Жрица моря
Шрифт:
Этот чудак, по фамилии Биндлинг, имел привычку сажать в свою внушительных размеров телегу все свои орудия труда — придурковатого сына и троих рабочих, таких же старых, как и он сам, — затем он запрягал пару столь же древних лошадей и отправлялся на работу, куда бы его ни пригласили. Повозка медленно ползла по бескрайним холмам — вверх-вниз, вверх-вниз — так что им всегда требовалось некоторое время, чтобы после подписания контракта на работу добраться до места; приехав в пункт назначения, они никогда не торопились, но, с другой стороны, никогда и не останавливались; так что в конце концов они заканчивали начатое, и иногда даже раньше, чем большинство их коллег, имевших ортодоксальные либо слишком современные взгляды. Придурковатый сын имел прирожденный талант к резьбе по дереву и был действительно основой всего их бизнеса, хотя остальным приходилось привязывать его к строительным лесам, дабы, заслышав сигнал окончания работы, он не избрал наикратчайший
Старый Биндлинг вкатился на своей повозке во двор форта, покрыв расстояние до него дней за семь-десять. Как ему удалось проехать по этой армейской дороге и преодолеть тот опасный поворот, — одному Богу известно, — но он это сделал. Поскольку форт был рассчитан на то, чтобы противостоять ружейному огню, серьезных переделок, не предвиделось, но, естественно, благодаря туристам в окнах не осталось ни кусочка стекла, в дверных проемах — ни одной двери, а в системе водоснабжения явно почила в бозе некая тварь (на самом деле это оказалась всего лишь галка, — невозможно представить, что какая-то ничтожная пичужка могла дойти (или долететь) до такого!
Я способен выполнить работу архитектора, хотя никогда не получал научных званий по архитектуре; так что я произвел все обмеры строения, пока господин Биндлинг и его компания пытались выловить галку — судя по запаху, казалось, что это должна быть как минимум овца, — производя эту работу посменно: пока один спускался, другой подымался, причем придурковатый сын переносил эти ароматы лучше всех. Будучи лишенным многого, этот малый все же имел несколько воистину замечательных качеств!
Я хотел превратить это напоминавшее тюрьму место в храм для моей Жрицы Моря — так я прозвал мисс Морган за глаза, не имея силы духа сказать ей это в лицо, хотя, уверен, ей бы это понравилось. Не могу сказать, что мне досталась легкая работенка, ибо покрывать орнаментом этот угрюмый камень было бесполезно — он смотрелся бы, как подвыпивший священник, напяливший на себя бумажную панаму. Я перевернул горы литературы по архитектуре всех стран мира (мисс Морган так никогда и не узнала, что была буквально на волосок от вселения в ацтекский храм) и в конце концов наткнулся на один подходящий вариант, пробудивший мое воображение. Это был старый монастырь на Апеннинском полуострове, переделанный под виллу одного богатого американца; архитектор замечательно справился со своим заданием, сохранив нетронутой мощную и строгую красоту сооружения, но изменив ее в то же время новой линией окон и смягчив за счет использования крытой аллеи. Представив себе идею в общих чертах, я понял, что для форта это подойдет; затем я изготовил чертежи, которые выслал мисс Морган, к тому времени давно вернувшейся в Лондон. Полученное от нее письмо с ответом добрую неделю согревало мою душу:
«Увидев Вашу комнату, я знала, что Вы художник, но я даже не представляла себе, насколько».
Нечего и говорить, я вернул благодарность, написав ей официальный ответ на бумаге с печатью нашего офиса, Я и тут не изменил своим привычкам!
Было, очевидно, невозможным буквально следовать моему проекту, устроив аллею, покрытую вьющимися растениями. Любое ползучее растение, разве что исключая плющ, первой же штормовой ночью будет унесено в море; плющу же понадобится одно-два поколения, чтобы даже в таких условиях полностью закрыть аллею. Так что я изменил свои планы и решил выстроить галерею из камня, покрыв ее резными изображениями морских растений и чудовищ. Я чуть было не лишился жизни, стоя на самом краю утеса и пытаясь выловить гигантскую водоросль, которая должна была служить мне моделью. Старый Биндлинг, поймавший меня за воротник в тот самый момент, когда я уже соскальзывал в пучину, поведал мне, что любое место, предназначенное для постройки священного здания — даже самый ничтожный молельный дом для сектантов — всегда требует человеческой жертвы перед закладкой. Именно поэтому он ремонтирует здания церквей, но никогда не согласится строить их. Если бы он знал, что его руками создавался храм морских богов, которые уже второй раз пытались завладеть мной, чтобы принести меня в жертву!
Ободренный похвалой, я с головой ушел в работу, разрабатывая эскизы резных изображений для аллеи, и остался весьма доволен собой, отправляя их в конце концов в толстом пакете с уведомлением о вручении по адресу мисс Морган, которая к тому времени отдыхала в Европе. И она не только ответила мне даже более тепло, чем в первый раз, — она показала их кому-то из своих знакомых, так что мои эскизы даже попали в журнал по искусству. Затем она поместила мои эскизы в рамки для картин, оставив их у себя. Конечно, она не узнала об этом, но мне пришлось заново проделать эту чертову пропасть работы просто по памяти, чтобы этот болван Биндлинг мог работать. Конечно, во второй раз я делал это не так детально, как в первый; в любом случае, это был труд любви, который помог мне сублимировать часть моего влечения к мисс Морган, и без того разрушенного несколькими ударами, нанесенными мне в процессе нашего с ней общения.
