Жрицы любви. СПИД
Шрифт:
На этих ярко раскрашенных стеклах, освещенных дневным светом, представали все повседневные заботы, из которых складывается день послушницы, начиная с пробуждения и кончая вечерней молитвой.
Дальше был изображен канун пострижения, когда сестры-покровительницы разных национальностей готовятся к встрече с Господом. Четыре последних витража иллюстрировали четыре этапа из жизни сестер: пострижение, после которого надевают ослепительно белое облачение; отъезд в дома престарелых, разбросанные по всему свету; исполнение сестрой-покровительницей своего предназначения в окружении стариков, из которых отныне
Для Элизабет этот цикл самопожертвования и самоотречения уже частично остался позади. Она пройдет его до конца, до последнего успокоения. Ее-то Агнесса и видела сейчас на каждом витраже, освещенном солнечными лучами. Поэтому она не удивилась, услышав голос сестры, освободившейся, наконец, от работы:
— Пойдем.
Когда они вышли из часовни, Элизабет спросила:
— Ну, а теперь ты сможешь рассказать мне все?
— Прости, не смогу.
Светлые глаза монахини не выразили упрека. Да и что они могли выразить, кроме всепрощения?
Агнесса не смогла выдержать этого взгляда, в котором читались лишь любовь и снисхождение, она отвернулась и побежала к выходу.
Элизабет крикнула ей вслед:
— Впервые ты не попрощалась со мной. Неужели не скажешь мне «до свидания» или лучше «до скорой встречи»?
Агнесса остановилась, обернулась к сестре, неподвижно стоящей на пороге часовни, и повторила:
— До скорой встречи…
И внезапно добавила:
— Забыла сказать тебе, у меня изменился адрес.
— Неужели? — обрадовалась Элизабет. — Ты больше не живешь в мансарде, которая казалась мне такой романтичной?
— Нет. Сейчас я живу возле Булонского леса.
— Вот, наверное, приятное место. Эта квартира больше, чем та, что на бульваре Курсель?
— Гораздо больше.
— А она не слишком дорогая?
— Нет.
— Я очень рада за тебя…
Но Агнесса заторопилась. Когда ворота закрылись и она оказалась на улице, две слезинки покатились по щекам монахини. Она долго стояла неподвижно, а затем вернулась в часовню, где преклонила колени для короткой молитвы на том же самом месте, где только что была Агнесса.
— Защити ее, Господи! Как я боюсь за нее. По Твоей воле мы очень похожи друг на друга. Знаю, что Ты позволил ей подвергнуться соблазнам, которым я, наверное, не смогла бы противостоять, потому что ее душа лучше моей. Спасибо, Господи, что Ты избавил меня от мирских опасностей… Но сделай так, чтобы душа Агнессы была достаточно сильна, чтобы сохранить чистоту…
Возвращаясь на улицу Фезандери, Агнесса упрекала себя за малодушие. Но как рассказать благодетельнице бедных о том, что вот уже три года она лишь потому скрывает от нее правду, что стала рабой своей плоти?
Лучше всего покончить с собой и унести в могилу душившую ее тайну, от которой иначе не избавиться. Не это ли разумный выход из положения? Но прежде чем исчезнуть, не обязана ли она исполнить свой долг — убить подлеца, заставившего ее пасть так низко? Необходимо любой ценой положить конец его злодеяниям. Мысли об убийстве и самоубийстве впервые пришли
Когда Агнесса вернулась домой, месье Боб встретил ее очень холодно:
— Вижу, тебе тоже захотелось прогуляться?
— Но я же не в тюрьме?
— Ты свободна, малышка! Свободна, как ветер…
В растерянности она посмотрела на него: он казался спокойным и уверенным в себе, как всегда.
— Ты еще не ложилась или же встала чуть свет? — продолжал он.
— Я ушла очень рано.
— Говорят, весь мир принадлежит тем, кто рано встает. Можно ли узнать, не покорила ли ты еще кого-нибудь?
— Перестань!
— Во время вчерашнего бунта ты заявила, что я тебе противен. Ведь так?
Она не могла вымолвить ни звука, как будто у нее отнялся язык. А он продолжал так же спокойно:
— Ошибаешься, милочка, сейчас я докажу тебе это. Быстро! В постель!
Она пробормотала, отступая:
— Нет!
— Как? А ну-ка, повтори!
Он схватил ее за руки:
— Вижу, ты нуждаешься в успокоении!
Он потащил ее в комнату и грубо бросил на кровать.
Она крикнула:
— Нет! Не хочу!
Но ее протесты постепенно затихли и, наконец, перешли в едва различимый лепет:
— Умоляю, Жорж…
Любовный экстаз сменился молчанием. И снова Агнесса сдалась. Подобно Сюзанне, подобно всем тем, кто был у него до нее и кто будет после, они не смогли противостоять зову плоти. И она, и ее сестра Элизабет, обе были пленницами, но в плену у противоположных начал: Агнесса ощущала себя прислужницей Дьявола, Элизабет же нашла счастье в служении Богу.
А в это самое время в доме престарелых, закончив утренний обход стариков, которых она прозвала «врединами», и оказав необходимую помощь парализованным в лазарете, сестра Элизабет улучила несколько минут, чтобы прийти в приемную. Терзаемая беспокойством, молитвенно соединив руки перед святым Иосифом, она снова обратилась с мольбой к тому, кого называла заступником:
— Добрый святой, сегодня впервые я молю тебя не о моих стариках: я прошу помощи Агнессе. Ей сейчас труднее, чем им. Передай моему Божественному Супругу, которому я посвятила себя целиком, что, если Он примет мою жертву, я готова отдать жизнь, чтобы спасти сестру!
Произнеся эти слова, смиренная монахиня быстро покинула приемную и пошла в лазарет.
Покровитель
Месье Боб снова ушел, а Агнесса осталась наедине со своим позором. Не было сил даже оплакать очередное поражение. Она лежала, вялая и пресытившаяся, без всяких мыслей. Ясно одно: власть любовника над ней безраздельна. Но понемногу приходя в себя, она почувствовала, что, утолив свою страсть, отчасти преодолела и зависимость от него, что месье Боб ей по-прежнему отвратителен. Неужели она настолько неуравновешенная, что в ее жизни угрызения совести будут непрерывно чередоваться с новыми желаниями? Мысли постепенно прояснились, и она подумала: остается одно — бежать, чтобы вырваться из адского круговорота. Уж в этом-то Сюзанна права. Если мужчина вызывает у тебя то страсть, то отвращение, нужно расстаться с ним, иначе жизнь превратится в сплошной ад!