Жуга. Осенний лис

Скирюк Дмитрий Игоревич

– Александрийский лист?

– Что-что? – Жуга поднял голову.

– Э-ээ… сенна.

– Тоже слабительное.

– А тысячелистник?

– От простуды…

С раннего утра в аптеке у Готлиба витал дым и чад – престарелый аптекарь и Жуга, ставший на время его помощником, плавили в медном котле белую вязкую смолу (вчера посыльный доставил от графа заказ на сургуч). Попутно Готлиб решил испытать паренька на предмет знания целебных растений. Было жарко, Жуга снял рубашку, оставшись в одних штанах. Аптекарь мельком взглянул на его шрамы, но ничего не сказал.

Аптека Иоганна Готлиба

была не только и не столько лавкой, сколько провизорской – все лекарства приготовлялись прямо здесь. Жуга с интересом разглядывал длинные полки, уставленные разных размеров пузырьками, медленно, по складам разбирая незнакомые названия: «Антимоний», «Алкалия», «Зильбер Глет», «Серная печень»… А полкой ниже понаставлено и вовсе непонятно что: «Аравийская камедь», «Кинкина», «Сандал», «Фернамбук», «Драконова кровь» и даже «Адский камень» – ни больше ни меньше! Да и травы, знакомые Жуге с детства, здесь назывались иначе.

– Мята? – спрашивал меж тем Готлиб, помешивая вязкую желтоватую массу.

– От кашля.

– Шалфей?

– Для горла.

– Адонис?

– Как?

Аптекарь снял с полки мешочек и вынул горсть засушенных растений.

– А, горицвет! – Жуга понимающе закивал. – Он тоже, если сердце заболит… но только сушёный.

– И как его сушат?

Жуга почесал в затылке.

– Ну-у, как… Медленно.

– Гм! А ромашку?

– В тени…

– Отвар из девясила как приготовить?

– В печке напар делают, в горшке.

Готлиб усмехнулся довольно – паренёк не лгал, когда говорил, что знает толк в травах. Жаль, что только в травах – остальное аптекарское дело было для него тайной за семью печатями. Взять, например, сургуч. Любой подмастерье знает, что здесь к чему. Открой книгу и прочти: «Растопи воск, затем возьми чистой белой смолы, распусти её на слабом угольном огне и, когда распустится, сними и вмешай в смолу на один фунт четыре лота малярной киновари, добавь мелу, дай застыть вместе, и получишь красивый, красный, крепкий сургуч». Этот же и читать толком не умеет: взял вместо киновари малахитовую зелень – это же надо! Хорошо ещё, что не добавили дорогой даммар – белую смолу, а обошлись для начала канифолью. Вон, стоит в горшке, остывая, зелёная масса, сколько ни тыкай пальцем, всё мягкая, липнет к рукам… Эх, молодо-зелено… А так, если посмотреть, парень сообразительный, схватывает всё на лету. Хотя…

Аптекаря вдруг осенило. Он повернулся к Жуге.

– Ты не различаешь цвета?!

– Ну… – замялся тот. – Красное и зелёное – да.

– Так-так. – Готлиб нахмурился, продолжая помешивать в котелке. – Это уже хуже. А я, признаться, подумывал, не взять ли тебя в ученики.

Жуга покачал головой.

– У вас бы я с охотой поучился, – сказал он, – но боюсь, что в городе я пробуду недолго.

Плав в котле стал густеть, аптекарь разлил его в узкие фаянсовые формочки, где тот застыл крепкими ярко-красными палочками. Готлиб подцепил одну, вытащил, постучал по ней ногтем и удовлетворённо кивнул. Обернулся:

– Так зачем, говоришь, ты пришёл в Гаммельн?

Жуга хотел ответить, но в этот миг дверной колокольчик задёргался, и Готлиб пошёл открывать.

– Послание доктору Иоганну Готлибу от господина бургомистра! – послышалось снизу.

– Хорошо, давай его сюда, – сказал аптекарь.

Он поднялся по лестнице, неся в руке тонкий пергаментный свиток, сломал сургучную, голубую с золотом печать, пробежал глазами текст и нахмурился. Покачал головой.

– Ох уж этот Остенберг… – пробормотал он.

– Бургомистр? – мгновенно насторожился Жуга. – А что с ним?

Готлиб поднял взор.

– Теперь он хочет, чтобы я уничтожил крыс в городе.

– Ну и что? Или это так сложно?

Аптекарь рассмеялся невесело, небрежно бросил свиток на стол и опустился в кресло. Сложил домиком сухие старческие ладони и некоторое время молчал, глядя в камин.

– Видишь ли, мой юный друг Шуга, – наконец начал он, – дело это не то чтобы сложное – оно попросту невыполнимое. Мало того, что в моём возрасте негоже шастать по подвалам и чердакам. С недавних пор я не знаю созданий хитрее, чем гаммельнские крысы. Они с ходу распознают любые ловушки. Они не трогают отравленные приманки, а если и едят их, то совсем немного. Это безнадёжно, я не знаю, как с ними бороться. В последнее время жители покупают крысиный яд чуть ли не мешками, а толку никакого. Бургомистр попросту придумал невыполнимое задание, лишь бы только посадить меня в лужу. Готов спорить, что здесь не обошлось без Густава Бреннеля – он спит и видит, как бы выставить меня дураком. Да…

– Этот Бреннель, – медленно произнёс Жуга, – он загорелый, носатый и высокого роста, этакая жердь. Верно?

– Да, это он, – кивнул Готлиб. – А откуда ты знаешь?

– Я вчера у бургомистра был, они там сидели оба…

– А зачем ты ходил к бургомистру? – удивлённо спросил аптекарь.

Жуга замялся.

– Всё это трудно объяснить, – сказал он. – По правде говоря, я кое-что узнать хотел из записей приходских…

– Про что?

– Про меня… Один мой друг сказал, что лет двадцать тому назад здесь прошёл мор, а я… Я ведь не родной был деду… ну и решил, что в переписи… А, не всё ли равно… – Он махнул рукой. – Я же говорю – долго рассказывать. В общем, господин бургомистр велел мне зайти через три дня.

– Ах да, чума… – Лицо аптекаря помрачнело. – Верно, я помню её. Это было – дай бог памяти – да, да! – семнадцать с половиной лет тому назад. – Он вздохнул, посмотрел на умолкнувшего рыжего паренька и покачал головой. – Ах, Шуга, Шуга… Боюсь, что ты задел больное место Бреннеля…

Готлиб откинулся на спинку кресла, подперев голову рукой, и задумчиво умолк, всецело отдавшись воспоминаниям. Наконец он поднял взгляд. Отражённые язычки пламени плясали в его глазах, и казалось, что взор его до сих пор хранит отсвет давних погребальных костров.

– То был страшный год, – медленно начал он. – Мы с Густавом работали день и ночь. Пять лекарей скончались на наших глазах, нас болезнь каким-то чудом пощадила. Именно тогда дороги наши разошлись: я стал приверженцем полифармации, Бреннель же продолжал резать и вычищать эти проклятые чумные бубоны. Наверное, от его кровопусканий и припарок умерло тогда больше людей, чем от самой чумы. Да… Кто знает? Вот так и получилось, что с тех пор мы враги. К несчастью, в друзьях у бургомистра ходит Густав, а не я.