Журнал «Если», 2001 № 10

Ле Гуин Урсула Кребер

* * *

Его плечо настойчиво трясла чья-то рука, а по ушам хлестали яростные проклятия Мэри Бет. Эдди застонал и постарался снова впасть в забытье, но Мэри не унималась:

— Скотина проклятая! — кричала она. — Грязный сукин сын! Ты позволил ему улететь! Ведь так?! Отпустил его!

Эдди повел плечом, стряхивая с себя назойливую руку.

— Вставай, негодяй! Слышишь меня?! Вставай! И не воображай, что я тебе позволю здесь сдохнуть! Это было бы для тебя слишком простым выходом. Поднимайся немедленно!

Эдди

неохотно встал на четвереньки, а потом, опираясь на Мэри, распрямился полностью. Она, кляня его на чем свет стоит, отвела в хижину, усадила на диван, а сама, встав рядом и скрестив на груди руки, принялась кричать:

— Почему? Скажи мне только, почему? Ради всего святого, скажи, Эдди, почему? И только не вздумай опять вырубиться! Открой свои чертовы глаза и держи их открытыми!

Эдди безмолвствовал, но Мэри не оставляла его в покое — весь день и всю ночь не позволяла ему уснуть или даже прилечь. Она трясла и щипала его, насильно поила кофе, заставляла встать и пройтись по комнате.

* * *

На рассвете пошел нудный моросящий дождь, который и привел Эдди в себя. В голове царил хаос. Вслушиваясь в шорох дождя, Эдди попытался привести мысли в порядок. Он, казалось, долгое время был где-то далеко… Но где именно? Связных воспоминаний почти не осталось. Эдди огляделся. Оказалось, что он не дома, а в какой-то хижине, а рядом в кресле дремлет Мэри Бет. Эдди в изумлении потряс головой, и немедленно проснувшаяся Мэри спросила его:

— Очухался, Эдди?

— Кажется. Где это я?

— Разве ты сам ничего не помнишь?

Он хотел было признаться, что ничего не помнит, но на него нахлынули вспоминания, и он вскочил, обводя комнату встревоженным взглядом.

— Его нет, Эдди. Оно улетело, бросив тебя на верную смерть. Ты бы умер, приятель, если бы я вовремя не подоспела. Понимаешь меня?

Мэри, несомненно, говорила правду, и Эдди опустился на кровать и обхватил голову руками.

— Скоро станет светло, — сказала Мэри. — Сейчас я на скорую руку приготовлю что-нибудь. Мы перекусим, и я отвезу тебя домой, а за своей машиной вернешься через день-другой. — Она встала и застонала. — Боже, тело ноет, будто всю ночь с медведями боролась. — Проходя рядом, Мэри на миг опустила руку Эдди на плечо и в сердцах воскликнула: — К черту, Эдди! К черту все!

Через минуту он тоже встал и прошел в спальню. Там на кровати, в которой он провел ночь рядом с неведомым существом, лежали остатки его мантии. Эдди попытался поднять их, но под его пальцами они немедленно рассыпались в прах.

Перевел с английского Александр ЖАВОРОНКОВ

Алан Кубатиев

ВЫ ЛЕТИТЕ, КАК ХОТИТЕ!

Птичий

был единственной причиной того, что он все-таки получил эту работу.

Иначе ему не видать бы этой зарплаты, как своих ушей без зеркала. Резюме, которое он оставил три недели назад в Птичьем Дворе, было составлено довольно осторожно. Кассету он записал на воробьином, который все они более или менее понимали.

Пятый пункт дался ему особенно трудно. Птицы фантастически чувствительны к мельчайшим изменениям тональности — детектор лжи по сравнению с ними кусок железа, а нормальные человеческие уши — кусок мяса. А когда врешь, тон, увы, повышается — усилие перенапрягает мышцы гортани…

"Чирр-чюррип-фьюирр-чак". "Фьюирр" — не выходило, хоть плачь. Получалось "фюирр" — "очень люблю", а за такую ошибочку в произношении можно было очень легко потрохами заплатить.

Вронский промучился два вечера, пока ему удалось добиться убедительного звука.

Теперь он сидел на своем насесте в вольере напротив начальницыного и снова мучился, переводя ответ начальнику птицефабрики, умолявшему смягчить приговор. Случай был безнадежный. Все директора птицефабрик были приговорены к незамедлительной утилизации на кормокомбинатах, а персонал к пожизненному заключению там же, но с утилизацией посмертно.

Начальницы, слава богу, не было на месте. Сквозь приоткрытую дверь вольера виднелся стол, заваленный кассетами, несколько исклеванных яблок. Насест был самую чуточку загажен. Ровно настолько, чтобы показать, что Начальница помнит о своей исконной сущности.

Из соседних вольеров доносились неразборчивые писки и вскрики. Вронский понимал далеко не все.

Тогда, в незапамятные времена, он поперся на факультет зоолингвистики по очень простой причине, вернее, сразу по трем очень простым причинам.

Третья была — жестокий недобор, отчего брали всех, кто пришел на экзамен.

Вторая — до университета от дома можно было дойти пешком за семь минут.

А первая — туда поступала Ледка. Она училась в школе с орнитологическим уклоном и была помешана на всех этих делах. Сама выучила какаду, безо всяких учебников и курсов, просто с голоса. У нее было два какаду, здешнего выводка, по ночам она регулярно слушала "Крик Какаду", а братец, мореман дальнего плавания, контрабандой возил ей из загранок покетбуки и записи на какаду.

Два курса Вронский таскался за нею, несколько раз под настроение они вусмерть целовались в подъездах. Потом Вронский уже совсем решил на ней жениться и уехал в стройотряд — "подрубить капусты" на свадьбу. Кстати, строили они ту самую птицефабрику, ответ директору которой он сейчас переводил.

Вронского познобило: по теперешним временам это солидной темноты пятно в биографии. Не дай бог, Дятлы достучатся…

* * *

Вичч-чьючи-чир-чир-чи-фирр. Вам отказано окончательно.