неузнаваемости. Они сильно выросли и теперь не дотягивали до своего прототипа каких-нибудь дюйма два. Более того, их форма уже напоминала очертания человеческого тела. В каждой пробирке плавала пародия на человека: безволосая, безлицая, деформированная голова, непропорционально длинные руки, завершавшиеся пучками щупальцев, — они должны будут превратиться в кисти рук, — короткие крепкие ноги и бесформенные ступни. Увеличившись по высоте, эти формы выросли и в обхвате. Их животы, прижатые к стеклу, словно рвались наружу. Даже на такой ранней стадии развития сходство было поразительным, что оправдывало данное им название — персоны.
Рилиан смотрел на них, не в силах оторваться. Внушительные телеса персон оставались пока белыми и чуть-чуть прозрачными. Питательный раствор придавал им слегка синеватый оттенок. Под кожей были видны вены. Руки персон обладали повышенной гибкостью. Щупальца — пока еще не сформировавшиеся пальцы — распластались и покачивались в воде, словно водоросли. Рилиан рассматривал безлицую голову ближайшей персоны. Пустая белая поверхность, еще только ожидающая появления черт, была обращена в его сторону. На него же были обращены пустые круги и двух других персон. Хотя органы восприятия у них отсутствовали, Рилиан был готов поклясться, что эти жутковатые создания каким-то образом знали о его присутствии. По его телу пробежала дрожь, и он отвернулся.
Дверь открылась, и в комнату вошла Мерит. Он уже понял, что эта девушка присутствовала в сокровенных уголках его сознания во время блужданий по Миазму, а теперь, с момента возвращения в крепость, заняла еще большее место в его мыслях. На ней было обычное темное платье, простоту которого скрадывала лишь серебристая Нурбо на шее. На лице ее, так же как у Рилиана, застыло выражение уныния. Увидев его, девушка чудесным образом расцвела. Щеки ее слегка порозовели, и на мгновение она стала беззаботной и радостной, как прежде.