Я нарушил угрюмый ряд строений, украсив все окна готическими арками. Вход в форт представлял собой вызывавший головокружение подвесной мост над заполненным водой бескрайним рвом — штука, безусловно, эффективная при обороне. Я заменил подгнивший настил маленьким очаровательным сводчатым мостом из камня, скопированным с одного из тех мостов в Камберленде, которые я видел там во время воскресной прогулки еще до начала моего заболевания астмой. Тоннель, проходивший под офицерскими казармами ко внутреннему дворику, я оформил изнутри в готическом стиле (сделать это снаружи мне бы не удалось, поскольку каменные своды обрушились бы нам на голову), а сам вход в тоннель я украсил громадными двойными дверями из покрытого олифой дуба — такие же двери я видел в одном соборе. На дверях были изящные петли кованого железа, сделанные по моим чертежам с помощью местного кузнеца и представлявшие собой, если можно так сказать, вершину ручного труда, какую только можно было пожелать. Выполнение этой работы несколько нарушило мою конфиденциальность, и моя сестра коршуном напустилась на меня за это; но особый промысел Провидения, о котором я тогда наплел мисс Морган, все еще хранил нас, и дверные петли сначала попали на местную выставку народных промыслов, а затем — на выставку побольше в Лондоне, так что сень славы коснулась и моей семьи. Моя сестра, никогда не отказываясь поинтересоваться моими делами и уверовав в то, что мисс Морган скоро стукнет девяносто, простила меня за мое молчание.
— А что, мисс Морган все еще сохранила свои прелести? — спросила меня однажды сестра.
— Мне она представляется совершенно нормальной женщиной, — ответил я, — но Скотти считает, что она нравственно неустойчива.
Он в действительности так считал, хотя его подход отличался от подхода моей семьи.
После этого разговора они успокоились относительно моего отсутствия дома; фактически, я пропадал в форте ежедневно. Я заметил, что морской воздух самым чудесным образом влиял на мою астму, заметили это и они — так что сама Судьба играла мне на руку. Не то чтобы я слишком надеялся на эту темпераментную богиню — она всегда имела привычку сперва покровительствовать мне, а затем оставлять меня на произвол. Думаю, что это неизбежно там, где все знают друг друга; всегда найдутся браконьеры, которые неизбежно разгадают вашу загадку, даже если ваш двор будет укрыт от глаз самой лучшей изгородью. То, что ускользнет от глаза браконьеров — увидят влюбленные парочки, так что немногое пройдет мимо внимания этих двух типов людей, которые по самой природе своей обязаны зорко стоять начеку.
В конце концов, я пришел к выводу, что искренность является наилучшим проявлением осторожности в нашей округе, хотя у меня не было осознанного намерения лгать тем, кто интересуется чужими делами. Думаю, что это зародилось еще во время обучения в нашей местной академии для детей благородных джентльменов, где первое, чему учишься, и единственное, что вызубриваешь назубок, — это то, каким образом можно уйти от неприятностей, спрятавшись за собственное воображение. Будучи художником (как заметила мисс Морган), притом художником в гораздо большем количестве областей, чем ей казалось, я весьма преуспел и в этом. Будь я высокопоставленным господином — и все сложилось бы по-другому; но достичь благородства и власти без жертвенности возможно только с помощью значительных капиталов, а все наши средства были неразрывно связаны с семейным бизнесом. Удивительным было то, что сестре, бесчисленное количество раз называвшей меня лжецом, никогда не удавалось поймать меня на лжи, поскольку она, имея крайне ограниченное представление о человеческой натуре, всегда хваталась не за то.
До недавнего времени меня не слишком беспокоило, знают ли они что-нибудь о моих делах или нет, так как вновь обретенное покровительство защищало меня. Всю свою жизнь, пока Я не заболел астмой, я оставался маменькиным сынком. И лишь с приходом болезни я вырвался из оков. Говорят, что Божеское благословение стоит человеку весьма дорого, но в любом случае, наслав на меня трудноодолимое наказание, боги щедро наградили меня в другом. Могу сказать совершенна откровенно и положа руку на сердце — если бы мне пришлось выбирать между перспективами остаться астматиком либо маменькиным сынком, то испробовав обе доли, я предпочел бы первое. Моя семья тяжело восприняла то, что я начал посылать их к черту, — для них это было совершенно неожиданным поражением.
Все лето мы проработали в форте и, должен заметить, весьма успешно. Со стороны континента форт напоминал развалины аббатства, так как обновленные окна контрастировали с полуразрушенной кровлей. Крыша была почти плоской, чтобы уменьшить сопротивление ветру и одновременно обеспечить сток дождевой воды; почти вся покрывавшая ее некогда черепица давно ушла в область преданий. Но когда я покрыл ее тонкими каменными пластинами, наподобие котсуолдовского коттеджа, она приобрела весьма приятный вид.