Журнал Двести
Шрифт:
Ульдор,
бывший кольценосец,
ныне малоизвестный литератор
Алан Кубатиев
Science fiction, the science of fiction, the fiction of science? или Что значит "Ф"?
В этом году, кажется, появляется свободное время для раздумий.
Отчаянные попытки "Миров" выплыть могут завершиться еще одним номером — и все. На какой срок — никто не знает. Отвратительно. Но интересно.
Вроде как Щеголев в интерпретации Элеоноры Белянчиковой.
Ладно, это все к слову. Больше меня интересует проблема, третьим выпуском "Двести"
У пост-Беловежской фантастики (будем считать это рубежом свободы) имеется достаточно обильная история, которая вполне и необходимо описуема.
Но что происходит с фантастикой, пока неясно — запор или роды?
Неясно в очередной раз, кто, собственно, тужится. Кто она, мамочка, такая.
Синхронистический метод в современном литературоведении мало популярен. Диахрония обычно дается легче. Сочетать времена с достижениями и устанавливать связь оных трудно. Однако следование ему все же дает результаты, не являющиеся ни в одном другом методе.
Увы, те наши критики, кто литераторы, те не историки. А те, кто историки, может, и писатели, но уж до обидного не критики.
Подозреваю, что и любое новое произведение известного доктора Каца не будет содержать того, чего мне не хватает. Кроме "отменной развязности", нужно еще и любить то, о чем стараешься писать.
Чего же мне не хватает, старичку?
Всего-навсего хорошего, добротного, в стиле Бориса Ремизова, Виктора Жирмунского или Леонида Пинского ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ФАНТАСТИКИ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 95 ЛЕТ. Лучше даже нескольких.
Очень хорошо отношусь к Переслегину и к его работе, люблю Бережного, их работы уже есть, но нужно другое, пока решительно отсутствующее. Даже в их работах разговор о стиле, языке, речи, ритме, образе — явление редчайшее.
Может быть, именно потому, что наша теперешняя фантастика в этом отношении достаточно стерильна. Есть авторы, которые знают, что такое стиль, но это Столяров, Успенский, Рыбаков, Маевский.
Пока к фантастике не станут относиться как к литературе, и требовать от нее как от литературы, она литературой не будет. Критика, талантливый и честный рассказ литературе о ней самой необходимейшая часть процесса. Одного читателя и книгопродавца литературе мало. Нужен весь уже вполне известный процесс, да еще многое из того, что фантастике довлеет, но пока не принадлежит. Скандалы и дискуссии не заменят настоящей критики. До бесконечности можно можно выяснять, демоны ли Столяров со Щеголевым или просто анфан террибли, и топтаться возле этой Черной Стены, пока не обнаружится, что она навозная куча. Гораздо труднее доказать, что эти и другие лица писатели — или нет.
Глупо считать книгопродавца последней инстанцией литературного процесса. Еще глупее считать, что он в нем не участвует. Но он не решает всего.
Достижения, которые кидается затем тиражировать коммерческий писатель, создаются не им. Их рождает фанатик, голодный гений. Открывает другой фанатик — Кэмпбелл, Подольный, Клюева или Беркова — а "раскручивает" третий.
Кстати, настоящий книгоиздатель и книготорговец критику спонсирует, содержит журналы и устраивает презентации. На кухонном языке экономистов такое называется "организация потребителя". Без самоотверженного, тщательного и нетрепливого критика фантастике каюк. Она превратится в кабак, куда ходят, зная, что выпивка там дерьмовая, но вот драка обязательно будет.
Уважаю попытку В.Рыбакова взорлить на фантастику среди других явлений культуры. Боюсь лишь одного — на девять десятых она в этот круг еще не вошла. Не может проломить пентаграмму. Бродит, ищет свою Сарматию…
Где ж она все-таки находится? Не Сарматия — НФ. Относительно чего соизмерима и какая ей все ж цена?
Андрей Николаев сказал: "Никто не хочет перестраиваться, вот мы и реанимируем трупы…" Не уверен. Во-первых, мне кажется, что они пока еще очень живые и не похоронены. Во-вторых, не перестраиваться не хочется. Противно становиться холуем у быстротекущих времен. Когда наступила и победила известная революция, хорошей литературы не было достаточно долго — дольше, чем мы существуем без Главлита. Она зрела. Но и потерять чувство времени нельзя. Только у писателя оно может и должно выражаться совершенно иным образом, чем у публициста и историка — порой даже парадоксально иным.
Боюсь, что во всем этом нам следует убеждать долгое время именно себя.
В свое время были такие академические сборники о русско-зарубежных литературных связях и мировом значении русской литературы. Честно говоря, никогда не мог понять, в чем оно проявляется, если даже перевести адекватно ни одного русского писателя на иностранные языки не удается.
Попробуйте посчитать, сколько книг русских писателей стали шедеврами мировой литературы для читателя Запада. Достоевский, Толстой, Чехов, ну Солженицын. Говорят еще, что Айтматов. Из фантастики — разве что Булгаков. А переводы… Попробуйте почитать сами. Не пожалеете.
Черт с ними, пусть сами разбираются, что для них шедевр. Но для нас — это совсем другое дело.
Русскоязычной фантастике, боюсь, зарубежная популярность вообще не светит. Да и нет пока еще толкового рынка ее — Олди правы. А рынок — это ведь не только место, где продают. Это своя Вселенная, с законами и топологией.
Дело еще мрачнее — или светлее, как посмотреть — русскоязычная фантастика будет по-настоящему нужна только русскоязычному читателю. И очень долго больше никому.
Обольщаться не стоит — шедевров мирового класса в ней пока нет. Шедевров национального уровня или кандидатур в таковые чуть побольше. Немало вещей, ниже уровня которых уже стыдно опускаться. Но пока исчезающе мало вещей, соперничать с которыми — штурмовать небеса.
Публицистика вещь прекрасная. Текущая критика — тоже. Но вот Милан Кундера сетовал в одном эссе, что она превращается в быстрый пересказ литературных событий. А превращение это на самом деле вырождение. Нам опять нужны добротные книги о нашей фантастике (их и было-то всего три), которых не заменят даже самые страстные и честные письма читателей. Лишь они способны установить верные точки отсчета, опираясь на которые можно создать верную карту.
Сделать это должен именно литературовед. Владеющий профессионально всей совокупностью знаний о литературе и любящий фантастику, но истину любящий больше.