Журнал «Если», 1997 № 01
Шрифт:
Никто из тех, с кем Роббинс беседовал на эту тему, не понимал, почему нельзя посетить прошлое раньше середины XVII века или позднее 1998 года. Ходили слухи, что запрет на последние шесть десятилетий объясняется нежеланием членов исполнительного комитета, ведающих делами института, допустить встречу сегодняшней молодежи кое с кем на ТКЗ, особенно с самими членами комитета во времена их молодости. Роббинс, в отличие от многих своих коллег, не находил в этих ограничениях препятствий для своей работы. Видимо, из уважения к его познаниям в западной музыке до XXI века, то есть «золотого периода», его и пригласили в Институт транскосмических
Институт был международной организацией, призванной использовать и применять транслокацию — перенос во времени. Цель состояла в том, чтобы «возвращаться назад во времени» на ТКЗ и собирать там информацию и «культурные артефакты», в том числе музыкальные, утраченные на настоящей Земле. Обладая монополией на эту технологию, институт нес также ответственность за то, чтобы транслокация не использовалась в неподобающих целях. Существовало правило, называвшееся «Первым законом контактов», которому все сотрудники института должны были следовать неукоснительно. Согласно закону, любой, попавший на ТКЗ, брал обязательство сводить к минимуму любые контакты с людьми и не делать ничего, что могло бы изменить «прошлое».
Именно это правило Роббинс предлагал сейчас нарушить, причем весьма существенно.
— Это и должно послужить ответом на ваш вопрос. — Доктор Эверетт величественно сложила руки на груди.
Директор выглядела такой же смущенной, как и все остальные.
— Следовательно, вы утверждаете, насколько я поняла, что мы способны изменить прошлое на ТКЗ, не изменив нашего собственного прошлого?
Эверетт побагровела.
— Вот именно! Об этом я и твержу. Или вы меня не слушаете?
Роббинс трепетал перед ней не меньше, чем все прочие, хотя не переставал удивляться, каким образом эта маленькая старушка с безупречным узлом седых волос на затылке, годящаяся большинству из них в бабки, умудряется превращать их всех, в том числе признанных экспертов в своих областях, а также своих сверстников, в нашкодивших приготовишек, смиренно выслушивающих нагоняи от наставницы.
— Тогда попробую объяснить проще. Транскосмическая Земля двигалась по вектору линейного времени, так же, как и мы. Собственно, тогда мы ничем друг от друга не отличались. Но после квантово-временного сдвига, приведшего к ответвлению существующей Вселенной от ТКЗ, реальная связь между нашим линейным временем и ТКЗ прервалась. ТКЗ перестала быть «прошлым вообще», превратившись в «одно из прошлых», которое мы можем менять, не опасаясь за единственное в своем роде прошлое или настоящее на нашей ветви Вселенной. Позволю себе грубое сравнение: точно так же новорожденный после перерезания пуповины живет отдельно от матери и продолжает существование, что бы с ней ни стряслось. Вот и наша Земля со своим линейным временем существует теперь отдельно от ТКЗ.
Реализация предложения доктора Роббинса станет доказательством того, о чем я уже много лет твержу моим невосприимчивым коллегам и исполнительному комитету. Мы не изменим свою собственную историю, которая существует в памяти человечества, и не прекратим существование, изменив ход истории на ТКЗ.
Директор учтиво кивнула.
— Благодарю вас, доктор Эверетт. — Она обернулась к седовласому мужчине слева. — Прошу, доктор Харрисон.
Сесил Л. Харрисон был конкретен.
— Доктор Эртманн, физик из моей группы, обладающая наибольшим опытом практической работы
Следовательно, достаточно сделать пациенту инъекцию соответствующего препарата примерно за месяц до заражения. Лекарство препятствует проникновению вирусной ДНК в клетки и дает почти стопроцентный эффект.
Харрисон кашлянул.
— Тем не менее не следует забывать, что к моменту смерти объект страдал и другими болезнями, поэтому, даже если мы спасем его от гепатита, он может скончаться по другой причине. По моим расчетам, он проживет дополнительно пять, от силы десять лет.
— Благодарю вас, доктор Харрисон, — молвила директор. — По словам наших гостей, технических препятствий к реализации предложения доктора Роббинса не существует. Теперь нам надлежит поразмыслить, следует ли это делать. Доктор Роббинс и доктор Брентано уже высказали свою точку зрения. Есть ли иные соображения?
Настал момент истины, подумал Роббинс. Брентано была ярой противницей проекта. Впрочем, сейчас было бы политически недальновидно выступать с ней заодно. Она вместе с возглавляемым ею сектором философии и теологии впала в немилость у исполнительного комитета, когда факты из их доклада, приоткрывшего завесу тайны над истинным содержанием событий в Лурде в 1858 году, просочились в печать. Институт осадили возмущенные толпы, а кто-то даже грозил подложить бомбу. Официальный протест французского правительства, испугавшегося за будущее своей туристической индустрии, тоже не способствовал репутации сектора.
Литтона и Шимуру надлежало причислять, скорее, к сторонникам. Если предложение Роббинса будет одобрено и эксперимент пройдет удачно, то он станет прецедентом, которым воспользуются ученые, чтобы продвинуть собственные проекты.
Только Биллингсли оставался, как всегда, человеком-загадкой.
— Мы с доктором Литтоном всецело за предложение доктора Роббинса, — высказался Шимура.
Директор кивнул Биллингсли. Самый молодой из участников заседания поправил галстук-бабочку, надел роговые очки и провел рукой по коротким блестящим волосам.
— У меня двойственное отношение к эксперименту. Если план Гозарда сработает, я смогу предложить собственные проекты. Скажем, побывать на Второй Земле и посоветовать кое-кому не садиться в самолет.
О ком это он, недоуменно подумал Роббинс.
— Но Тони, — Биллингсли кивнул в сторону Брентано, — сомневается, хватит ли нам ума, чтобы сообразить, что произойдет, если мы изменим прошлое Второй Земли. Вдруг мы все испортим? Опираясь на знакомую мне литературу, я вынужден согласиться с ней: нарушение Первой директивы не слишком хорошая идея. Нам не следовало бы так рисковать: того и гляди, превратим тамошних жителей, а то и самих себя в каких-нибудь ящериц.