Жуков. Портрет великого полководца
Шрифт:
Не страх за свою жизнь, а твердая вера и убежденность в правоте целей пройденной жизни побудила его дать телеграмму И. Сталину: «Прошу оградить меня от нелепых обвинений в подрыве советской власти, я ее преданный боец». В тот же день телеграмма дошла до адресата, прочитана, и больше Г. Жукова не досаждали угрозами в связях с врагами народа.
Это было время расцвета троцкистского движения в Советской России и сколачивания в ней политического и военного заговора против советской власти и лично против режима Сталина, во главе которого стал маршал М. Тухачевский, сумевший вовлечь в него большое количество генералов и офицеров из высшего эшелона, кто в свое время был выдвинут Троцким на высокие военные посты в Красной Армии. Те генералы и офицеры, кто отказывался примкнуть к заговорщикам, преследовались по идейным соображениям и организационным мероприятиям. Организатором этого преследования был соратник М. Тухачевского генерал Б.М. Фельдман, возглавлявший с 1934 по 1937 год управление по начальствующему составу
После расстрела М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, А.И. Корка, И.Э. Якира, Р.П. Эйдемана, В.К. Путны, В.М. Примакова, Б.М. Фельдмана, главарей военного заговора, обвиненных в связях с генералами рейхсвера с целью свержения советской власти и установления военно-деспотических режимов в Советском Союзе и Германии, в высшем командном звене Красной Армии настало успокоение умов и пришла уверенность в том, что репрессии в армии больше не повторятся.
Предвоенный 1939 год был богат политическими и военными событиями, тревожно предвещавшими нарастание угроз в Европе и Азии, где возмутителями спокойствия на западе выступала Германия, а на востоке Япония, пробовавшая распространения своего влияния на Дальнем Востоке за счет приобретения советских земель. События на озере Хасан летом 1938 года и полученный отпор войсками Красной Армии ничему не научили японское командование Квантунской армии, и летом 1939 года, после завоевания Китая и Кореи, она устремилась на земли Внешней Монголии, а весной вторглась на территорию дружественной нам Монголии в районе Халхин-Гол. Сталин опасался, что Япония может захватить Внешнюю Монголию и тогда Центральная Сибирь и ее становой хребет – Транссибирская магистраль – могли оказаться в пределах досягаемости внезапной атаки японских войск.
Пограничный конфликт с японской армией болезненно воспринимался советским руководством и армией, хорошо помнивших позорные уроки войны России с Японией в 1904–1905 годах. Назревавший конфликт был своего рода вызовом новой власти, которая должна была продемонстрировать свою способность к отражению внешних угроз.
Военное руководство в Забайкалье обо всех столкновениях с частями японской армии на советско-монгольской границе отмалчивалось, а по линии погранвойск Сталин неоднократно получал донесения о все увеличивающемся военном давлении японской армии на наши дальневосточные границы. При очередной встрече с наркомом обороны он посоветовал ему назначить командиром корпуса решительного командира.
– Надо отучить японцев вторгаться на нашу территорию. Поставьте во главе наших войск такого человека, который сумеет там жесткой рукой навести порядок и посеять страх у врага, – сказал Сталин маршалу Ворошилову.
Предварительно Сталин обсуждал эту проблему с генералом С. Тимошенко, который предложил ему назначить на эту должность генерала Г. Жукова, исполнявшего в ту пору обязанности заместителя командующего Белорусского военного округа. Сталин, обладавший великолепной памятью, тут же вспомнил телеграмму, датированную в его адрес Г. Жуковым, в которой он в решительной форме просил вождя оградить его от преследования и наветов в антисоветской деятельности, так как он является наипреданнейшим человеком советской власти. Тогда же Сталин распорядился более внимательно изучить характер наветов на Г. Жукова, и люди Ежова не нашли на него компромата. Та телеграмма запомнилась Сталину смелостью и твердостью жизненных позиций генерала, близких ему по духу, и он согласился на назначение Г. Жукова командиром корпуса, получившего особые полномочия от наркома обороны маршала Ворошилова.
В конце мая, будучи заместителем командующего войсками Белорусского военного округа, Г. Жуков проводил в районе Минска полевую командно-штабную игру, в ходе которой он получил приказание немедленно прибыть в Москву, в наркомат обороны. По прибытии он был принят маршалом К. Ворошиловым, который без долгих рассуждений рассказал о цели его вызова в Москву.
– Японские войска внезапно вторглись в пределы дружественной нам Монголии, которую Советское правительство договором от 12 марта 1936 года обязалось защищать от всякой военной агрессии. – Затем он подвел Г. Жукова к карте: – Вот здесь, – указал нарком, – длительное время проводились мелкие провокационные налеты на монгольских пограничников, а вот здесь японские войска в составе группы войск Хайдарского гарнизона вторглись на территорию МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывающие участок местности восточнее реки Халхин-Гол.
– Думаю, – продолжал нарком, – что затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае на этом дело не окончится. Можете ли вы вылететь туда немедленно и, если потребуется, принять на себя командование войсками?
– Готов вылететь сию же минуту, – ответил генерал1.
