Шрифт:
Жулька
Это началось в те золотые времена, когда сигареты стоили копейки, когда знамена были алы, когда дети ходили в галстуках, а голосовать было обязательно, когда всем хватало Любительской и Докторской, а Салями существовала только в фильме о Штирлице, когда… Впрочем, скажете вы, не были те времена золотыми.
Согласен, не были золотыми, пускай были они только позолоченными. Но дело не в них. Дело в сигаретах.
А история, которую я расскажу вам, точно, случилась, – хотите верьте, хотите нет.
Недалеко от центра есть маленький переулок, где сейчас построили кафе, автостоянку и авторемонтрую мастерскую.
Так просто и написано:
Табачная фабрика г. N.
Недавно вывешивали у фабрики синее знамя одной очень богатой иностранной фирмы. Но подул ветер и знамя упало, и больше его не вывешивали. Сейчас переулок тих, ворота фабрики закрыты, на проходной дежурят несколько добрых молодцев, вооруженных, в комбинезонах, с короткой нерусской надписью на комбинезонах. Сейчас на фабрику не пройти, табак из фабрики не выносят и не продают направо и налево, как бывало когда-то. Сейчас на фабрике порядок, менеджмент, налоговые инспектора и таможенные декларанты – многое есть, нет только русской широты души.
Я помню времена, когда въезжали во двор фабрики машины, груженные громадными тюками с табачным листом, тюки обычно цеплялись за стены кирпичной арки, рвались и высыпали из себя светло-коричневую слоистую труху. Иногда табачный тюк падал и рассыпался целиком, и никого это особенно не волновало – подумаешь, центнером больше или меньше. Мальчики из близлежащих школ совершали паломничества в эту табачную Мекку и никогда не возвращались с пустыми руками.
Иногда появлялись мальчики из дальних школ, но были немилосердно биты. Двор фабрики был устлан табаком, как аллея старого парка – осенним листом; табачные слои втаптывались в грязь ногами, снующими туда-сюда; ногами, перетаптывающимися на месте (ноги бездельников, во время очередного перекура); ногами, идущими степенно и важно (это, понятно, начальственные ноги), медленно прокатываюшимися колесами грузовиков; за каждой машиной оставался светло-коричневый табачный след.
В углу двора стояла собачья будка. Обитательница будки, старая и толстая Жулька, всю свою жизнь проспала на подстилке из табачного листа. Она так много спала, что, казалось, уже разучилась открывать глаза. Даже ежедневные человеческие подношения Жулька воспринимала как продолжение снов и, принимая колбаску от бутерброда или кусочек хлеба с сахаром, не открывала глаз. Может быть, была Жулька слепа. Многие так и думали, а наверняка никто не знал – никому не было дела. Несмотря на феноменальную сонливость Жульки, в будке несколько раз рождались щенки. Заметив очередной приплод, сторожиха Маша (древняя, седая как лунь, но с ярко накрашенными губами) грозила Жульке пальцем и задавала очевидный вопрос об отце щенков. Так как Жулька не отвечала, сторожиха Маша ограничивалась всего одним вопросом.
Старая Жулька умела курить. Трудно сказать, кто и когда научил ее этой маленькой человеческой слабости, но в последние свои дни Жулька не могла и часу спокойно прожить без сигареты: она высовывала нос из будки и взвизгивала, попрошайничая. По ночам она негромко скулила, вспоминая неисчерпаемую человеческую доброту.
Со временем курящая Жулька стала стала талисманом фабрики. А произошло это так: Жулька вдруг очень заинтересовала делегацию югославских гостей; один из гостей подошел к собаке и дал ей незажженнную сигарету; собака обрадовалась, завертев задней половиной туловища, и стала посасывать сигарету как косточку, но вскоре выронила ее; тогда другой гость, из самых главных, подал Жульке
Все Жулькины щенки умирали. Люди так привыкли к этому, что не заметили однажды, как один из них остался жить. Песочно-жентая собачонка уже второй месяц высовыла свой носик из будки и, похоже, умирать не собиралась. Тогда ее тоже прозвали Жулькой и решили научить курить. И только тогда невнимательные люди заметили, что младшая Жулька не была обычной собакой.
Пока младшая Жулька подросла, времена изменились. Машины с табаком все реже въезжали во двор табачной фабрики и табака они привозили все меньше. Мальчики из близлежащих школ получили несколько нагоняев и перестали наведоваться на фабрику. Югославские друзья куда-то пропали, вместе с их выгодным контрактом.
Сторожиха Маша ушла на пенсию и больше не красила губы. Старая Жулька мирно умерла, не успев увидеть такого безобразия. Кто бы мог подумать, что изобилие не вечно? – времена изобилия прошли. Фабрика, после недолгой агонии, закрылась и младшую Жульку выгнали на улицу. Она была очень необычной собакой.
Мамы, ведушие по улице чистеньких воспитанных девочек, обходили Жульку стороной; мамы, ведущие розовощеких мальчиков, обычно останавливались неподалеку от Жульки (метра за четыре, не ближе) и говорили:
– Вот видел Петенька, что бывает, когда много курят?
– Вот видел, – отвечали Петеньки.
– Так ты не будешь курить? – спрашивали мамы.
– Так не буду, – отвечали Петеньки.
И те же Петеньки, преображенные временной свободой, гуляя вечерами, угощали Жульку сигаретами.
Жулька была довольно крупной собакой с приятным и располагающим выражением мордочки и совершенно человеческими глазами. Передняя половина ее туловища была полностью парализована, поэтому Жулька всегда ходила на двух лапах – на задних.
Но ее задние лапы тоже были необычно изогнуты, поэтому Жулька передвигалась не прыгая, как кенгуру, и не на кончиках лап, как обыкновенные собаки, а опиралась на что-то, напоминающее человеческую ступню. Это делало ее походку устойчивой и похожей на человеческую. Ходила она, попеременно переставляя лапы – медленно, по-человечески, просто иначе не могла. Ее передние, парализованные лапы, болтались в суставах и во время ходьбы свисали вниз, совсем как человеческие руки. Однажды учитель биологии Иван Николаич зазавал Жульку в школу конфетой «Золотой Ключик» (а была Жулька жутко доверчивой, тоже по-человечески, бывают такие натуры) и показывал ее на открытом уроке о вреде курения. За открытый урок школа получила приз, Иван Николаич – денежную премию, директор – благодарность в приказе по районо, сама Жулька получила обещанную конфетку и сьела ее из благодарности (была не голодна), а трое пятиклассников раз и навсегда бросили курить, уразумев, что Жулька стала такой из-за курения.
Главным занятием Жульки было выпрашивание сигарет.
Для детей, живших на той улице, Жулька была постоянным развлечением.
Мальчики и девочки развлекались по-разному. Мальчики обычно тащили Жульку на одну из соседних улиц (она позволяла тащить себя куда угодно и даже смущенно подметала хвостом асфальт, в предвкушении этой процедуры), – тащили на ту улицу, где побольше народу, но так же мало тусклых вечерних фонарей. Они давали Жульке сигарету и ждали. Услышав шаги, приближающиеся сквозь туман, Жулька роняла сигарету и спешила попросить новую. Ей нравилось не столько курить, сколько выпрашивать.