Жрец
Шрифт:
– Тебя ведь Риса зовут? – наконец произнесла она. – Приятное имя.
– Благодарю, госпожа Йона.
– Обращайся ко мне просто по имени, хорошо? Ты… возлюбленная Ик-су?
– Хм, пусть будет так, – усмехнулась. – Я не против.
– Нам нужно вновь отправиться в путь, – с затаенной тоской во взгляде посмотрела на меня Йона. – Юн тоже идет с нами. Поэтому… Я прошу тебя, позаботься о Ик-су. Он оказал мне большую помощь, когда мы встретились, и помог принять важное для меня решение. Пусть он и неуклюжий, может быть, даже глуповатый и ненадежный, вечно витает в облаках и часто плачет, но он доб...
– Мне жаль, –
– Прости, – запнулась девушка, – я не хотела тебя обидеть.
– Ничего. В конце концов, каждый видит одного и того же человека по-разному.
– Ты любишь Ик-су?
– Меня к нему влечет, – сделав глоток, ответила я. – Мы недолго знакомы, чтобы можно было говорить о таком сильном и глубоком чувстве, как любовь. Мне Ик-су важен. Он хороший и заботливый, мне тепло рядом с ним и я чувствую себя в безопасности… чувствую себя дома. Думаю, можно сказать, я люблю его. Люблю, как небо, бескрайние луга или нежный цвет сирени. Однако чтобы говорить о любви к нему как к личности, любви, которая сможет пережить испытания разлукой, опасностью и выбором, что способна преодолеть вечность, нужно пройти эти испытания. И займут они не один год, а порой… и не одну жизнь.
– Знаешь, – отстраненная улыбка скользнула по ее губам, – у меня есть человек, которого я очень люблю. Мы выросли вместе, и я знаю его всю жизнь, – горячо продолжила Йона, словно впервые получив возможность излить томящуюся на душе грусть. – Я любила его все эти годы и верила, что однажды стану его женой. Мне никто не был нужен, кроме него, – на глаза девочки навернулись слезы, – но он убил моего отца, чтобы самому стать императором. Мне удалось спастись только благодаря Хаку и придворному, который погиб, защищая меня. А теперь… когда я выбрала такой путь, мне придется однажды убить его. И я думала, без колебаний сделаю это, как только встречу его, но в Аве это произошло, а я не смогла… Не смогла его убить, хоть для этого и была возможность. Я по-прежнему его… люблю.
– Ты – императрица, – сурово заметила я, поймав ее растерянный взгляд. – Тебя называют принцессой, но по закону наследования этой страны после смерти своего отца-императора правителем стала ты. Поэтому любовь это не то, о чем ты должна думать и беспокоиться. Твои мысли должна занимать страна, которой тебе суждено править. Юноша же захвативший власть – узурпатор, что косвенно подтвердила ты, решив бороться за право занять трон. Тебе стоит поскорее забыть о своих чувствах и посвятить себя империи, с чьей судьбой ты теперь тесно связана. Эту твой путь – путь, который ты выбрала сама, и все зашло уже слишком далеко, поэтому отступить ты больше не можешь. Тебе придется сражаться.
– Су-вон…
– Твое прошлое не должно заслонять будущее. Помни об этом, императрица Йона.
С крыльца раздался галдеж, и на улицу высыпала вся разношерстная компания. Интересно, а они себя тихо вести умеют? Да и как они вообще умудрились пройти столь долгий путь, если постоянно ругаются и спорят, как будто прийти к соглашению и компромиссу для них подобно самым жутким кошмарам царства подземного мрака. Даже сейчас светловолосый юноша, который первым заметил меня утром, поцапался с парнем, держащим за спиной оружие, название которого запропастилось в закоулках моей памяти; кажется, ее называют глефа – меч ущербной Луны.
Прощание затянулось, и я перестала вслушиваться в их разговоры, отстраненно наблюдая за бурными эмоциями, скользящими по лицу Юна. Ощутив мой взгляд, парень дернулся и, посмотрев в мою сторону, нервно фыркнул и, бросив напоследок еще несколько наставлений и едких замечаний обо мне, спешно направился по тропинке, уходящей прочь от дома жреца. Самый высокий из них зеленоволосый юноша пожал плечами и последовал за ним, а после по тропинке потянулись и остальные. Йона улыбнулась мне на прощание и догнала своих друзей.
– Думаю, скоро мы о них еще услышим.
Ик-су кивнул на мои слова и сел рядом, со стоном потянувшись. Допив чай, я поставила кружку на землю и тоже расслабленно прильнула к стене дома, ощущая в теле приятную легкость, ставшую уже удивительной и непривычной после стольких месяцев тотального, ни на мгновение не отпускающего напряжения. Сейчас время, словно вновь замедлило для меня свое течение. Пусть медленно, но я вновь начинаю ощущать чудо каждого мгновения, погружаюсь в события настоящего, не отдавая все свои силы волнению за грядущее. Я дышу, я чувствую каждое свое движение и уже не пытаюсь сбежать в мир грез, где проживаемые дни сливаются воедино.
Не знаю, как долго продлится это чувство умиротворения и свободы и через сколько времени вновь вернется боль и сдавливающая тяжесть. Я привыкла, что меня сжигает изнутри, а провалы в памяти становятся все глубже, и уже тяжело сосредоточиться и скоро мыслить, сознание, точно погружается в сон. Смерти я не боюсь. Жизнь, которая бессмысленна, – пуста и не приносит мне ни капли ощущения некоего удовлетворения от того, что я есть. Я всегда стремилась к одиночеству, но, наблюдая за окружающими меня людьми во дворце, где-то глубоко в своей душе я мечтала о тихой жизни с человеком, что будет уважать меня и любить. Это казалось мне чем-то невероятным, и об этом моем желании не знала даже наставница.
Оказавшись здесь, когда ощущение тяжести едва ли не достигло своего предела, почувствовав покой скрытого скалами края, царящую здесь тишину и душевное тепло молодого жреца, страх стал угасать, уступая место щемящему желанию хотя бы и ненадолго, но почувствовать себя живой, ценимой и желанной. Да, вероятно, это неправильно так отчаянно бросаться в эмоции, не слушая разум, но быть может именно так быть и должно? Разум, правила, догмы, устои и навязанные нормы всегда заглушали для меня голос собственной души, и я все дальше уходила в жизни от того пути, что был действительно мне желанен. Лишь болезнь смогла погасить мой страх и шум внушаемых мне истин, помогла услышать свои желания и не оттолкнуть их.
– Скоро вновь начнется дождь, – Ик-су поднял взгляд к наплывающим на скалы аспидно-синим густым тучам. – Пойдем в дом?
Я кивнула и, взяв с земли кружку, последовала за поднимающимся по ступенькам юношей. Пропустив меня и плотно закрыв двери, он приблизился, коснувшись шероховатой ладонью моего лба. Удовлетворенно кивнув, что температура спала и больше не поднимается, Ик-су направился к печи, но оступился и, зацепившись за полы собственного халата, с грохотом улетел на пол, опрокинув стулья. С досадным оханьем он попытался подняться, но тут же скривился, прижимая к себе дрожащую руку, с которой на его одежду стекло несколько капель крови, распустившись алыми цветами по светлой ткани.