Журнал «Если», 2000 № 06

Дяченко Марина и Сергей

«Ну и здоров, — думал Алексей. — А ведь я до сих пор так и не выяснил, сколько их здесь. Сотня? Тысяча? А может, сто тысяч?»

— Эй, как там тебя? — Зайцев постучал своего перевозчика по плечу. — Слышь, мужик, куда ты меня везешь?

Очевидно, такое фамильярное обращение не понравилось кудияровцу, и он решил проучить стояка. Не предупреждая, он на всем скаку прыгнул вбок и припечатал наездника спиной к стене. Удар был настолько сильным, что воздух с медвежьим ревом вышел у Алексея из легких.

Пока Зайцев приходил в себя, пока собирался с духом, копался в кармашке, впереди показался едва заметный свет, оранжево-тусклый и замогильный, словно исходил из склепа от едва тлеющих

углей. Алексей заторопился. Ему нужно было срочно на что-то решаться, а он все тискал в ладони хлипкий перочинный ножик и с отчаянием думал о том, что на самом деле не в состоянии полоснуть кудияровца по горлу. Удерживал его даже не страх быть пойманным и не месть подземных жителей за смерть своего соплеменника. Зайцев понял, что не в силах преодолеть внутренний запрет на убийство себе подобного.

«Это же просто, — мысленно лукавил Алексей. — Он-то заколет меня, распотрошит, как свинью, и не поморщится. Он-то сможет! Это говорящее животное! Это мразь! Почему же я-то?..»

Как Зайцев себя ни распалял, как ни уговаривал, он не решился на убийство. Алексей вдруг почувствовал себя совершенно обессиленным, разжал пальцы и выронил нож. Сразу после этого кудияровец повернул влево, и они «въехали» в просторную по здешним меркам пещеру с более высоким потолком, где горело с десяток масляных светильников. Они располагались по кругу на невысоких глиняных тумбах, и после долгого пребывания в кромешной тьме эти жалкие язычки пламени показались Зайцеву праздничной иллюминацией. В середине у стены прямо напротив входа возвышалось что-то вроде алтаря. На нем Алексей успел разглядеть несколько разноцветных лоскутков ткани, пучки засохших растений, жестяную коробку из-под автоматных патронов и что-то ярко блеснувшее — небольшой осколок стекла или зеркала. Посреди пещеры на полу крестообразно лежали два тяжелых, грубо отесанных бруса. Они были скреплены между собой травяной бечевой, и Зайцев мгновенно догадался об их назначении. По обеим сторонам поперечной перекладины имелись петли для рук, как сообразил Зайцев. Такая же петля, но побольше, была и на вертикальном брусе.

«Крест, — подумал он и, холодея от ужаса, мысленно поправился: — Мой крест. Потому что не убил».

Кудияровец остановился, бесцеремонно сбросил седока на пол, задом попятился к выходу и крикнул:

— Пашка, пригляди. А то ишшо уползет.

Только сейчас Алексей сумел разглядеть своего «благодетеля». Это был лобастый здоровый мужичина с плечами настолько широкими, что, выползая из пещеры, он задевал обе стенки прохода. Свирепая рожа была так иссечена шрамами и морщинами, что больше напоминала такыр, нежели человеческое лицо. Удивило Зайцева и то, что у этого громилы имелись обе руки, при виде которых у Алексея от страха засосало под ложечкой. Черные от въевшейся в кожу многолетней грязи, с негнущимися скрюченными пальцами, мощные, как паровозные рычаги, с широченными наростами на локтях.

В одно мгновение кудияровец исчез в тоннеле, и сколько Алексей ни вглядывался в темноту, ни его, ни приставленного к нему Пашки, так и не увидел. Зато он получил наконец возможность осмотреть кисть правой руки. Она немного припухла в суставе и на нее пока нельзя было опираться, но, в общем, боль почти прошла.

Зайцев догадался, куда его привезли. Разглядывать в святилище оказалось нечего, да у него и не было никакого желания. Он понимал, что его судьбу уже решили, правда, не знал, какая участь ему уготована, а думать о худшем не желал. Успокаивало лишь то, что Мишка когда-то тоже был стояком, но остался в живых. Вспомнил Алексей и слова Таньки, которая вполне искренне убеждала его в миролюбии кудияровцев.

