Журнал «Если», 1997 № 01
Шрифт:
Все — более никаких новшеств за ним не числится.
Генри Стратманн
СИМФОНИЯ В МИНОРЕ
Стоило ему выбраться из прохода, как фасад здания справа от него рухнул от взрыва.
Покинутый жителями город лежал в руинах. Почти все дома вокруг были полностью или частично разрушены. Некоторые пожирал огонь, и в холодное небо валил горький черный дым. Широкая улица, на которой он стоял, была изъедена воронками и усеяна обломками досок, битым стеклом, изуродованными трупами животных. Издалека слышались неразборчивые выкрики, визг, частые выстрелы, душераздирающий свист рассекавших воздух снарядов, за которым следовали громовые разрывы.
Внезапно из-за ближнего угла вылетела лошадь, тащившая за собой коляску, и устремилась прямиком на него. Кучер, нахлестывавший лошадь, и сидевшая рядом с ним женщина с серым лицом были явно не в себе от ужаса. Роббинс отскочил в сторону; коляска зацепила его за рукав.
Не успел он отдышаться, как из-за того же угла появился тучный краснолицый господин и бросился бежать. Роббинс едва успел схватить его за руку:
— Что происходит?
Толстяк вытаращил глаза.
— Отстань, болван! — гаркнул он. — Они гонятся за мной! Они всех нас поубивают!
Прежде чем Роббинс успел спросить, о ком речь, беглец вырвался и пустился наутек. Роббинс кинулся было за ним, но тут воздух вспорол душераздирающий звук. Целый квартал впереди удирающего толстяка разом обрушился. Бедняга взлетел в воздух, безумно размахивая руками, перевернулся на лету и шлепнулся, разбив голову о мостовую…
И снова раздался топот. Памятуя последние слова убитого, Роббинс стал судорожно оглядываться в поисках убежища. Ближайшим укрытием оказалась только что разверзшаяся посреди улицы воронка. Она напоминала скорее лисью нору, однако он сумел в ней уместиться, растянувшись на животе и спрятав голову. Потом, не обращая внимания на грязь, облепившую его одежду, он выглянул.
Из-за рокового угла, откуда появились экипаж и несчастный толстяк, вывернули четверо всадников. В одинаковых черных папахах на головах, коричневых рубахах, распахнутых на груди, красных кушаках на поясе, черных шароварах, заправленных в высокие военные сапоги… Вооруженные длинными шашками. Все четверо с одинаково свирепыми бородатыми лицами.
Не обращая внимания на воронку с беглецом и на отдаленную канонаду, они не спеша затрусили по улице. Расстояние между ними и Роббинсом неуклонно сокращалось. Через каждые несколько метров они останавливались и пристально вглядывались в окружающие здания, как будто кого-то искали.
Роббинс поспешно спрятал голову. Сердце бешено колотилось. До проулка, из которого он выскочил, — оттуда лежал путь домой — было теперь слишком далеко. Если он попробует до него добежать, всадники обязательно заметят его и изрубят извлеченными из ножен шашками.
Если же он останется в воронке, то через несколько минут они окажутся буквально над ним.
В голове у него зазвучала русская танцевальная мелодия из балета Чайковского «Щелкунчик». Неужели перед ним казаки?
От растерянности и отчаяния Роббинс крепко зажмурился. В голове билась, как басовая тема в дьявольской пассакалье, одна и та же мысль: «Боже, что же здесь творится?!»
ЭКСПОЗИЦИЯ
— Мы не вправе брать на себя роль Бога!
Г. Л. Роббинс, руководитель музыковедческого сектора, внимательно оглядел остальных членов гуманитарного комитета, сидевших вокруг стола, и облегченно перевел дух. Все, кроме Биллингсли, вроде бы одобрительно воспринявшего выпад Брентано, не собирались ее поддерживать.
Директор Института транскосмических исследований, председательствующая на заседании, хмуро посмотрела на Брентано.
— Благодарю вас за ваши замечания, доктор. Однако прежде чем мы приступим к дискуссии по поводу реализации предложений доктора Роббинса, необходимо решить, осуществимо ли оно в принципе. Именно для этого я пригласила на заседание уважаемых членов научного совета доктора Эверетт и доктора Харрисона.
Она кивнула, предоставляя слово пожилой особе справа от нее.
Кэтрин Эверетт кивнула ей в ответ.
— Я обрисовала свою позицию в докладе, адресованном комитету. — Она оглядела присутствующих. — Полагаю, все ознакомились?..
Смущенный вид коллег свидетельствовал: мало кто из них имеет представление о содержании доклада доктора Эверетт. Сам Роббинс не представлял себе, что стоит за такими понятиями, как «замкнутая петля времени» и «квантовые временные линии». Что касается уравнений…
Директор института дипломатично предложила:
— Может быть, вы обобщите свои заключения о возможной опасности путешествий в прошлое?
— Нет-нет! — воскликнула Эверетт. — То, что мы делаем на Транскосмической Земле, никак не может отразиться на нас. Перенос туда может выглядеть как простое путешествие в прошлое, со всеми сопутствующими такому путешествию парадоксами и нарушениями в причинно-следственных связях, но на самом деле происходят гораздо более сложные процессы. Любое внесенное нами туда изменение просто-напросто заменит текущую историю ТКЗ на один из бесчисленного количества вариантов «теневых историй», превратив его в истинный факт. Наша же история останется незыблемой…
Далее последовал монолог о «квантово-временной прерывистости» и «ветвлении пространства», но Роббинс не смыслил во всем этом ровным счетом ничего.
Впрочем, даже мало что понимая в подобных премудростях, он доверял познаниям доктора Эверетт. Она стояла у истоков теории «транскосмологии», открывшей возможность путешествий на Транскосмическую Землю. Судя по всему, Эверетт расходилась с другими физиками института по поводу того, что представляет собой ТКЗ — подлинное прошлое Земли, некий параллельный мир или что-то еще. В любом случае существовала возможность перенестись туда, в любую временную точку в пределах «временного окна» протяженностью примерно в четыреста лет, пробыть в этом «отрезке» сколь угодно долго и возвратиться на «свою» Землю по прошествии срока такой же продолжительности.