Журавленок и молнии
Шрифт:
Он спрятал шелестящий лист в конверт, а конверт под рубашку. Письмо было только ему. Одному-единственному. Он не хотел сказать о нем даже маме. Не потому, что здесь какая-то тайна, а просто они с дедом всегда говорили один на один, и сейчас был последний разговор.
Журка толкнул оконные створки. Холодные капли застучали по широкому подоконнику. Журка поймал несколько капель, провел мокрыми ладонями по лицу. Вытер его рукавом.
– …Ты опять открыл окно!
– Все равно нет грозы. Простой дождик.
Журка
– Ты плакал?
– Вспомнил дедушку, – без всякого обмана сказал Журка. Потом встряхнулся. – Пойдем, я тебе помогу…
Они с мамой долго разбирали вещи. Развешивали одежду, расставляли по подоконникам посуду. Один раз Журка спросил:
– Мама, а дедушка умер сразу?
– Да, сынок. Он потянулся к верхней полке, чтобы взять книгу, и вдруг упал. У него как раз сидел сосед, который пришел за книгой…
– А разве дедушка знал, что скоро умрет?
– Почему ты решил?
– Ну… – сбился Журка (письмо лежало у него под рубашкой). – Он же завещание написал…
– Что ж… конечно. У него было уже два инфаркта, и последний год каждый день болело сердце…
"А таскал меня на плечах", – подумал Журка и через рубашку погладил письмо.
В это время приехал папа, злой и веселый. Злой потому, что контейнером с багажом на станции "еще и не пахло", хотя отправили из Картинска месяц назад. А веселый потому, что заехал в мебельный магазин и "ухватил" там две модные деревянные кровати и неширокую поролоновую тахту – для Журки. Кровати маме понравились, а про тахту она сказала:
– Ничего. Только цвет скучноватый.
– Зато недорого. Да и не было других. Не спать же парню на полу…
Грузчики и отец втащили тахту в комнатку. Журка скинул кроссовки, вскочил на нее, попрыгал. С тахты можно было дотянуться до верхних полок, куда Журка еще не добирался. Теперь он подпрыгнул и выхватил из ряда книг томик в желтой облезшей коже. Неловко повернулся и чуть не полетел на пол. Папа его подхватил.
– Не скачи, шею свихнешь… Дай-ка взглянуть. – Он взял у Журки книгу и открыл ее с конца. Покачал головой:
– Ну, насобирал дед музейных ценностей. И где только деньги брал?.. Юля, ты глянь…
Мама подошла, и он показал ей и Журке на обороте обложки лиловый штамп и размашисто написанные цифры: 65 р. Провел глазами по полкам.
– Это еще ничего. Есть томики – по полторы сотни стоят… Вот наследство! А, Юрка? Я спрашивал знающих людей, они говорят, что есть специальный магазин, где эти книжки за такие суммы продают и покупают…
Журка испуганно встал спиной к полкам.
– Папа, не надо…
– Что не надо?
– Не надо в магазин… Дедушка мне оставил.
Отец сказал с легким удивлением, но терпеливо:
– Я понимаю, что тебе. Но тебе они зачем? Это же не детская литература.
Журка упрямо проговорил:
– Все равно. Это книги…
– Ну какие книги! – уже раздражаясь, воскликнул отец и открыл титульный лист у той, что в руках держал. – "Экстракт штурманского искусства из наук, принадлежащих к мореплаванию, сочиненный в вопросах и ответах для пользы и безопасности мореплавания…" Что это тебе, "Дети капитана Гранта"? Тут и буквы-то такие, что не разберешь…
– Я разберу.
– Ну ладно. А к чему? Если моряком захочешь стать, не по этой же книжке будешь учиться. Она устарела на двести лет!
– Не хочу я моряком… Не в этом дело…
– В дурости твоей дело! – в сердцах сказал отец. – Ну, оставил бы "Робинзона", "Мушкетеров", это я понимаю. А к чему архивные сокровища? Они только специалистам нужны.
– Мне тоже нужны, – негромко, но четко сказал Журка и поднял заблестевшие глаза.
– Саша, не надо об этом. Потом… – тихо и торопливо сказала мама. И за локоть повела отца к двери.
– Я и потом не дам. Это мои! – звонко сказал Журка вслед. И сам удивился: никогда он с мамой и папой так еще не разговаривал.
Отец обернулся, вырвал локоть, присвистнул и медленно сказал:
– Ты смотри-ка… "Не дам", "мои"… Ну, давай посчитаем, у кого здесь чье… У тебя вон штаны из моих перешиты…
– Саша…
– Да подожди ты! "Саша", "Саша"! – взорвался отец. – У сыночка вон что прорезалось. Воспитали буржуйчика! Наследник…
Журка прижался лопатками к полке и сморщил лицо, чтобы не разреветься. Мама сжала губы, опять взяла отца за локоть и утянула из комнаты. За дверью она что-то тихо сказала ему. А отец опять заговорил негромко и зло:
– Да брось ты! Вон Пушкин стоит, Гоголь, Стивенсон – я их сам ни на какое барахло не сменяю. Даже Диккенса твоего, хоть и занудно он писал! Но у Юрки-то блажь!
Мама опять заговорила негромко, и опять отец ответил во весь голос:
– Ну ясно, где мне понять ваши тонкости! Мое дело вкалывать. Знаешь, романтика – штука полезная, но жить тоже надо по-человечески. А мы? Вместо мебели рухлядь, холодильник трясется, как припадочный, телевизор почти что этим книгам ровесник… Кстати, Юрке за две такие книги можно мопед купить…
Кажется, мама сказала: "Этого еще не хватало…" А потом опять заговорила неразборчиво. Журка, глотая слезы, прислушивался, но слов ее так и не мог понять. А отец вдруг воскликнул:
– Ну хорошо, хорошо! Не скажу об этом больше ни слова!.. Я пень, я молчу… Только пускай не ревет. Вот дамское воспитание: чуть чего – и сразу сырость из глаз! Недаром всю жизнь с девчонками играл…
На этом все и кончилось. Больше отец ни разу не завел разговора о книгах. Через час они с Журкой как ни в чем не бывало прибивали карнизы и вешали шторы. Журка два раза съездил себе молотком по пальцам, но не пикнул. Чтобы опять не услышать про дамское воспитание.