Журнал «Если», 2003 № 06
Шрифт:
Была суббота, и дети еще спали, так что только пряничный человечек составлял мне компанию, пока я разворачивала рулетики. Он отплясывал на столе, лихо надвинув соломенную шляпу на черный пуговичный глаз, и нараспев расхваливал продукцию своей фирмы — от диетических воздушных слоек до калорийных круассанов с кремом.
Всякий раз, когда он выключался, я вновь шлепала по упаковке, чтобы он появился, так что к тому времени, когда еда отправилась в духовку, я вовсю распевала веселые рекламные строчки.
Протирая стол, я наклонилась поближе к голограммке,
Пряник перестал плясать, поднял тонкую тросточку, как шпагу, завизжал: «Защищайся!» — и внезапно сделал резкий выпад.
Конечно, я ничего не почувствовала, но отскочила и прижалась к холодильнику. Вокруг меня с дробным стуком раскатились по полу разноцветные магниты, а следом спорхнули с дверцы не менее пестрые шедевры моей шестилетней Терезы.
— Мам, ты чего? — Бобби, мой одиннадцатилетний сын, удивленно моргал, глядя на меня. Я подмигнула ему. Милый мальчик стоит на грязном линолеуме, его красивые светлые волосы взъерошены со сна, пижама застегнута не на ту пуговицу. Мне захотелось пощекотать ему брюшко, как котенку!
— Все нормально, малыш! — ответила я и, выпрямившись, скривилась от боли в плече. — Только вот эта чертова голограмма попыталась напасть на меня.
— Здоровско! — воскликнул Бобби, устремляясь к Пряничку, который снова запел и заплясал.
— Осторожно, Бобби!
— Не куча трупов, мам! Он же просто клипарик.
Я поморщилась от очередного варианта фразы «невелика беда» и попыталась растереть ноющее плечо. Бобби почему-то считает, что я всегда не в курсе чего бы то ни было.
— Не знаю, о чем они думают в Вестонбери, выпуская агрессивные голограммы!
Бобби внимательно изучил человечка.
— Что ты сделала?
— Ну… я протянула к нему руку, как в рекламном ролике…
— Так, — Бобби немедленно повторил мой жест, я даже не успела открыть рот для предостерегающего окрика.
Ничего не произошло.
Я похлопала глазами, чувствуя себя очень глупо.
Бобби схватил меня за руку:
— Может, ты что-то сказала?
— Только то, что он чудо чудное…
Пряничек перестал плясать и злобно ткнул в воздух. Бобби засмеялся.
— Это один из новых, — пояснил он и забубнил: — Чудо чуд-но-е, чудо чуд-но-е…
Клипарик яростно рассекал пространство вокруг себя своей шпагой-тросточкой, так что я слышала свист воздуха.
— Постой, какие новые? Я не знаю и про старых.
— У этих в проектор встроены микрофоны, и когда произносишь нужное слово, они делают что-нибудь необычное. Чудо чуд-но-е, чудо чуд-но-е!..
Из вороха грязной посуды на столе я вытащила разорванную упаковку от рулетиков. Проектор — видимо, вместе с микрофоном — находился в небольшой выпуклости под бумажной наклейкой. После информации о составе продукта и его пищевой ценности мелкий шрифт извещал: «Полный список
— Думаю, что РПН должна знать об этом, — заявила я, имея в виду организацию «Родители против насилия», которая наверняка заинтересуется голограммой-убийцей.
— Ма-ам, не будь занудой, — прогнусавил Бобби. — Это же всего-навсего клипарики!..
— Неважно! Насилие есть насилие! Оставь эту штуку в покое!
— Ну ма-ам!
— Без разговоров, юноша! Иди разбуди сестру. Между прочим, мне кажется, вчера была твоя очередь мыть посуду.
Бобби собрался уходить, но перед этим взглянул на меня. В его глазах было все презрение молодой безрассудной надежды к исполненному мудрости опыту. Этим взглядом он заклеймил позором всю мою жизнь — одинокая женщина, совершенно одна на всем белом свете после гибели сестры, стесняющаяся своего образования, ограничившегося средней школой, с незавидной работой и больным плечом…
— Не смотри на меня так! Я целыми днями сижу в клинике, где на меня кашляют и чихают больные, орут врачи и даже медсестры, и все это для того, чтобы у тебя над головой была крыша, чтобы в твоей тарелке лежала котлета, а на ногах появились безбожно дорогие ботинки!
— А вот и нет! Ботинки мне купил папа! — крикнул он в ответ и гордо зашагал к двери.
Вот черт!
Я осеклась и притихла. Что-то в моем молчании заставило Бобби обернуться. Чистые синие глаза остановились на моем лице. «Отвернись, Бобби, отвернись…» — заклинала я, но, кажется, сегодня он не собирался читать мои мысли.
— Мам, ботинки мне купил не папа?
Я ничего не говорила детям о том, что их отец забыл нас, но никогда и не лгала им. Я тяжело вздохнула:
— Нет. С тех пор, как тебе исполнилось девять…
Он резко отвернулся, но я успела заметить, как слезы брызнули у него из глаз.
— Что, он совсем ничего не покупал?..
— Нет.
Бобби кивнул. Я смотрела на него, сердце сжалось, стало больно дышать. Мне ужасно хотелось как-то утешить его, но забрать свои слова обратно было уже невозможно.
Он пожал плечами, по-прежнему не глядя на меня:
— Не куча трупов, мам. Я приведу Терезу.
Когда он ушел, я рухнула на стул. Не куча трупов!.. Я знаю по опыту, как бывает, когда что-то умирает в душе.
— Не беспокойся, с посудой я справлюсь! — крикнула я ему вслед в неловкой попытке извиниться.
— Время десерта? — тоненько и весело пропел Пряничный человечек. — Мороженое Мейера к столу прямо с Севера!
В тот же вечер я позвонила в РПН и узнала, что им уже все известно про злополучную голограмму. Дело в том, что одна из программисток компании добавила это действие Мистеру Пряничку в качестве шутки. Очень милой шутки. Естественно, ее тут же уволили, а всю продукцию, помеченную этой голограммой, изъяли. Однако я все равно решила больше не брать ничего в обертке с голографическими клипариками: разумная осторожность не бывает чрезмерной.