7 июня 1939 г. комкор Г. Жуков был назначен командиром 57-го особого корпуса. Прежний командир корпуса комбриг Н.В. Фекленко бездействовал, когда японские солдаты нарушали границу, и это подтолкнуло японское командование поставить перед собой более серьезные цели – попробовать захватить часть советской территории, плохо охраняемой, а возможно и никому не принадлежащей, и приращением новых земель снискать благодарность и поддержку своего правительства. Общественное мнение во всем мире было на стороне Японии, все мировые правительства ожидали сообщений о поражении Советов в предстоящей войне с ней.
По прибытии в далекую забайкальскую степь Жуков был удивлен, что командный пункт командира корпуса Н.В. Фекленко располагался на удалении более 120 км от границы, и тут же распорядился переместить его в расположение войск. Первые два дня Жуков посещал войска и одновременно вырабатывал план боевых действий, о котором он доложил в Москву: ведением активной обороны удерживать плацдарм советско-монгольских войск на правом берегу Халхин-Гола и одновременно готовить контрудар, чтобы отбросить японцев к границе. Чтобы контрудар был успешным, Жуков просил усилить его корпус авиацией, тремя стрелковыми дивизиями, танковой бригадой и артиллерией. Ворошилов согласился с этими предложениями, и Жуков все необходимые усиления получил. По согласованию с советским правительством в состав корпуса влились соединения и части Монгольской народной революционной армии, прибывали и части усиления, выделяемые Москвой.
Японские войска, наблюдая за бездействием с советской стороны, 2 июля форсировали реку Халхин-Гол и овладели плацдармом на западном берегу реки, захватив гору Баин-Цаган, господствующую высоту на этой местности. В дальнейшем они планировали, опираясь на эту высоту, накопить на плацдарме достаточные силы и ударом в тыл оборонявшихся на западном берегу реки Халхин-Гол советских войск окружить их, а затем уничтожить. Побывав в войсках корпуса, Жуков мгновенно оценил всю опасность, нависшую над его войсками, и на первом этапе решил прибегнуть к активной обороне (пока подойдет затребованное им усиление); одновременно стал разрабатывать план нанесения сильного контрудара. Войскам, занявших оборону, он приказал рыть траншеи и ходы сообщения, а не ячейки, и на удивленные глаза отдельных командиров отвечал: «А как вы вынесете из ячейки раненого бойца, как доставите в роту завтраки и обеды? А боеприпасы? Поверху, под огнем?» А в узком кругу он говорил командирам: «Занесло нас с этим отрицанием старого опыта траншейной войны».
Это был тот Жуков, которого впоследствии хорошо узнавали по почерку советские солдаты и враги, – умевший поймать мгновения выигрыша во времени и в накоплении сил, в упреждении атаки, дерзавший на грани риска и твердо предвидевший, что начертанные им пути непременно приведут к победе. При выполнении своих решений у него никогда не было и тени сомнений в их правильности, и это чувствовали его соратники и подчиненные, все генералы и солдаты, которых он направлял в бой.
Командиру 11-й танковой бригады комбригу М.П. Яковлеву, имевшему на вооружении 152 легких танка, Г. Жуков прямо на марше поставил задачу лично и потребовал от него на пределе возможностей моторов атаковать противника с ходу, не обращая внимания на фланги. «Ваша задача – сбросить японцев в реку, не обращая внимания на то, что творится у вас на флангах. За фланги отвечаю я», – сказал он комбригу. С юга японцев атаковала 7-я мотобронебригада комбрига А.П. Лесовского, располагавшая 154 бронемашинами. Вместе с танковой бригадой японцев атаковали 6-й бронедивизион 6-й монгольской кавалерийской дивизии и бронедивизион 8-й монгольский дивизии (37 бронеавтомобилей БА-6 и БА-10). Уже при выдвижении в атаку танкистов поддержали подошедшие батальоны 24-го мотострелкового полка и 7-й мотоброневой бригады.
При постановке этой задачи присутствовавший на командном пункте корпуса командарм Г.М. Штерн назвал ее очень рискованной и напомнил Жукову, что есть боевой устав РККА, запрещавший применять танки для прорыва укрепленных позиций без поддержки пехоты, и посоветовал командиру корпуса отданный приказ пересмотреть. Жуков решительно отказался слушать советы старшего начальника и с еще большей энергией и настойчивостью следил за развитием боя. Танки в этом бою, особенно в первые его часы, горели как свечи, и при таком количестве подбитых японцами танков (82 из 152) другому военачальнику можно было и дрогнуть и усомниться в их применении при прорыве японской обороны, но не таков был Жуков. Он знал конечную цель боя и предвидел жертвы, и, как мог, старался их преуменьшить. Во второй половине дня Г. Жуков бросил в новую атаку еще 200 танков 7-й и 36-й механизированных бригад – последней командовал комбриг И. Федюнинский, который впоследствии станет один из ближайших сподвижников полководца, – и снова потерял половину танков, но японский план был сорван. К исходу 3 июля японцы были потеснены на плацдарме, наши танки и авиация господствовали на поле боя. В течение двух последующих дней, 4 и 5 июля, советские и монгольские войска, непрерывно атакуя японские позиции, заставили японские войска начать повсеместное отступление и покинуть господствующую высоту Баин-Цаган, потеряв в этих боях до 10 тыс. японских солдат. Это была победа, в результате которой японцы больше не пытались переправляться на западный берег Халхин-Гола, и все дальнейшие события происходили на ее восточном берегу.