Журнал «Если», 1994 № 03
Шрифт:
— Ну, допустим. И что же из этого следует?
— А то, что к ней не подходит ни одна из интеллектуальных отмычек, которые дают жизненный опыт и образование! Ergo — с ней нельзя справиться на сознательном уровне. Логика сознания— все равно что тяжеловесный слон, которому надо совершить прыжок, достойный кенгуру. Хэнк, представь себя в ситуации, когда для спасения собственной жизни надо взлететь, как птица. Но человек не умеет летать! Что ты будешь делать?
— Не представляю, — мрачно ответил Хэнк.
— На самом деле все очень просто:
— Ты же сам сказал, что люди не летают!
— Я сказал, что 1) ты не умеешь летать; 2) ты должен взлететь. Как ты действуешь? Цепляешься за 1), что вынуждает тебя отрицать 2). Как надо поступить? Ухватиться за 2), что автоматически отрицает 1). Видишь ли, многоопытное, логическое сознание заранее отвергает возможность решения задачи, поскольку известно, что человек не летает. Но подсознание-то не связано путами логики! Оно не оценивает задачу, оно просто ее решает.
— Вот так просто и решает?
— Ну, не совеем просто. Сначала подсознание должно запустить что-то вроде собственной вычислительной машины — назовем это механизмом интуиции. А интуиция есть колоссальная мощь при полном отсутствии дисциплины. Этакий всемогущий всезнайка, не контролируемый сознательным рассудком, гениальный, но чокнутый профессор… Нет, не так — ЧОКНУТЫЙ ПРОЦЕССОР! — и он с триумфом откинулся на спинку кресла.
— Ладно, — произнес Хэнк после продолжительного молчания. — Нам-то какая от этого польза, если мы не можем его контролировать?
— Какая польза? — Арли резко выпрямился. — Искусство! Наука! Вся современная цивилизация, наконец! Надеюсь, ты не станешь отрицать существование подлинных озарений? И когда-нибудь мы научимся вызывать их более эффективным способом, чем концентрация внимания, в надежде что случайно сработает матрица чокнутого процессора.
— Понимаю.
Помолчав, Хэнк добавил:
— Мне не слишком удобно напоминать о столь незначительной проблеме, но тем не менее: ты говорил о каких-то идеях относительно Арта Уиллоуби.
— Я как раз собирался перейти к Уиллоуби. Парень, несомненно, подвержен недугу, который школьные педагоги именуют неусидчивостью. На деле это недоразвитие сознательных механизмов концентрации внимания. Так что твоему подопечному приходится почти полностью полагаться на интуицию! Когда же она подводит, парень сдается и переходит к иному роду деятельности… или в иной колледж. С другой стороны, если уж интуиция включается, то результаты бывают блестящими. Судя по всему, твой феномен открыл для себя какой-то способ дополнительной стимуляции. Беда в том, что сам он этого процесса не сознает и, уж совершенно точно, не контролирует. Думаю, что скоро бедняга отключится. А когда проснется, не сможет бодрствовать столь длительное время. Поживем — увидим, — заключил Арли.
— Я уж точно намерен увидеть, — заявил Хэнк, вставая. — Хочешь взглянуть на него? Утром он сказал, что, кажется, немного устал. Я намерен скормить ему «чудовище» — новый стимулятор.
— А вдруг он сработает как снотворное? — ехидно осведомился Арли, выкарабкиваясь из кресла. Собеседник метнул на него испепеляющий взгляд.
— Принесите «чудовище»! — скомандовал Хэнк.
Палата, в которой поселили Арта, была завалена
книгами, журналами и географическими картами. Поскольку держать в госпитале инструменты, рабочие или музыкальные, а также домашних животных было запрещено, испытуемый утешился изучением военного искусства Ганнибала Карфагенского. В данный момент Арт пытался извлечь истину из весьма неясных рапортов касательно бегства Ганнибала от римлян, но пришлось нехотя отложить фолиант и взять из рук Марджи небольшую белую капсулу.
— Вы полагаете, это меня возбудит? — с сомнением спросил он.
— Это просто не даст вам заснуть, — убедительным голосом проговорил Хэнк.
— Ну, не знаю… Я ведь объяснил, что не употребляю кофе и всякого такого. Полчашки — и у меня просто глаза лезут на лоб.
— Как, по-вашему, мы будем платить за проверку лекарства, — у Хэнка был уже совсем другой голос, — если вы отказываетесь его принимать?
— О… с этой точки зрения… Тогда конечно. Можно водички?
Марджи протянула ему полный стакан, смерив свое начальство нелестным взглядом. Арт проглотил капсулу и застыл с таким видом, будто ожидал, что она вот-вот взорвется у него в желудке. Этого, разумеется, не произошло, и он слегка расслабился.
— Когда оно подействует?
— Минут через пятнадцать.
Все четверо — испытуемый, Хэнк, Марджи и Арли — погрузились в ожидание. Через десять минут лицо Арта просветлело, и он объявил, что чувствует себя прекрасно. Через пятнадцать минут он был весел, игрив и чуть ли не приплясывал на месте.
— Ужжжасно извиняюсь, доктор, что немного струсил! Я не привык к стимуляторам, вы понимаете. А ваше «чудовище» — прелесть!
— Рад это слышать. Марджи, проверьте его реакции по тестам.
— Пррекррасное лекаррство! Настоятельно рррекомецдую! Марджи вывела пациента, и было слышно, как Арт скачет по коридору.
— Ну как? — спросил Хэнк у Арли.
— Посмотрим…
— … И не вздумай отпираться, — упрямился Хэнк через полчаса, опустошая вторую чашку кофе. — Я слышал это собственными ушами. Ты сказал: если человек включит подсознание, он полетит как птица.
— Не совсем так. И к тому же, это всего лишь полемический прием, — защищался Арли. — Только потому, что я изложил фантастические идеи в научной форме, ты имеешь нахальство требовать от меня практических указаний. Разумеется, ни один человек НЕ МОЖЕТ летать.
— Нет уж! По твоей теории любой чокнутый, вроде Уиллоуби, непременно полетит, если нажмет соответствующую кнопку в мозгу.
— Че-пу-ха! НИКТО НЕ ПОЛЕТИТ!
Тут из коридора послышался бешеный цокот женских каблуков, и в кабинет ворвалась встрепанная Марджи. Несколько секунд она жадно хватала воздух, не в силах произнести ни слова.