Журнал «Если», 1996 № 03

Эдмунд Купер

КИРОН ГОЛОВА-В-ОБЛАКАХ

В восемь лет Кирон часто играл со своей нареченной невестой Петриной. Потом, когда невинный возраст закончился, им уже не позволяли оставаться вдвоем, пока наконец Кирон не достиг совершеннолетия и не вышел из-под контроля своих опекунов.

Мальчика отдали в ученики Хобарту, художнику. Поначалу в его обязанности входило мыть кисти, помогать натягивать холст и смешивать краски. В десять лет он перешел к Хобарту жить, чтобы находиться при деле постоянно. Кирон ждал этого дня — и боялся. Ему не терпелось постичь тайны живописи, законы перспективы, гармонии и изображения; и в то же время он не хотел становиться художником. Он хотел летать по воздуху, как птица. А это пахло ересью.

Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что такое ересь, и еще был слишком юным, чтобы этого бояться. Учитель и заботящийся о душе мальчика священник провели немало часов, объясняя ему дьявольский характер неугодных Господу машин. Им не удалось заронить должного страха в душу Кирона; она, напротив, исполнилась тайного преклонения. Уже в пять лет Кирон знал, что однажды он изобретет неугодную Господу машину, чтобы летать по воздуху, как птица.

Отцом маленькой очаровательной девочки Петрины был Шолто, кузнец. В качестве нареченного Петрины Кирову позволялось наблюдать за Шолто в его кузнице — огромная привилегия. Кирон понимал, что придет день и ему тоже придется работать с металлом. Нужно научиться этому делу, чтобы изготовлять необходимые для летающей машины детали. Поэтому он задавал Шолто массу вопросов. Кузнец, огромного роста добряк, обожал свою работу и не видел вреда в том, чтобы поболтать с мальчишкой, да еще помолвленным с его дочерью. Он не считал подобные разговоры нарушением цеховой клятвы Гильдии кузнецов. Вскоре Кирон приобрел определенные познания в закалке стали, скреплении металлических пластин заклепками, ковке шлемов, застежек, копий и плужных лемехов.

— Послушай, малыш, — добродушно ворчал Шолто, — ну и лентяй же ты. Тебе надо думать, как бы что-нибудь нарисовать и раскрасить, а не о том, как стучать в свое удовольствие по железу. Иди, отрабатывай рисунок, не то мастер Хобарт разукрасит твою задницу.

Кирон проявлял благоразумие. Он знал, когда кузнец шутит, а когда говорит всерьез; он знал также, что не стоит хвастаться своими познаниями в кузнечном деле перед кем-либо, а тем более перед отцом.

В детстве дни могут пролетать мгновенно, а могут тянуться бесконечно долго. Кирон, как и прочие члены семьи, вставал с рассветом и тут же вместе со всеми принимался за работу. Пока мать набирала воды из колодца и ставила на огонь кашу, он приносил из мастерской отца стружку и щепки для очага. Отец же шел на поиски

После завтрака Кирон вместе с другими ребятишками направлялся в дом учителя на урок, который длился около часа. Потом мальчики расходились по своим наставникам, где до полудня трудились как подмастерья.

Кирону повезло больше других. Хобарт процветал, найдя себе покровителя в лице Фитзалана, владельца феодального поместья Арандель. Хобарт был отменным портретистом, а Фитзалан из Аранделя был тщеславным человеком с тщеславной женой и тремя тщеславными дочерьми. Он не терял надежды обзавестись еще и сыном, но и трех дочерей с лихвой хватало, чтобы плотно загрузить Хобарта работой.

Хобарт поощрял Кирона, его эксперименты угольными палочками на дорогой бумаге. Он мог себе это позволить. Хобарт никогда не был женат. Сейчас он был богат, сед, одинок… Ему хотелось считать Кирона своим сыном.

Так что мальчишке многое позволяли и за малое спрашивали. Хобарт разглядел в нем талант к рисунку, но отмечал слабое пока чувство цвета. Что ж, возможно, оно еще придет. Хобарту нравилось думать, что на стенах замка рядом с его картинами, покрытыми пылью и славой веков, будут висеть картины Кирона…

В детстве дни могут пролетать мгновенно, а могут тянуться мучительно долго. По вечерам, освободившись от своих обязанностей у мастера Хобарта, Кирон самостоятельно распоряжался своим временем. Это было роскошью. В десять лет он станет настоящим подмастерьем и такой свободы уже не будет. А после, догадывался Кирон, возможность делать то, что хочется, навсегда уйдет из его жизни. Если только не удастся изменить выпавшей ему судьбы. Он был слишком молод и верил, что такое возможно; он был достаточно взрослым и понимал, что для этого придется бросить вызов установившимся — почти священным — традициям.

Летними вечерами они с Петриной убегали в холмы. Поросшая лесом гряда напоминала рукотворную стену, протянувшуюся на десять-двенадцать километров от моря. Там, в царстве благородных оленей, фазанов и кроликов, они создавали свой сказочный мир.

Петрина была миловидной девочкой с широко открытыми глазами и волосами цвета перезревшей пшеницы. Придет день, и Кирон станет ее мужем, отцом ее детей. Ей хотелось узнать о нем побольше. Петрина уже понимала, что у Кирона есть тайна, но в чем она заключалась, ей было неведомо.

Однажды теплым летним вечером, отчасти следуя своему плану, а отчасти по воле случая, Петрина узнала самое заветное желание Кирона.

Утомившись от лазанья по деревьям, пуганья косуль и собирания диких цветов, они лежали на сияющей зеленью лужайке и рассматривали небо сквозь листья огромного бука.

— Когда ты станешь великим художником, — сказала Петрина, — я смогу покупать красивые ткани и шить платья, которым будут завидовать все женщины в округе.

— Я никогда не стану великим художником, — отозвался Кирон без всякого сожаления.

— Ты учишься у мастера Хобарта. А он великий художник. Ты узнаешь его секреты, у тебя появятся свои…

— Я никогда не достигну мастерства Хобарта. Он посвятил этому всю свою жизнь. А я свою посвятить не могу.

— Почему?

— Потому, Петрина, что мне уготовано другое.

— Тебе ничего другого не уготовано, Кирон. Ты отдан в ученики мастеру Хобарту, и мы с тобой помолвлены. Такова наша судьба.

— Такова наша судьба, — передразнил ее Кирон. — Глупости! Рассуждаешь, как маленькая девочка. Я хочу летать.