Журнал «ЕСЛИ», 2008 №3
Шрифт:
Никто ничего не знает наверняка, но говорят, говорят…
– Я говорю: «Знаете что? Не говорите!» А она говорит…
– Ну это вообще что-то с чем-то!…
Ресторан «Али-Баба» опустил стальные шторки, превратился из аквариума в крепость.
– Вы слышали?! С завтрашнего дня лечение становится обязательным и бесплатным!
– Бесплатным? Так это ж здорово! А обязательным?
Кажется, психотерапевт и сам не ожидал, что его изберут, – даже портретов не заготовили. Да и зачем портреты? Празднуют-то не победу доктора Безуглова – празднуют
В элитных кварталах траур. Видел девушку в приспущенном государственном флаге…
Странно, ей-богу. То ли всерьез гневался, то ли валял дурака. Поди пойми. А ведь все авторитетные источники в один голос утверждают, будто депрессия непременно чревата утратой чувства юмора.
Вот тебе и чревата!
Однажды, впрочем, Артёму довелось раскопать в словаре «депрессию ироническую», замечательную «скорбной улыбкой в сочетании с горькой иронией». И все бы тютелька в тютельку, если бы не последняя фраза. «Часты суицидальные поступки». Вот уж в чем ни сном ни духом…
Артём вздохнул и, спрятав наладонник, поднялся со скамьи.
Путь в «Последнее прибежище» пролегал по той самой улочке, извилисто взбегающей от проспекта Поприщина к городскому парку мимо бело-розового особнячка поликлиники. Добравшись до портрета доктора Безуглова на глухой торцовой стене жилого дома, Артём приостановился. Портрет снимали. Верхний правый угол изображения обвис, промяв Президенту висок, огромное матерчатое лицо, колеблемое ветерком, гримасничало, недовольно морщилось. За процедурой следили два амбала в белых халатах. Крестоносная легковушка приткнулась неподалеку.
– Анилингвус, – язвительно выговорил один из медбратьев. – Кодируешь их, кодируешь… Пополизаторы…
Анилингвус? Термин, несомненно, встречался Стратополоху в «Толковом словаре», и не раз, только значение его подзабылось… Какое-то вроде извращение. Ну «лингвус» – понятно, это когда языком возбуждают, а вот «ани»… Анус? Да, наверное…
Во-он он о чем!
– Что ж это вы нашего Президента, законно избранного?… – не удержавшись, упрекнул Артём нарочито елейным пенсионерским голоском.
Санитары с высоты своего башенного роста покосились на прохожего.
– Еще один… – вздохнул второй медбрат. – Говорил же, набегут… Нет чтобы ночью снять!
– Мешает он вам?… – горестно продолжал Стратополох, но тут на него взглянули так пристально, что сердце екнуло. Переиграл. – Я, собственно… – кашлянув, заговорил он нормальным голосом, – мимо шел…
Санитары потеряли к нему интерес и снова повернулись к раздеваемой стене.
– Нам не мешает… – чуть погодя обронил первый. – А психическую эпидемию спровоцировать может запросто… У нас ведь народ такой: разницы между портретом и иконой не чует.
– Но кто-то же распорядился, чтобы изготовили… повесили.
– Градоначальник, – нехотя снизошел до объяснения санитар. – Как почувствует приближение припадка, так начинается… В прошлый раз памятник поставить хотел.
Стратополох
– Неужто теперь должности лишится? Амбал пожал плечищами:
– Зачем? Подлечат – и обратно. Эпилептики – это ж золото, а не работники. Усидчивы, трудолюбивы, аккуратны…
– Педантичны, скрупулезны… – истово закивал Стратополох, знавший этот текст почти наизусть. – Подобострастны…
– Во-во, – сказал санитар, потом взглянул на Артёма внимательней. – А пройдемте-ка в машину, – сурово предложил он.
Пришлось подчиниться. Честно говоря, достали уже эти уличные медосмотры! Месяца полтора назад чуть не взяли посреди парка по подозрению в диабете.
Залезли вдвоем в крестоносную легковушку, где страж здоровья облепил Стратополоха датчиками и долго вникал в мельтешение зеленых цифр на табло. Потом велел дыхнуть в трубочку.
– И как у меня с нервишками? – полюбопытствовал Артём. – В норме?
– Да, в общем, в норме…
– А выхлоп?
– Курите вы многовато, – сокрушенно заметил медбрат.
– Только сегодня, – заверил Стратополох. – Перенервничал малость…
Отпущенный с миром, поспешил убраться подальше. Шел в сложных чувствах: с удалением со стены портрета одной претензией к режиму стало меньше, зато будет теперь что сказать Виктории по поводу иконостаса в кухне.
Глава 6. Тот самый притон
Сбежались. Я тоже сбежался.
Ни возле памятника Петру Ильичу Чайковскому, ни перед салоном красоты «Нарцисс», ни в каком другом месте Сызново, облюбованном для сборищ лицами той или иной нетрадиционной сексуальной ориентации, – нигде не белело столько медицинских халатов и не дежурило столько «неотложек», как в окрестностях скромного ресторанчика с мрачноватым названием «Последнее прибежище».
Одно лишь это обстоятельство заставило бы прохожего натурала, забреди он сюда впервые, миновать неширокую площадь без промедления. Но если бы он все-таки сунул свой любопытный нос под обширный тент летней веранды, то прежде всего был бы поражен тем, что столики и стулья привинчены к полу, а лампы забраны металлической сеткой. Попытка пронести на веранду тяжелый предмет пресекалась на входе двумя натужно вежливыми громилами в ливреях.
Под навесом было пока немноголюдно и относительно тихо. В дальнем углу, правда, кто-то уже митинговал. Всмотревшись, Артём узнал в крикуне смуглого ястребиноликого живчика, с которым столкнулся сегодня утром, возвращаясь из поликлиники. Рядом с оратором обнаружился и его дружок, сумрачный дылда готического телосложения.
– Адыгея! А-ды-ге-я!… – надрывался вскочивший на стул живчик. – Русский язык вторым государственным языком объявила! С англо-язычием борется! Столицу свою Майкоп в Моймент переименовала! А мы? На заборах латиницей пишем? Стыд головушке!…