Жуки на булавках

Однажды меня позвали ехать на бега. Так как это предложение исходило от лиц, которым я ничего плохого не сделал, мне оно не показалось планомерным и заранее обдуманным вовлечением в невыгодную сделку. Говорят, что в первый раз это не кажется никому.

Один

– Ты понимаешь: приходишь ты на бега, ставишь на лошадь десять рублей, и представь себе твое удивление, когда тебе выдают сто сорок рублей.

– Это будет даже не удивление, а вернее – радость, – согласился я, – тем более, если можно будет поставить еще…

– Ну конечно, можно… А больше поставишь – больше и дадут…

Признаюсь, что у меня даже мелькнула мысль о застойном состоянии нашей промышленности, раз есть такая область, где каждые десять рублей охотно оцениваются суммой в четырнадцать раз большей, тем более без всякого применения физического и умственного труда.

– Будешь сидеть и смотреть, а тут тебе деньги…

– Я понимаю, что мне самому бегать не придется… Я не настолько жаден, чтобы увеличивать свой заработок трехверстным пробегом. Но неужели это так?..

– Да, только поедем… Ты сам увидишь… У меня есть верные лошади.

– То есть как верные?

– Да так уж, верные. Не выдадут.

Было похоже, что меня зовут на какое-то темное дело, где верные сообщники обещались не выдавать. Это давало богатую пищу моей любви к необычайным происшествиям, но мало говорило чисто практическим соображениям.

– Все-таки, может быть, ты объяснишь…

– Вот привязался, право… Мне жокей говорил…

– Ах, жокей… А что же, жокеи тоже бегают?

– Еще острит. Не жокеи бегают, а лошади.

– Знаешь, если бы тебе сказала сама лошадь, я был бы спокойнее.

Все-таки я поехал.

Около входа на места резко обнаружилось мое первое незнакомство с беговыми обычаями.

– Пойди отдай в кассу три рубля, – сказал мне один из близких.

– Как же это так, – поморщился я, – еще не видел ни одной лошади, а уже отдавай… На какую же ставить?

– Фу-ты, дурак… Это же за себя.

Я испуганно посмотрел на своего спутника и хмуро полез за деньгами.

– Я лучше за тебя поставлю. Ты здесь свой человек. Я проиграю.

Через несколько минут я понял, что это брали за право попасть на те места, где выдают вместо десяти рублей сто сорок. Это была выгодная комбинация, против которой протестовать было нелепо…

Из какого-то уголка, приветливо прижатый группой разговорчивых людей к стене, я смог сразу осмотреть весь ипподром, по которому мирно и спокойно ездили на лошадях люди, одетые в куски самых разнообразных материй. Так приблизительно одевают к маскараду молодых людей провинциальные костюмеры, у которых все уже разобрано и для шестерых желающих остались только костюм Офелии, розовое домино и два рыжих парика.

В жизни жокеи одеваются значительно скромнее и выдержаннее. Многие из них, заходя даже запросто к знакомым, не надевают красных шапок и зеленых штанов.

– Ты видишь эту лошадь?

– Вижу. Черная?

– Черная. Пятый номер. На нее и ставь. Выиграет.

– Именно эта? Черная? Ты это верно?

Я посмотрел на лошадь. У ней был простодушный вид, совершенно не подчеркивающий ее желания оказать мне небольшую денежную услугу.

– Значит, она наверняка?..

– Ну, еще бы…

Тон у него был настолько уверенный, что я перестал сомневаться. В конце концов, у лошади не может быть человеческой страсти насолить малознакомому и остаться последней только для того, чтобы посмеяться потом с другой лошадью над моей недальновидностью. Я вспомнил, что в специальных трудах я не встречал таких примеров в описании лошадиного характера. Деньги в кассе тотализатора у меня взяли охотно, что еще раз в моих глазах подчеркнуло теплое доверие, которое мне оказывала администрация бегов.

– Ну что, взял?

– Взял. Можно пойти получать? Это из той же кассы?

– Что получать?

– Сто сорок рублей. Ты же сказал…

– Погоди, брат, побегут, потом получишь…

Эта система расплаты мне не понравилась сразу.

– После народа много будет у кассы. Не дотолкаешься. Может, хоть половину сейчас выдадут.

– Начали, начали, смотри…

Я стал смотреть. Бежали семь черных лошадей и одна серая. Какая из них была моя, я догадаться не мог. Бежали долго. Кто-то вытащил из-под меня стул, стал ногами на кончик моего пальто и замахал над самой головой биноклем.

– Где же моя лошадь? – тревожно спросил я спутника.

– Бежит, бежит, не мешай…

Чувствовать, что какая-то лошадь везет сто сорок рублей, принадлежащих лично мне, и не знать, какая она, – это может сильно влиять на настроение. Никаких разъяснений я не мог добиться до самого последнего мгновения, пока человек, отнявший у меня стул, не соскочил с него и, посмотрев на своего соседа, хмуро процедил:

– Идиот… Тоже, советчик…

– Ну, теперь можно идти получать? – заискивающе спросил я спутника, – все прибежали…

– А ты на какую ставил?

– На черную. У меня даже билет есть. Хочешь – покажу?

– Черных много. А твоя – того, брат…

– Что – того… Я не понимаю этих беговых терминов…

– Не пришла, и все.

– Как так не пришла? Что же, ее в дороге потеряли, что ли? Или домой завтракать уехали? Я пойду получать…

– Не ходи, – сухо заметил спутник, – не стоит. Разве кто-нибудь билет обронил…

В кассе мне выдали обратно билет и просили не мешать. Вторичное предъявление того же билета в другом окошечке вызвало более резкий и ярче выраженный отпор моим вполне искренним попыткам оправдать обещание, данное мне спутником еще до бегов, о ста сорока рублях.