Журнал «Если», 1995 № 08

Лукин Евгений Юрьевич

В самый разгар ликования жителей Будайина, избавившихся с моей помощью от страха перед убийцей, я чувствовал себя более одиноким, чем всегда.

19

— На самом деле ты не хочешь этого. Одран взглянул на собеседника. Вулф восседал в кресле — воплощенное высокомерие и самодовольство: глаза полузакрыты, губы то выпячиваются, то сжимаются в тонкую линию. Он чуть повернул голову и посмотрел на меня.

— Ты не хочешь этого, — повторил великий детектив.

— Нет, хочу! — вскричал Одран. — Хочу, чтобы все поскорее закончилось!

— Тем не менее… — Тот поднял толстый палец и помахал им. — Ты продолжаешь надеяться на упрощенное

решение проблемы, некий способ, который избавит тебя от опасности быть убитым или, что еще больше пугает тебя, изуродованным. Если бы Никки убили чисто, без изуверской жестокости, ты без колебаний преследовал бы преступника и нашел его. А теперь ситуация, в которой ты оказался, ужасает тебя все больше, и ты желаешь лишь одного: спрятаться от реальности. Подумай сам, где ты сейчас находишься: скорчился в вонючем чулане какого-то нечистоплотного феллаха. Фу! — Вулф осуждающе нахмурился.

Одран почувствовал, что обречен на поражение.

— Ты хочешь сказать, что я избрал неверный путь? Но ведь детектив ты, а не я! Я просто Од-ран, здешний черномазый, который сидит на куче тряпья рядом с пластиковыми стаканами и прочим мусором. Ты ведь сам постоянно твердишь, что любая спица приведет муравья к центру колеса.

Вулф пожал плечами (то есть чуть приподнял их).

— Да, я действительно так говорю. Но если муравей проползет три четверти пути по оси, прежде чем выбрать спицу, он рискует потерять не просто время гораздо более ценную вещь, мой друг!

Одран беспомощно развел руками.

— Я приближаюсь к цели своим некультурным и неуклюжим способом. В общем, как умею. Почему бы тебе, о эксцентричный гений, не использовать свои великие способности и не объяснить мне, где искать второго убийцу?

Вулф вцепился в ручки кресла и медленно поднял свое массивное тело. Он не удостоил меня вниманием, проходя мимо. На лице гения дедукции застыло весьма озабоченное выражение. Пора навестить орхидеи.

Вытащив из розетки модик и вставив вместо него свои суперучилки, я обнаружил, что сижу на полу чулана, опустив голову между колен. Я снова почувствовал себя непобедимым: исчезли голод, усталость, жажда, страх, даже гнев. Сжав губы, пригладил растрепавшиеся волосы, принял героический вид. Ну-ка, ребята, разойдись, это работа для…

Это работа для меня. Да, наверное. Тут уж ничего не поделаешь.

Я бросил взгляд на часы. Уже вечер. Тем лучше: все местные потрошители и их потенциальные жертвы как раз вышли на улицу.

Я хотел доказать этой раздувшейся от чванства жабе, Ниро Вулфу, что настоящие, из плоти и крови, а не придуманные люди тоже способны шевелить своими примитивными мозгами. А еще хотел прожить остаток жизни без подспудного страха, что через мгновение меня начнет выворачивать наизнанку. Следовательно, надо найти убийцу Никки. Вот и все.

Я вытащил конверт и пересчитал хрустики. Пятьдесят семь с лишним тысяч киамов. Я рассчитывал найти, самое большее, пять кусков. Я долго сидел, не отрывая глаз от толстой пачки банкнот.

Потом убрал деньги, вытащил коробочку с пилюльками, проглотил без воды двенадцать паксиумов. Покидая свое убежище, по пути столкнулся с Джариром и, не проронив ни слова, вышел из его дома.

Улицы в этом квартале уже были пустынны, но чем ближе я подходил к Будайину, тем больше встречалось прохожих. Я миновал Южные ворота и зашагал по Улице. Во рту пересохло, хотя училки по идее должны контролировать работу эндокринной системы. Хорошо еще, что я не чувствовал страха, потому что… потому что на самом деле напуган до смерти. Мне повстречался Полу-Хадж; он что-то бормотал, но я просто кивнул ему и прошел мимо, словно столкнулся с незнакомым человеком. Должно быть, сегодня в городе проходил какой-то съезд или к нам привезли группу туристов, потому что мне вспомнились небольшие скопления чужаков посреди Улицы, глазеющих на живописные бары и кафе. Я даже не удосуживался обойти их, просто расталкивал стоявших на пути.

