Журнал «Если», 1997 № 03
Шрифт:
— Мицак!
Шаги стихли.
— Я слушаю.
— Что стало с теми, кто был со мной в мадахе на Дитааре?
— Вы не помните? Я уже говорил вам, что все ваши солдаты погибли.
— Это я помню. А Бенбо?
— Не знаю. Я покинул Дитаар вместе с вами.
— Чем вы занимаетесь здесь, Мицак?
— Овьетах настоял, чтобы при вас находился человек. Это и есть я.
— Вам нравится ваша работа?
Мицак подошел к двери.
— Овьетах очень могуществен. Как вам известно, должность дает привилегии.
Мицак вышел.
Джоанн улыбалась, погружаясь в безразличную полудремоту. Ее улыбка ровно ничего не выражала, оставаясь на лице по чистому недоразумению.
6
Подобно всем живым существам, мы жаждем удобства и безопасности на надежном пути, направление которого можно найти благодаря вечному знанию и нерушимым истинам. Но для того чтобы стать избранными, мы обязаны отказаться от удобства и безопасности, даруемых инстинктами, ибо все наши знания — это лишь вероятности, а истины являются доктринами, меняющимися при появлении более правдивой правды.
Слепота!
При ослаблении анестезии к ней вернулось сознание. Сознание и боль.
Джоанн снова стала ощущать время, его безжалостную замедленность, смертельную монотонность. Ее мир снова скорчился в тесных рамках.
Слепота!
Этой болезнью страдали и в прошлом, слепым полагались собаки-поводыри, бугорчатая бумага, палочки с красными наконечниками. Однако заменить зрение не могло ничто. Она была обречена лежать в ожидании, что кто-нибудь включит свет и пробудит ее от кошмара. Однако свет все не загорался, и никто не прерывал этого кошмара.
Ярость…
Сначала это была такая лютая злоба, что ее хотелось назвать «слепой», если бы сама злобствующая еще раньше не лишилась зрения. Но ее беды не исчерпывались слепотой. Она была совершенно беспомощна и всецело зависела от милости драков. Но что они предпримут? Насколько безгранична протекция, оказанная ей Торой Соамом? И кто он такой в конце-то концов?
Ее, раздавленную слепотой, все сильнее охватывал удушливый страх. О, если бы она могла ВИДЕТЬ тех, кто ее окружает! С тем, что видишь, куда проще бороться, да и вообще иметь дело. Она не знала даже, что представляет собой ее палата, на кого похожа она сама. О, если бы она обрела зрение!
Ей привиделся образовательный центр Кидеге на Байна Я.
Ей было всего тринадцать лет; неуклюжая деревенщина по имени Маллик Никол увязался за ней, когда она направлялась к переходу на Ндугу Воили.
— Джоанн! Джоанн! Подожди!
— Кого мне ждать, Маллик Никол? Тебя?
— Кого же еще? Разве за тобой бежит еще кто-нибудь?
— А зачем за мной бежишь ты? Ну-ка, отвечай.
— Ты красивая, Джоанн. Поэтому я и
— Лгун!
— Я никогда не вру.
— Ты действительно считаешь меня красивой?
— Разве ты никогда не смотрелась в зеркало? Еще какая красивая! Умом, может, и не блещешь, но красотой — точно.
— Я не дурочка!
— А разве не глупость — спрашивать, считаю ли я тебя красивой?
…В тот вечер, глядя на себя в зеркало, она увидела совершенно другого человека: незнакомую красивую девушку.
…Теперь она обуглилась и ослепла. Слепая!
День проходил за днем, но она не могла вести им счета. Ей мешала собственная сонливость, желудок, даже рутинные шумы в ковахе. Пустое время стало еще более опасным врагом, чем смерть.
Она лежала на спине, слыша только стук собственного сердца, слепо шарила пальцами по краям койки, по губчатому постельному белью, по собственному нагому телу.
Она была в палате одна; замерев, можно было расслышать, как бежит в трубках жидкость. Откуда-то — скорее всего, из коридора — доносились шорох одежд, шепот, шаги.
Она открыла для себя, что наяву нет ничего ужаснее, чем мир собственного воображения. Джоанн был предоставлен выбор: размышлять или слушать. Она предпочла слушать.
Она научилась различать походки: у каждого была своя, такая же неповторимая, как отпечатки пальцев. Мицак перемещался медленно, ровными шажками. У Пура Сонаана походка была потяжелее. Был еще один обладатель легких шагов — Вунзелех Хет, регулярно впрыскивавший ей лекарства и снимавший показания мониторов.
Некто, приносивший еду, появлялся и исчезал стремительно и не имел имени.
Уборщик волочил ноги и распространял цветочный аромат.
Еще кто-то выносил ночной горшок: этот передвигался тяжело и имел соответствующий запах…
Медленные, ровные шажки.
— Мицак?
— Слушаю вас.
Он подошел к ее койке и уселся на возвышение рядом.
— Пришло время пообщаться, Никол. О чем вам хочется поговорить?
— Кем вы были, Мицак? До того, как напялили синие одежды.
Мицак, помолчав, откашлялся.
— До войны я проживал на Аккуйя. Когда началась война, я предложил свои услуги Флоту драков.
— Почему?
— Разве так трудно понять, почему человек защищает свой дом? — Стук пальцев по чему-то твердому. Потом стук прекратился. — Я состоял в совете христианской миссии…
— Вы священник?
— Католический. Наша миссия прибыла на Аккуйя по приглашению тамошних джетахов. Обмен философскими концепциями… Мы обучали джетахов, а сами получили за это доступ в талман-ковах на Аккуйе. Я пробыл там три года, прежде чем вспыхнули события на Амадине, а потом — война. Этого времени нам хватило, чтобы прочесть и понять Талман. Изучив диаграммы, большая часть миссии перешла на сторону драков.
Диаграммы… В пылающей библиотеке коваха в Ве-Бутаане стены были испещрены сложными диаграммами, логическими кругами, графиками…