— Эй! — крикнул Зайцев в темноту и приблизился

к выходу. Он не знал, что представляет собой его тюремщик, а потому не торопился выползать. Но Алексей так же не знал и сколько ему отпущено времени, и в его голосе звучала суетливость. — Пашка, ты где? Пока их нет, давай договоримся. У меня к тебе предложение. Слышишь, Пашка? Я богатый человек. Очень богатый! — Зайцев снова избрал эту тактику, потому что понятия не имел, чем еще можно соблазнить людей, у которых из имущества имелись лишь хламида, подстилка да пара примитивных плошек для картошки и самогонки. О том, чтобы применить свои знания психологии человека, он уже и не помышлял. В голове у него вертелось одно: «Собаке надо предлагать мясо, корове — сено».

— Я могу сделать тебя таким же богатым! — продолжал он. — Слышь! Где ты?

Алексей высунул голову из пещеры и тут же сбоку получил по губам. Удар был не очень сильный, но хлесткий, а главное — неожиданный.

Зайцев отпрыгнул в глубь святилища и обиженно крикнул:

— Свинья! Подонок! Вы у меня попрыгаете, когда я выйду! Ну я вам устрою! Я наведу сюда столько стояков, весь ваш крысятник перекопаем! А тебя, харя поганая, я достану в первую очередь!

Из-за стенки сбоку медленно показалась вначале голова, затем плечи, а вскоре и весь тюремщик. Его появление произвело на Алексея чудовищное впечатление. Данный экземпляр выглядел уродом даже на фоне остальных кудияровцев. Зайцев и сам не мог сейчас понять, чего в его душе больше: ненависти или сострадания. Пашка оказался жалким обрубком без рук до самых локтей и почти без ног. Его маленькая плешивая головка микроцефала была сплошь покрыта сочащейся коростой и имела столь странную форму, что при первом взгляде на голову-то не была похожа. А сочетание этого мятого гнилого «корнеплода» с изуродованным телом ничего, кроме ужаса, не вызывало.

— Бог мой, Пашка! — потрясенно прошептал Зайцев разбитыми губами.

— Не старайся, стояк, это храмовник, он глухонемой. И, кажись, ничего не понимает, — послышался откуда-то сверху знакомый голос. Алексей задрал голову. Он помнил: когда его привезли, на потолке не было никакого отверстия. Сейчас там появился квадратный люк, и вниз свешивалась голова Мишки-дурачка. — Ну чего зенки вытаращил? Не дрейфь, тебе только яйца оттяпают и отпустят, — трескуче рассмеялся Мишка. — Что, не хошь?

— Ах ты сволочь! — наконец пришел в себя Зайцев. Он резко поднялся на колени, хотел было дотянуться до Мишкиной рожи, но тот успел задвинуть крышку люка.

Алексей не просто рассвирепел, он как будто лишился рассудка и с диким воплем бросился вон из святилища. Но несколько точных и очень болезненных ударов по лицу заставили его отступить. Оказалось, что противостоять даже одному увечному кудияровцу на его территории Зайцев не мог. Это вызвало в нем такой взрыв злобы и отчаяния, что Алексей, неуклюже загребая ушибленной рукой, заметался по пещере в поисках какого-нибудь орудия. При этом он неистово выкрикивал нечто совсем не похожее на то, что говорил всю свою сознательную жизнь. Он перебрал все матерные слова с известными ему производными, перешел на доморощенную феню и в конце уже тихо и жалобно произнес:

— Ну и гады же…

Зайцев не закончил фразу. В этот момент он оказался лицом к выходу и увидел, как в святилище вползает его недавний благодетель. Над головой могучего кудияровца и с той, и с другой стороны на Алексея с жадным, людоедским любопытством смотрели еще две пары глаз.

Издав душераздирающий вопль, Зайцев шарахнулся к алтарю. В одно мгновение он взлетел на него, поджал под себя ноги и в ожидании самой страшной развязки замер, не имея сил ни протестовать, ни сопротивляться.