Жуковский

Арлазоров Михаил Саулович

Воспользовавшись неопытностью Жуковского, этот спекулянт чужими бедами, кроме семидесяти копеек за проценты, потребовал еще и расписку: если деньги не будут возвращены в течение месяца, не видать больше студенту своей шубы.

Но Николай не унывает. Восемь рублей, чтобы расплатиться, понадобятся только через месяц, а пока, засыпая на досках, покрытых простыней, он счастлив тем, что отвоевал брату право на образование. Знакомясь с трудностями, которые преодолевал будущий ученый, отдавая должное его великому прилежанию, было бы неверно представлять его студенческие годы как отшельничество. Живому человеку не чуждо ничто живое. Николай Жуковский не был исключением из этого правила.

Правда,

знакомых у него немного. Кроме нескольких профессорских семей и товарищей по университету, Жуковский бывал лишь в одном доме — у своей тетки Софьи Николаевны Заблоцкой. Разумеется, не тетка привлекала сюда Николая Егоровича. Его тянуло к Сашеньке Заблоцкой, красивой белокурой девушке, недавно окончившей гимназию,

Сашенька была страстной театралкой. Малый театр, дом Щепкина, стал и ее домом. Она посещала его почти каждый вечер. Зрительный зал Малого вмещал не более тысячи человек. Ложи и кресла были доступны лишь состоятельным людям, но Сашеньку и ее спутника, а им скоро стал Николай Жуковский, вполне устраивала галерка, знаменитая живостью, темпераментом и удивительной искренностью чувств своих всегдатаев.

К тому времени, когда Жуковский пристрастился к Малому театру, с его сцены сошел поток дешевых мелодрам. Опрокидывая цензурные рогатки, сюда прорвались пьесы Островского, Сухово-Кобылина, Писемского. Посвященные жгучим проблемам современности, они не могли не волновать зрителей.

Дела и люди Малого театра стали особенно близки Жуковскому после того, как через Сашеньку Заблоцкую он познакомился с великой русской актрисой Гликерией Николаевной Федотовой. Он не раз бывал у нее дома, принимая участие в живейших дискуссиях и спорах небольшого кружка артистической молодежи.

Красивая, умная, с огромными, широко расставленными глазами и тяжелой косой, обернутой вокруг головы, Федотова была всего лишь на год старше Жуковского. Все окружающие чувствовали себя с ней как-то удивительно легко, а потому Николай быстро освоился в обществе своих ровесников, стал его равноправным сочленом. Те, кто собирался на квартире Федотовой, те, кто дружил с ней и ее мужем, тоже актером, рассматривали театр как арену общественного служения народу и разоблачителя темных сил.

Пройдет почти полвека после этих солнечно-ярких юношеских лет. Москва будет отмечать юбилей заслуженного профессора Жуковского, и Гликерия Николаевна Федотова, актриса с мировым именем, вспомнит своего сверстника таким, каким он был, еще не успев стать великим, — веселым, юношески угловатым студентом. Отдавая должное его таланту, она пошлет теплое приветствие. И, быть может, ее телеграмма покажется Жуковскому во сто крат милее многих торжественных поздравлений.

Но не только увлечение искусством заставило Жуковского так прочно запомнить эти годы. Он горячо полюбил Сашеньку и сохранил это чувство на долгие годы. Возможно, что именно она, эта веселая, жизнерадостная девушка, стала бы его подругой жизни. Да, по-видимому, произошло бы именно так, если бы юноша нашел в себе силы преодолеть противодействие матери. Анна Николаевна Жуковская — женщина строгих правил. Не в ее характере было смотреть сквозь пальцы, подобно другим дворянам, на формально запрещенные браки между кузенами. На такой брак Николай никогда бы не получил благословения любимой маменьки. Да, часто, очень часто родители незаметно для самих себя ломают жизнь горячо любимым детям!..

«Кандидатов на имя великого так много…», но, окончив университет, Жуковский не торопился попасть в их число. Вместе с Михаилом Андреевичем Щукиным, добрым старым товарищем, Николай Егорович подал прошение о зачислении его на второй курс Института путей сообщения в Петербурге.

Родители Жуковского не в силах противиться горячему желанию своего сына. Постоянство

в стремлениях — качество, всегда заслуживающее уважения, родителями воспринимается гораздо острее, чем сторонними людьми. Университетский диплом был для Николая Егоровича прямой возможностью твердо стать на ноги. Однако, забыв о надеждах, возлагавшихся на окончание университета, Егор Иванович и Анна Николаевна благословили сына на продолжение образования. Они верили в будущее Николая, они гордились его непреклонным упорством.

Разбитые надежды и необъятные горизонты

Итак, в Петербург! Наконец-то открылся путь к долгожданному институту. Радость надела Жуковскому розовые очки. Жизнь представлялась прекрасной, как никогда. Веселым возбуждением наполнено письмо домой, где он описывает великолепие спального вагона второго класса, в котором на ночь дают подушки и устраивают постели: на одной половине вагона для женщин, на другой — для мужчин. Он находит прекрасным семейство своих попутчиков по вагону, а барышню из этого семейства, в веселой болтовне с которой незаметно промелькнула дорога, прехорошенькой.

«Житье мое идет здесь, как на масленице…» — заканчивает Жуковский письмо из Петербурга к родителям.

Да, воистину радость ослепляет. Ведь после покупки чертежных принадлежностей и уплаты денег за квартиру в кармане осталось всего лишь десять рублей. От мысли подработать уроками пришлось отказаться сразу. Учеба в Петербурге давалась нелегко. Экзамены, сданные в университете, не засчитывались. Пришлось рьяно взяться за книги, а время, оставшееся от теоретических и лабораторных занятий, без остатка съедало черчение. Оно упорно не давалось Жуковскому. Можно сказать, что он упрямо воевал с чертежами. «Нельзя быть хорошим инженером, не умея чертить», — читаем мы в одном из писем домой, но чертежи… строгие преподаватели беспощадно отклоняли их один за другим. Что говорить, чертежи действительно были плохи.

Как нужно было поддержать в эти минуты студента, приободрить его! Увы, ни у кого из педагогов не нашлось ни единого доброго слова. В Институте путей сообщения и в помине не было теплой, непринужденной обстановки, столь характерной для Московского университета. С каждым днем учиться в Петербурге становилось все труднее. Сильно пошатнулось здоровье. Каплей, переполнившей чашу, оказался экзамен по геодезии. Жуковский взял отпуск и покинул Петербург.

Какими родными показались ему запутанные московские переулки, когда он шагал от Каланчевской площади [2] ! И хотя Петербург не выходил из головы, от московских улочек веяло родным и близким. Как здесь хорошо! Но не так-то просто отмахнуться от горечи поражения, расстаться с мечтой, которую ты столь долго лелеял…

2

На Каланчевской (ныне Комсомольской) площади Москвы располагался Николаевский (теперь Ленинградский) вокзал.

— Полный покой! — строго говорят доктора, отсчитывая пульс, вслушиваясь в шорохи, несущиеся из полированных трубок стетоскопов. — Сильное переутомление. Главное — питание, свежий воздух, покой.

Покой!.. Юноша готов воспринять это как насмешку. О каком покое может идти речь, если мысль о возвращении в Петербург не выходит из головы! Она гложет усталый мозг, ни на секунду не оставляя его.

На листе бумаги обозначена дата: «1869 года 12 генваря». Жуковский садится за письмо к Щукину. Очень долго «Жук» и «Щука» были неразлучны, а вот теперь их пути разошлись. Как живет там, в Петербурге, дорогой друг, как справляется он со своими сложными экзаменами?