Журнал «Если», 2001 № 05
Шрифт:
Кервин не отрывал взгляд от игрока.
— Не знаю уж, что ты там видел, но в одном ты прав: необычная личность!
Пришел черед Кипятка испытать замешательство, чего он терпеть не мог.
— Что ты болтаешь? С той минуты, как я тебе о нем сказал, он делает только заурядные броски. Я ведь тоже не спускаю с него глаз.
— Ты прав: броски самые заурядные. Но есть еще кое-что, что заурядным никак не назовешь.
Кипяток уставился на игрока, разваливающего простейшую комбинацию из двух кеглей.
— Что именно?
— А
Кипяток последовал совету, силясь отыскать что-либо необычное в повадках объекта. Ему представлялся скрытый приборчик или что-то в этом роде. Игрок сделал три положенные шага и бросил шар, посбивавший половину кеглей. Потом, согласно ритуалу, глотнул пива, дожидаясь, пока автомат вернет шар.
Пристальное внимание Кипятка было вознаграждено.
— Есть! На правой руке у него шесть пальцев.
Кервин медленно покачал головой.
— Не шесть, а семь.
— Хорош гусь! Ишь, отрастил! А на левой?
— Это еще забавнее: другая рука нормальная. Семь пальцев на. правой руке, пять на левой. Любопытно, как у него дела с правой ногой?
— Представляешь, чего еще у него наворочено?
Кервин скорчил гримасу.
— Псих!
— Очень может быть, но тут уж ничего не поделаешь. Пройдет еще пятьдесят лет, прежде чем я смогу претендовать на бесплатное медицинское обслуживание, но к тому времени эта система все равно обанкротится… Никогда еще не видел семипалых людей! Но будь у него хоть тридцать пальцев на руке — это все равно не объясняет тех двух его ударов, которые я видел.
— Я уже готов принять твои слова на веру. Жаль, что сам я этого не наблюдал. — Кегельбан к этому времени почти окончательно опустел. На первых восемнадцати дорожках уже прибиралась ночная смена. Кервин посмотрел на часы. — Еще четверть часа — и нас отсюда попросят. Они скоро закрываются.
— Как же нам быть с этим чудаком?
— Не спрашивай об этом меня.
— Так давай спросим его самого!
— О чем, интересно? Он, наверное, очень чувствителен к своему уродству. Человек имеет право иметь столько пальцев, сколько ему нравится. Кому какое дело?
— И это говорит будущий ученый! Где твоя любознательность?
— Если ты такой любопытный, иди и спрашивай.
— Это ведь ты у нас будущее светило, а не я, — бросил Кипяток. — Ступай, я посторожу твой стакан.
— Я его уже допил. И вообще, на сегодня с меня довольно.
Кервин встал, но тут же снова уселся и уставился на свои записи.
— Взгляни! — предложил он Кипятку еле слышно.
— Совсем сдурел? — Вопрос был риторическим: Кипяток уже поставил на психическом здоровье собеседника жирный крест. — Сдалась мне твоя дурацкая писанина!
Кервин схватил Кипятка за отворот куртки и притянул к себе.
— Притворись, что смотришь, — прошептал он.
Кипяток озирался, как кот, знающий, где прячется мышь.
Только сейчас он понял, что заставило Кервина с нарочитым интересом углубиться в свои записи. Двое вошедших в кегельбан через задний ход вполне могли сойти за нападающих американского футбола, причем не из университетской команды, а скорее, из клуба «Далласские ковбои». Впрочем, внимание Кервина привлекли не столько их габариты, сколько выражение лиц, движение глаз, рисунок челюстей. Все вместе четко складывалось в непрошенное при данных обстоятельствах слово «полиция».
Двое здоровяков не обращали внимания ни на кого, включая негромко препирающихся молодых людей. Их путь лежал к тридцать шее-той дорожке. Игрок с невиданной «клешней» не заметил их приближения. Он мирно дожидался возвращения шара, задумчиво разглядывая семь кеглей, устоявших после последнего броска.
Один из полицейских положил руку ему на плечо и заставил обернуться. Глаза игрока расширились, да так, что Кипятку и Кервину стала ясна его реакция. Игрок и полицейский — шпиц и волкодав — внимательно смотрели друг на друга. Потом игрок осторожно нагнулся, чтобы подобрать шар. Второй полицейский отрезал ему путь к отступлению.
Игрок выглядел точь-в-точь как персонаж из телефильма, не знающий, где спрятаться. Но поскольку все происходило в реальной жизни, то ни в полу, ни в бетонной стене не появилась дыра, в которую он мог бы юркнуть. Полицейские взяли его за руки и стали подталкивать к лестнице, хотя у Кервина не было сомнений, что при необходимости они могли бы поднять его, как пушинку.
— Хреновина какая-то, — подал голос Кипяток. — Они даже не заговорили с ним, а просто сцапали.
— Может быть, они уже пытались арестовать его, — Кервин снова вперил взгляд в свои записи. — В любом случае это не наше дело.
— Типичный яппи. Сначала разглагольствуешь об истине и справедливости, а потом выясняется, что для тебя главное — зарыться поглубже.
— А тебе хочется чего-то другого? Сиди и не дергайся.
— Почему же? Я весь вечер только к тому и стремился, чтобы во что-нибудь влипнуть.
Кервин тревожно огляделся. В кегельбане оставалось не больше полудюжины энтузиастов, причем до ближайшего было дорожек десять-Никто из них не обратил внимания на безмолвную драму, разыгравшую юся у тридцать шестой дорожки.
Полицейские были такими гигантами, что вполне могли не заметить Кипятка, если бы тот не кинулся им прямо под ноги. Необычный игрок тоже уставился на него, не выпуская из рук поблескивающий шар, в котором Кипяток не усмотрел ничего особенного.
— Здорово, парни! Что за программа на сегодня? Кажется, поздновато, чтобы штрафовать за переход улицы в неположенном месте?
Полицейские переглянулись и дружно вперили взгляд в недомерка, оказавшегося у них на пути. Их молчание убедило Кипятка в правильности первого впечатления: он стал свидетелем грязной истории.