Когда я добрался до магазина Шиита, дверь была заперта. Я стоял, тупо уставившись на нее. Не помню, чтобы заведение Хасана когда-нибудь закрывали.

Если бы такое увидел обычный человек по имени Марид Одран, он сообщил бы Оккингу; но сейчас здесь стояли Одран и его чудо-училки. Поэтому я вмазал несколько раз по замку. Наконец он не выдержал моего натиска, и я смог войти.

Абдул-Хасан, наш юный американец, естественно, не сидел на своем обычном месте. Я быстро пересек комнату, сорвал ткань, прикрывавшую вход на склад. Там тоже никого не оказалось. Почти бегом преодолев неосвещенный проход между высокими рядами деревянных ящиков с товарами, я распахнул массивную стальную дверь и вышел в темный переулок. Напротив в стене красовалась еще одна дверь, а за ней — комната, в которой когда-то я выторговывал свободу для Никки (увы, она недолго наслаждалась ею). Я подошел к последнему препятствию и забарабанил по гулкому металлу. Нулевой результат. Я снова принялся отбивать кулаки. В конце концов послышался тонкий голос, сообщавший мне что-то по-английски.

— Хасан! — заорал я.

Новая порция загадочных отрывистых фраз; затем голос утих, а через несколько секунд его обладатель опять выкрикнул несколько слов на языке неверных янки. Я поклялся, что, если переживу сегодняшнюю ночь, обязательно куплю пареньку училку арабского языка. Вытащив конверт с деньгами, я стал размахивать им в воздухе, вопя как пароль:

— Хасан! Хасан!

Дверь чуть приоткрылась. Я вынул тысячную банкноту, сунул в руку юного американца, дал ему полюбоваться на остальные хрустики и повторил:

— Хасан! Хасан!

Дверь с грохотом захлопнулась; мои деньги бесследно исчезли.

Когда дверь снова приоткрылась, я был готов действовать: сразу же вцепился в нее, потянул изо всех сил, заставив мальчишку в конце концов отпустить ручку.

Он, пронзительно вскрикнув, навалился на дверь, но все-таки разжал пальцы. Я распахнул ее и сразу согнулся пополам: поганец стукнул меня изо всех сил. Из-за его маленького роста удар не попал в цель, но все равно было чувствительно. Я схватил его за рубашку, влепил пару хороших затрещин, стукнул головой о стену и отпустил. Абдул-Хасан мешком свалился на грязную мостовую. Я немного постоял, чтобы отдышаться. Училки работали отлично: сердце билось ровно, как будто я только что отплясывал на вечеринке, а не дрался. Перед тем как отправиться дальше, я нагнулся над мальчишкой и вытащил зажатую в кулаке тысячную банкноту.

Как часто говорила моя мамочка: «Никогда не бросай свои вещи где попало».

На первом этаже — ни души. Я решил запереть за собой стальную дверь, чтобы ни американец, ни другие злоумышленники не смогли подкрасться сзади, но потом передумал: возможно, придется быстро сматываться. Прижимаясь к стене, стараясь идти бесшумно, я медленно и осторожно двинулся к лестнице, которая вела наверх.

Без моих училок я был бы сейчас далеко отсюда, нашептывая всякие красивые фразы на ушко незнакомке на каком-нибудь романтическом языке. Я вытащил коробку с приставками и задумался. Обе моих розетки загружены не полностью, можно нацепить еще штуки три, но я ведь, кажется, обзавелся всем, что пригодится в критической ситуации. Если честно, оставалась еще черная училка, воздействующая на центр наказания. Вряд ли когда-нибудь соглашусь подключить эту страшную штуку; с другой стороны, если придется столкнуться лицом к лицу с чудищем, вроде Хана, имея при себе только хлебный нож, я скорее стану разъяренным хищником, чем визжащим от бессилия, страха и боли царем природы.