Жрец смерти
Шрифт:
Тогда она переключилась на слабых и беззащитных. И своей жертвой выбрала Зину, видимо, желала выместить на ней всю свою злобу.
Как-то мне сообщили, что Куприянова мутузит девушку в очках в туалете. Я быстро прошла туда и увидела, как Сероводородная Бомба – к тому времени она растеряла всех своих «шестерок» – макает Зину головой в унитаз. Но уже минутой спустя головой в унитазе оказалась сама Куприянова. Я же велела плачущей Зине привести себя в порядок и позвать всех остальных.
Скоро туалет заполнился обитательницами колонии. И все они могли лицезреть поверженную и униженную Куприянову. Это окончательно
Мой план увенчался успехом – мне удалось занять то место, которое позволяло провести последующие годы без особых проблем. Я положила конец практике издевательств над новенькими и запретила третировать слабых. У меня появилось много новых подруг.
В особенности ко мне привязалась Зина. Девушка она была очень образованная, из интеллигентной московской семьи, но крайне ранимая. Отец у нее действительно был профессором и преподавал высшую математику в одном из престижных вузов. И меня чрезвычайно удивляло то, как Зина оказалась в колонии.
Согласно приговору суда она была признана виновной в многочисленных кражах и – во что я верила меньше всего – в продаже наркотиков. Мне казалось, что застенчивая и начитанная девушка просто-напросто присвоила чужую собственность. Сама же Зина не распространялась о том, что с ней произошло.
Но как-то, после того как ее навестила ее бабушка, Зина, вернувшаяся со свидания в расстроенных чувствах, поведала мне о том, что с ней произошло.
– Дело вовсе не во мне, а в моем отце. Видишь ли…
Она замялась, а потом вдруг задала неожиданный вопрос:
– Ты ведь читала повести о Шерлоке Холмсе?
Я кивнула, и Зина вздохнула:
– Помнишь, великому сыщику пришлось бороться с гением преступного мира профессором Мориарти, который являлся математиком? Так вот, мой папа вообразил себя советским профессором Мориарти. Он, поверь мне, истинный гений, однако его привлекает все криминальное и незаконное. Поэтому отец разработал ряд финансовых махинаций, которые попытался осуществить со своими сообщниками из Министерства внешней торговли. Причем афера им удалась. Но мой папа проделал все не для обогащения, а потому, что ему просто хотелось привести в исполнение свой стройный план.
Зина снова вздохнула.
– Мама всегда называла его романтиком. Она умерла от рака три года назад, и ее смерть сильно повлияла на него. С тех пор папа замкнулся в себе и стал предаваться этим странным криминальным мыслям, потому что вбил себе в голову, что маму можно было бы спасти в какой-нибудь зарубежной клинике. Он пытался добиться разрешения на выезд за границу для лечения, но получил отказ. Поэтому, с точки зрения папы, в смерти мамы было виновато советское государство. И он решил при помощи хитрой комбинации наказать его. Но о задуманной им афере стало известно одному высокому чину в КГБ.
– И в итоге твоего отца посадили? – спросила я. – Только не говори, что ты тоже причастна к его махинациям. Не поверю!
Зина покачала головой:
– Все гораздо хуже. Я подозревала, что папа затеял какое-то сумасбродное дело, но не знала, какое именно. А когда мне стали известны подробности, было уже поздно. Понимаешь, тот чин из КГБ, который, кстати, был другом нашей семьи, предложил папе поделиться доходами с ним, причем пожелал забрать три четверти всего, так сказать, навара. А потом стал подбивать на то, чтобы папа придумывал все новые и новые махинации и обманные комбинации. В общем, он попытался вовлечь его в ужасные дела! Но отец отказался. – Помолчав, девушка добавила: – Этот человек из КГБ осерчал и решил принудить своего друга к сотрудничеству. Несмотря на то что мой папа является, по сути, книжным червем, репрессий он не боялся. Поэтому, как его ни стращали, на уговоры и требования не поддался. Тогда люди того высокопоставленного чина из органов решили действовать через меня…
Мне стало не по себе. Я-то думала, что мне пришлось пережить многое, однако моя история не шла ни в какое сравнение с тем, что случилось с тихоней Зиной.
– Сфабриковать дело против меня для них не составило труда. И папе пригрозили: если он откажется сотрудничать, то ему дадут ход. То есть меня обвинят в кошмарных вещах и отправят в колонию!
– И что, твой отец все равно отказался? – изумилась я. Неужели ее папаша-профессор был столь принципиальным, вернее, таким упертым, что пожертвовал собственной дочерью?
– Нет, он-то как раз собрался дать согласие. – Зина поджала губы. – Да только я не могла этого допустить. И строго-настрого запретила идти на поводу у шантажистов. Даже заставила его поклясться именем покойной мамы, что не изменит своего решения.
Я с трепетом взглянула на блеклую, сутулую девицу. Вот тебе и Зина-«ботаник»! Сама напросилась на то, чтобы оказаться в колонии! И все ради отца и странных понятий о семейной чести.
– Мне дали четыре года. – Зина опять тяжело вздохнула. – Конечно, мне было очень страшно, я ведь имела лишь поверхностное представление о том, что меня ожидает в колонии. И все же я дала себе зарок – мой папа никогда не будет работать на этих людей! Никогда!
Я прониклась большим уважением к девушке. У нас была похожая судьба: мы обе оказались за решеткой не по своей вине, а по собственной инициативе. Но ни одна, ни другая в том не раскаивались.
Прошел год, потянулся второй. Я уже давно обвыклась с распорядком жизни в колонии, тем более что кое в чем он был похож на детдомовский. Втайне я ждала, что получу письмо или хотя бы открытку от Тони, но никто мне не писал и никто меня не навещал.
Как-то, по прошествии полутора лет, в середине лета, я обнаружила у себя на кровати конверт. С бьющимся сердцем развернула его – и обнаружила листок, на котором было выведено: «Тебя ожидают новости с воли».
Наконец-то Тоня смогла подать весточку! Я возликовала и бросилась к старому корпусу колонии.
Вошла внутрь – и вдруг услышала, как за спиной что-то звякнуло. Обернувшись, заметила: дверь закрылась. А на ее фоне возвышалась фигура Куприяновой, сжимавшей в руках железную трубу.
– Цыпленок Табака прилетел! – пропищала она с наглой улыбкой. – Надо же, какая встреча! Тебе же никто с воли не пишет, ты никому не нужна!
Толстуха надвигалась на меня, и ее намерения были понятны. Куприянова уже пыталась заманить меня в ловушку, но тогда ее выдали собственные сообщницы. Теперь же, брошенная всеми, она решила привести в исполнение свой жуткий план.