Жук и геометрия. Рассказы
Шрифт:
И Васька сказал:
— Я не пойду.
— Почему?
— Потому, геометрию-то надо мне когда-нибудь учить? А ты можешь идти с Женькой. Тебе что?
Колька долго таращил на него глаза, уши у него покраснели, и вдруг заорал:
— Ты! Это называется… это называется… не по-товарищески! Он будет учить! А я? Один, что ли, будешь учить? «Можешь идти!» «С Женькой!» Как уроки пропускать — вместе, а учить — один!
Васька успел одеться и выпить стакан молока, а Колька все никак не мог успокоиться:
— «Можешь!» Скажет же! И почему ты, Васек, всегда такой…
— Нет. Я уже учил вот до сих пор. Все понял. Вот отсюда давай. Теорема эта самая…
— А там? Все понял? Ну, это мы еще повторим. А то — «с Женькой». Самое главное, понять нужно. А чтобы понять, самое главное нужно, чтоб… Васек, у меня что есть…
Колька полез в карман, достал самодельную проволочную оправу от очков, нацепил на нос, поднес близ ко к глазам книгу и, сжав губы сердечком, нараспев, как Анна Филипповна, произнес:
— Итак, ребята, на чем мы остановились? Теорема о равнобедренном треугольнике?
— Здорово похоже! Вот если б в школу принести — умрут!
— Умрут! — согласился Колька, спрятал оправу в карман и уже деловым тоном сказал: — Ну, хватит, давай серьезно.
Колька сделал чертеж и принялся не спеша объяснять, в паузах заглядывая Ваське в глаза: понимает ли? И Васька кивал: понимаю!
Вдруг кто-то протопал по коридору, и в дверь влетел сам Женька:
— Васька! Колька! Ну чего же вы сидите! Сидят, сидят! Пойдемте, что ль?
— Не… Мы учим.
— Учите? — недоверчиво протянул Женька, — А… щеглы?
— В другой раз, — сказал Колька.
— Что же вы… целый день будете учить?
— Ага… И даже ночь… Если понадобится.
— А-а-а… Ну, это конечно… Раз так… Пока!
— Всего!
Когда закрылась за Женькой дверь, Колька поглядел на Ваську, Васька — на Кольку. Оба улыбнулись. Потом оба — носом в книгу.
Геометрия была на первом уроке.
Васька не участвовал в общем столпотворении, какое обычно бывает по понедельникам до звонка. Кругом перекликались, скакали, прыгали, толкались, гонялись друг за другом. Жизнерадостный лентяй Пустовалов собрал вокруг себя полкласса и ораторствовал в середине, а так как он не стоял у доски, то говорил весьма громко, обстоятельно и красноречиво. Миша предусмотрительно переселился подальше от Васьки.
А Васька сидел и переживал. Вчера они с Колькой прозанимались до вечера, и ночью Ваське приснились теоремы, которые он все доказывал, доказывал и никак не мог доказать… Сегодня он еще повторил, и теперь весь пройденный материал представлял в виде солдат, готовых повиноваться любому приказанию. И все же он беспокоился. И Колька беспокоился, хоть вчера тщательно проверил Васькины знания и сказал, что тот знает «во как!». Он даже забыл, что в кармане у него лежит оправа от очков, которая, если ее вынуть да показать, может произвести неописуемый эффект.
— Ничего, главное — не бойся, — утешал он Ваську.
Прозвенел первый звонок—все расселись по местам, прозвенел второй—дверь отворилась и вошла новая учительница с классным журналом в руках.
Сразу наступила тишина, и, дружно хлопнув крышками парт, ребята встали.
— Здравствуйте! Садитесь, — сказала учительница.
На нее пытливо уставились тридцать пар глаз, смотрели, отмечая каждое движение, изучали, ждали.
— Меня зовут Галина Николаевна, — сказала учительница, оглядывая класс. — Я буду преподавать у вас математику. Будем знакомы. — И улыбнулась. Ребята тоже заулыбались, повеселели, зашевелились. Кто-то с кем-то стал переговариваться, кто-то кого-то толкнул.
Колька вспомнил про оправу от очков и нащупал ее в кармане: не время ли достать и надеть? Но решил, что пока — не время. Галина Николаевна раскрыла журнал, стала вызывать по списку — знакомиться.
Васька беспокоился. Наконец:
— Морозов!
Вызвала! Васька медленно поднялся. На учительницу он не смотрел, а смотрел в сторону, с ужасом чувствуя, что не может не краснеть.
— А-а… с тобой, кажется, мы уже немного знакомы, — сказала Галина Николаевна. — Как у тебя дела с математикой? Посмотрим… Морозов… Двойка? А я считала, что ты в учебе так же энергичен, как в раздевалке…
Лучше всего было бы сейчас для Васьки провалиться сквозь пол, а он стоял, опустив голову, и старательно ковырял ногтем парту.
— Ну, подойди к доске. Посмотрим, с чем у тебя там не ладится.
Вот оно! Васька так и знал!
Он вылез из-за парты и пошел к доске, стараясь казаться спокойным.
Взял кусок мела, приготовился…
Класс насторожился. Колька так тянулся к доске, что казалось: еще немного — и вылезет из своей курточки.
Он подбадривал Ваську глазами, руками и головой.
— Теорема о равнобедренном треугольнике, — сказала Галина Николаевна.
Васька, стуча мелом, принялся за работу. Теорему он помнил, быстро сделал чертеж, написал, что полагается, но в благополучный конец все равно не верил.
— Отвечать? — угрюмо спросил он, кончая записывать.
— Уже готов? Отвечай!
Звонким от волнения голосом Васька начал:
— В равнобедренном треугольнике биссектриса угла при вершине есть одновременно медиана и высота. В равнобедренном треугольнике углы при основании равны. Дано: равнобедренный треугольник АВС и прямая, которая делит угол В пополам. Требуется доказать, что она есть медиана и высота…
Колька завертелся, ликуя, и, сунув руку в карман, опять стал щупать оправу от очков.
— Что для этого будем делать?
Пустовалов как признанный специалист по этой теореме покрутил пальцем: повертывать, мол!
— Вообразим, что треугольник АBD повернут вокруг стороны BD, как около оси…
С этого места Васька без малейшей запинки доказал всю теорему, а Колька вертелся, как на перевернутой кнопке, и, когда Васька произнес магические слова: «Что и требовалось доказать», подпрыгнул и извлек из кармана свою оправу от очков.