Жрецы
Шрифт:
– Так ты ничего и не можешь?
– на прощанье все-таки еще раз попробовал повлиять на губернатора князь Баратаев.
– Нет. Ничего!
– развел руками Друцкой.
– Могу только посоветовать быть построже с мордвой.
– Только и всего?
– Только. Не дай бог, коли взбунтуются... Не допускай до этого! Держи их крепче.
– Попы держат крепко... Пристава еще крепче, и еще буду я тоже... Не вызовет ли именно такая крепость бунта?
– Нет! Вон епископ говорит: "Собором и черта поборем!" Жалуется он на ваше равнодушие к его делам.
– А я так думаю, Даниил Андреич: от черта - крестом, от свиньи пестом,
Губернатор ничего не смог ответить на это князю Баратаеву.
XI
Семен Трифонов добился своего.
Несмеянка собрал кучку терюхан и повел их к старцу Варнаве в пустынь. Они застали его за молитвой. Он усердно молился, не обращая на вошедших никакого внимания, хотя они шумно между собой разговаривали и даже окликнули его.
Отмолившись, Варнава поднялся и строго оглядел нежданных гостей.
– Пошто явились? Что вам надо?
Несмеянка спокойно и почтительно сказал:
– Народ хочет знать - как же так может случиться, что чужая жена, да притом же в ночное время, крадучись, входит к тебе в дом и там пребывает до самой зари и долее?
Терюхане, тяжело дыша, смотрели недобрыми глазами в лицо старца.
– А ну-ка, что он скажет?
Старец скорбно вздохнул и провозгласил, воздев руки кверху:
– Горе вам, мытари и фарисеи!.. Горе вам, мудрецы языческие!.. служители диавола! Горе!
Несмеянка сказал сурово:
– Наше горе нам известно. Оно всегда при нас. Расскажи ты лучше про себя.
Старец закашлялся, а кончив кашлять, перекрестил рот. Заговорил он на мордовском языке.
– Слушайте сказание о преподобном Малхе. Оно послужит вам для прояснения. Садитесь, добрые люди, на лавку... Садитесь.
Терюхане сели.
– Слушайте и внимайте! Преподобный Малх попал в плен к сарацинам такие арабы есть на востоке. Стал преподобный Малх рабом. Он пас овец в пустыне, вознося богу благодарность за то, что пребывает в стороне от людей. Но коварство диавола на всяком месте найдет человека. И там, при таком пустынном житии, Малх найден все же был своим злокозненным врагом. Сарацин, видя, что раб его Малх во всем служит ему усердно и верно и что скот его все приумножается, размышлял - как бы наградить его за верную службу, и порешил дать ему в супружество плененную красавицу, которая была привезена в плен вместе с Малхом на спине одного и того же верблюда...
Кое-кто из слушателей вздохнул. Деревенский гуляка Петруня Танзаров почесал затылок, улыбнулся своим мыслям. В общем, терюхане заинтересовались. Варнава, ободренный этим, продолжал увереннее:
– Призвав Малха, хозяин стал говорить ему о ней, чтобы он взял ее в супружество. Но Малх отговаривался тем, что он-де христианин, а по закону христианскому нельзя жить с чужой женой. Тогда сарацин, придя в ярость, извлек меч и хотел умертвить Малха, и если бы тот не поспешил в знак своего согласия обнять шею той женщины, то господин его пролил бы его кровь. Когда наступила ночь...
Старец Варнава закашлялся. Терюхане тоже. Петруня разрумянился, беспокойно заерзал на скамье, едва не столкнул своего соседа Лобку Чанаева. Тот взмахнул ногой, но удержался, сердито ударив локтем нескладного парня.
– Когда наступила ночь...
– оглядел всех смиренно Варнава, - Малх взял ту женщину с собой в пещеру. И вот что рассказал о проведенной ночи преподобный Малх.
Варнава перекрестился. Заслушавшийся до крайности Петруня Танзаров, хотя и язычник он был,
– Вместо радости, - рассказывал потом преподобный, - объяла меня скорбь, и вместо утешения - тоска. Мы гнушались друг другом и ничего не смели друг другу сказать. Тогда я совершенно познал всю тяготу моего плена и стал скорбеть о моей пустыне и стадах овец. "До того ли я дошел, окаянный? До того ли грехи мои привели меня, чтобы мне уже в старости погубить девство мое и стать мужем чужой жены?! Какую пользу принесло мне, что я и дом, и родителей, и женитьбу - все оставил в юности ради бога, если я ныне сделаю то, что презрел с самого начала? Что же мы сотворим, о душе моя?! Погибнем или победим? Дождемся ли благодетельной руки божией или убием себя мечом сами? Возврати меч свой, о душе моя! Нам надлежит бояться более твоей смерти, нежели смерти тела, ибо и для целомудренного девства есть свое мученичество".
Вдруг Варнава горячо воскликнул:
– Пусть я буду лучше лежать в сей пустыне, как мученик, мертвым без погребения, и сам буду для себя мучеником и мучителем!
Осмотрев строгим взглядом терюхан, он снова спокойно продолжал:
– С оными словами преподобный Малх поднялся с земли, извлек из ножен меч, который блестел в темноте и, обратив его острым концом к своей груди, сказал: "Живи себе, жена! И лучше пусть я буду для тебя мертвым мучеником, нежели живым мужем!"
Несмеянка серьезно и решительно прервал речь старца.
– Скажи нам, святой отец... Откуда же у раба мог быть меч? Да у раба к тому же плененного?..
Варнава задумался.
– У сарацинов рабам полагалось носить оружие.
– А почему же нам не полагается, ведь мы даже и не рабы, а подданные ее величества, а нам не позволяют держать у себя ни мечей, ни ружей, ни сабель?..
Варнава на этот вопрос ответил без заминки:
– Лишнее есть. Лучшая ваша защита - губернская и духовная власть... А я прошу вас, коли вы пришли ко мне, выслушать меня с приятным терпением и миролюбием.
Лицо его становилось сердитым.
– Женщина, слыша это, - голос его зазвучал вкрадчиво, - упала к ногам Малха, восклицая:
"Господом нашим Иисусом Христом и сим тяжким часом заклинаю тебя и умоляю не проливать крови своей ради моей жизни. Если хочешь умереть, то прежде на меня обрати меч свой и вонзи его в меня, и, убив сначала меня, убивай потом себя, чтобы таким образом нам соединиться на том свете друг с другом, ибо я решила, хотя бы и муж мой был возвращен мне, сохранить до самой кончины своей чистоту, которой я научилась в сем плену, и я желаю лучше умереть, чем нарушить ее. И не потому ли ты хочешь умереть, чтобы не согрешить со мной? Но и я желала бы умереть, и если бы ты сам захотел того. Итак, пусть я буду для тебя супругой целомудрия и между нами да будет общение духовное, а не телесное, так, чтобы господа наши считали тебя моим мужем... Христос же будет знать, что ты мне духовный брат". Тогда Малх удивился такой находчивости и такому целомудрию этой женщины и возлюбил ее, и они заключили условие пребывать вместе в целомудрии. Но он никогда при этом не смотрел на ее тело, даже не касался его рукою, боясь погубить девство свое, которое он соблюдал с самого начала восставшей на него со стороны плоти любой брани..."