Жулик. Часть 2. СВ
Шрифт:
Дальнейшее помню плохо. Соседка, увлеченная кавалером, пыталась навязать мне второго. Им и оказался Мане. Не отвечая на его комплименты, я смотрела на кавказца, однако тот не оборачивался.
– Он тебе нравится? – спросила Наташа.
– Кто?
– Как кто? Не хачик же – художник!
– Не знаю, – протянула я, когда поняла вопрос.
– Слушай, подруга! Ночевать он будет у нас. Я к своему иду, а они живут вместе. Потерпишь!
Дождавшись, когда пара ушла, Мане подсел ближе и, обняв за плечи, вкрадчиво прошептал:
– Надеюсь, мое присутствие вас не смутит, - и с пафосом добавил: - Я,
– Так и сделал? – съерничал я.
– Отбивалась – не помогло: настойчивым оказался. Утром стало все равно, с кем, и я отдалась! Знаю, поступила аморально, но затем полюбила его.
– С латыни мораль переводится как «традиция». Время идет, устои меняются. Что раньше считалось безнравственным, сейчас норма жизни, хотя порог искушения у всех разный.
– У меня его вообще нет! – она звонко рассмеялась. – Непонятно в кого. Родители заводские. Городок маленький, все на виду, и держали меня в строгости, как пример другим. Музыкальная школа, уроки, никакой личной жизни. Зато когда в Тверь учиться уехала, сразу же от невинности избавилась.
– Как так?
– Пошла на дискотеку. Одна. Девчонки нарасхват, а ко мне не подходит никто, только пялятся. Уже тогда пятый номер носила. Досада взяла, и я к дежурному менту пристала. Дома ему водки налила…
– И как?
– Ужасно! Когда он понял, что девка я, на грудь сдрочил. Измазал всю. Появился комплекс. Года два никого не подпускала, – Анель задумчиво посмотрела в окно. Улыбка на лице попутчицы исчезла.
– Я падшая женщина! – и она сделала большой глоток.
Ее история захватила меня, и я заметил:
– Судя по вам, падали вы, зная, куда и с кем!
– Не грубите! – злая гримаса исказила ее лицо, однако она быстро овладела собой.
– Хотите расскажу правду в обмен на возможную вашу помощь?!
– Окей!
– Я в бегах, и этот пароход – единственный шанс начать жизнь заново. Пятнадцать лет я прожила с влиятельным человеком из правительства. Он еще с Борей начинал. Фамилию не назову, она известна.
– Как попали туда? «Семья» посодействовала?
– Нет. Оказалась случайно, по протекции.
– В каком качестве?
– Как личный врач. Везде с ним с конца 90-х.
– Что же вас не устроило? Об этом мечтают миллионы женщин!
– Не жизнь, а иллюзия. Я давно не принадлежу себе. Много лет делаю то, что надо ему, еду туда, куда скажет он! Надеть не могу что хочется – все согласно протоколу или его прихоти. Первые годы хоть спали вместе, однако политика милого быстро «съела» и возраст тоже. Про секс забыла давно! Хотела уйти - не пускает, и без охраны никуда. В старуху превратилась, один ботокс и выручает! – на ее глазах навернулись слезы.
– Про старуху вы загнули! А как выбрались?
– Готовилась долго. Выжидала, когда в Бочаров Ручей поедем, билет заранее купила, вещи в камере хранения спрятала и на шопинге сбежала.
– Дальше куда?
– В Европу.
– Не проще ли самолетом из Адлера?
– Перекроют аэропорт. Не выпустят. Остается морем. Он знает, что воды я боюсь больше всего на свете. Молю бога, чтобы не догадался.
– Крым же теперь тоже наш!
– Переберусь к хохлам, а там без проблем.
– У вас есть семья?
Она приложила платок к покрасневшему лицу:
– Семья – старенькие папа с мамой в Тульской глубинке, за ними соседи смотрят. Сын тоже врач.
– А жить в Европе есть на что?
– Есть, давление не даром мерила! Но хватит вопросов! И так много разболтала, напоили женщину! Давайте лучше музыку послушаем, – и она, вставив диск, нажала пульт. Раздалось аргентинское танго.
– Вы умеете танцевать это? – Анель лукаво посмотрела на меня.
– Могу показать движения!
Пока думал, она взяла мою руку и потянула с дивана. Представление о танго я имел слабое.
– Не волнуйтесь. В нашем дуэте главная я, а вы не забывайте передвигать ногами!
– Анель положила левую руку на мое плечо, и мы приготовились. Она повела, и я вынужденно пошел за ней.
– Молодец!
– она рассмеялась.
– А сейчас влево, вправо и снова влево.
Я выполнил и это. Ее движения вынуждали делать правильно. Повторив па, у нас получилось.
– Теперь promenade, - партнерша сделала пару шагов и резко повернулась.
Наши взгляды встретились. Ее глаза, возбужденные музыкой и алкоголем, блестели. Вырез платья оголил ногу, Анель ловким движением обвила мою и, запрокинув голову, откинулась назад. Сохраняя равновесие, я обнял женщину. Бюст уперся мне в грудь. Помедлив, она резко выпрямилась и впилась в мои губы.
Насытившись поцелуем, Анель сказала:
– Проводите до каюты.
По коридору мы шли молча. Открыв дверь, она замешкалась.
– Спокойной ночи! – пожелал я.
– Бросаете беглянку? Забыли, что моря боюсь?
– Одиночества боитесь, - и я прошел за ней.
Солнечные лучи, проникая сквозь оконные жалюзи, разбудили меня. Корабль сбавил ход и, неуклюже ворочаясь, заходил в порт. В утренней дымке угадывались очертания Ялты: дома, автомобили, рыбаки на пирсах. Я оделся и в дверях посмотрел на нее. Обняв подушку, по-детски поджав ногу, она безмятежно спала. Затертая временем бабочка, выколотая на левой ягодице, с трудом расправляла цветные крылья. Фобии, если и были, оставили ее в покое. Пароход причалил, подали трап, и я сошел на берег.
Ночное приключение забылось. Через год, в Париже, я оказался в Орсе. Повсюду бродили туристы. Не принятые в свое время, импрессионисты вызывали у публики интерес и восхищение. В зале, где обрела покой «Олимпия», толпился народ. Экскурсии сменяли друг друга, и, чтобы подойти ближе, я ждал паузу. От попытки увидеть что-то поверх голов меня отвлек приятный аромат духов. Картину рассматривали несколько женщин, и букет, несомненно, принадлежал одной из них. Маленькую брюнетку и сухощавую англичанку я отмел сразу: их образу не хватало романтики. Группа рослых скандинавок отпала по той же причине. Правее, в пол-оборота, стояла дама за сорок – скорее всего, хозяйка аромата. Бочком я протиснулся ближе. Запах, профиль и светлые волосы показались знакомыми. «Неужели она! – узнал я. – Надо подойти!», однако, воскресив в памяти свой уход «не прощаясь», передумал. Пока я сомневался, место у картины заняла новая группа, и фигура женщины, мелькнув в конце зала, скрылась в толпе. Она ушла, оставив после себя еле уловимый купаж ландыша и сирени от Dior.