Журнал 64
Шрифт:
– Можешь. И сделаешь, если тебе дорога собственная жизнь, ясно? Причем тотчас же. Мы выберемся отсюда сегодня вечером.
Комната Гитты находилась на втором этаже напротив комнаты для рукоделий, и Нэте большую часть утра, с каплями пота над верхней губой, дожидалась момента, когда можно будет встать и удалиться на одну-две минуты. Однако такой момент все никак не представлялся, так как работа была не слишком тяжелой, наставница спокойно сидела у окна и вышивала, и в целом все шло на удивление ровно и гладко. Выдался редкий
Нэте огляделась. Рано или поздно где-нибудь затеется ссора. Вопрос лишь в том, где и по какому поводу.
И вдруг ей пришла в голову идея.
Прямо перед нею сидели две девушки, прежде зарабатывавшие на жизнь проститутками в копенгагенском районе Писсерэнен. Их прозвали Бетт и Бетти, так как они постоянно болтали о Бетт Дэвис и Бетти Грейбл, двух голливудских актрисах, на которых хотели быть похожи и которым изо всех сил стремились подражать. Нэте понятия не имела, что это были за актрисы, будь они трижды прокляты, ибо, по правде говоря, она и в кино-то никогда не была, и разговоры эти достали ее до печенок.
А позади сидела шлюшка из Орхуса и ткала. Она была менее словоохотлива, чем остальные, возможно, потому что беседы давались ей тяжеловато; это была одна из закоренелых проституток, испробовавшая с мужчинами все, что только возможно. У них с Бетт и Бетти было припасено множество историй о своей профессии, но лишь на те короткие моменты, когда наставница выходила из комнаты. Истории повествовали о чесотке, расценках на различные виды сексуальных игрищ и сопутствующих услуг, смердящих мужиках и о том, как можно наказать того, кто отказывается платить за удовольствия.
Нэте оглянулась – орхусская проститутка подняла глаза и улыбнулась ей. За спиной у нее были три беременности, все три ребенка отданы на усыновление сразу после рождения; все свидетельствовало о том, что вскоре ее повезут в больницу Корсёра на операцию. Нэте прекрасно понимала, о чем идет речь, среди девушек постоянно это обсуждалось. По указанию главных врачей заведений для слабоумных женщин, Министерство социального развития частенько отправляло многих из воспитанниц на стерилизацию без их ведома. В любой момент девушек могли отправить на операцию, что не было секретом ни для кого, в том числе и для орхусской проститутки Пиа. Поэтому она пребывала в спокойствии и сдержанности и жила мечтами. Ибо у всех на острове имелись свои мечты, и прежде всего о семье и детях.
И у Нэте, и у Пиа.
Нэте повернулась к ней, прижав руку к губам, и прошептала:
– Мне очень жаль об этом говорить, но Бетт и Бетти кое-что обсуждали между собою. Я слышала – так говорила наша наставница, – ты хвасталась, что могла заработать сотни крон за одно утро, отсасывая у мужиков, и что снова будешь этим заниматься, если выберешься отсюда. Я бы хотела предупредить тебя. Я уверена, что твои слова уже дошли до Гитты Чарльз. Поверь, мне действительно очень жаль так говорить, но она уже все знает.
Звук ткацкого станка за спиной у Нэте замолк, Пиа положила руки на колени. Ей нужно было немного посидеть и осмыслить, что к чему. Осознать последствия, их тяжесть и испытать невероятное разочарование.
– Еще они сказали, что ты собираешься заколоть наставницу кроильными ножницами, – добавила Нэте. – Это правда?
Тут в девушке словно произошло короткое замыкание, а спустя секунду она вскочила с места и продемонстрировала, насколько крепко может вцепиться в волосы шлюха из Орхуса.
Нэте поднялась и выскользнула из комнаты, наставница тем временем принялась звать на помощь, а потасовка между тремя проститутками охватывала постепенно остальных девушек.
Они устремились через кухню и склад; одна из них позвонила в колокол, висевший перед офисом надзирательницы. В одно мгновение спокойный день наполнился визгами, криками и словами, которые предпочтительнее было бы не произносить.
Нэте в несколько секунд добежала до комнаты и обнаружила ключи Гитты на краю дверного косяка.
Она никогда не была внутри, и теперь ее глазам предстала аккуратная комната с изысканными картинами на стенах и тщательно прибранной постелью. Совсем немного личных вещей в небольшом комоде да пара удобных прогулочных туфель, в каких Нэте никогда не видела Гитту.
В них девушка нашла почти пять сотен крон и кольцо с гравировкой.
Кольцо она трогать не стала.
К вечеру штрафные комнаты в подвале и на втором этаже оказались заняты повздорившими швеями.
За ужином не было произнесено ни единого слова, что случалось довольно редко.
Ни одна девушка не хотела чем-то выделиться из общей массы, и в потасовке в швейной мастерской досталось всем. Наставницы до сих пор недовольно смотрели на побитых. Атмосфера была, мягко сказать, накаленной.
Рита, покачав головой, уставилась на Нэте. Она-то просила ее не о таком жутком переполохе. Затем подняла обе ладони, вытянув все пальцы, а потом – только два больших пальца, что означало – они начнут свое мероприятие в полночь. Непонятно, как она надеялась все провернуть.
В тот момент Нэте еще не знала, что Рита собирается поджечь постель своей соседки по комнате. Обычно за спичками на острове следили очень пристально, но Рита не была бы Ритой, если бы не разжилась спичкой и крошечным кусочком серы, стащенными как-то с кухни. Эти предметы весь день спокойно скрывались под ее объемной грудью и впервые были извлечены на свет, когда ее слабоумная соседка крепко заснула.
Именно соседка заорала, когда дым плотно заволок комнату, и тут же все повскакивали на ноги, ибо такое случалось и прежде. Конюшня загоралась не раз, а несколькими годами ранее и вовсе сгорела дотла. Даже смотритель маяка и его помощник через несколько секунд предстали с расстегнутыми ремнями на брюках и в незаправленных рубахах и принялись руководить работой насосов и водяных помп.
Рита и Нэте встретились за садом с беленой и оглянулись на пламя. Оно с треском выбило стекло в комнате Риты, от чего дым взвился в звездное небо винтом.