Журнал «ЕСЛИ», 2008 №3
Шрифт:
«Секс и насилие – что общего в этих двух понятиях? – сосредоточенно набирал он, сноровисто касаясь буковок кончиком стила. – Секс – составная часть любви. Насилие – составная часть убийства. Да, конечно, бывает сексуальное насилие, но ведь бывает и экономическое, причем убийств на этой почве куда больше, чем на сексуальной. Пропаганда экономики и насилия – вот с чем надлежит бороться по-настоящему…»
Народу под навесом прибавлялось. Вошел загадочный юноша в черном кожаном плаще до пят. Бритые виски, минимум косметики. Оглядевшись, подсел к горбуну. Тот оживился,
В дальнем углу грянули крики. Кто-то перескочил со стула на стол. Судя по всему, там сменили тему.
– На территории Украины…
– Не «на территории Украины», а «в территории Украины». Грамотей!…
– Какая Украина? Нет никакой Украины! Доказано, что украинский язык – следствие расстройства речевых функций…
– Кем доказано? Уж не Безугловым ли?
«Конечно, все мы здесь уроды, – растроганно думал Стратополох, с грустной нежностью оглядывая бурлящее сборище. – Можем поругаться до визга, до хрипа, можем даже до рукоприкладства дойти. И все же лучше урод, чем натурал. «Нормально функционирующий человек». Надо же, пакость какая! «Нормально функционирующий…»
– Киев – мать городов русских? Какая, к черту, мать, если он мужского рода?
– Русь опетушённая, гы-гы-гы…
– Позволь-позволь! Киевская Русь! Это ж издевательство… Это все равно что сказать: Парижская Англия…
– Издевательство не издевательство, а на Хохлому претендуют!
– Чего-о?!
– Того! Ты вслушайся: Хохлома. В переводе – «мать-Украина». Стало быть, говорят, наша исконная территория…
Артёму остро захотелось вмешаться в спор, но делать этого не следовало ни в коем случае. Во-первых, никто его в таком гаме не услышит – глотки-то луженые! А во-вторых, хоть они и бисексуалы, а Стратополоха в своих рядах не потерпят.
Жаль. Литератору было что сказать. О том же, к примеру, Владимире Красно Солнышко. Действительно, странная складывается картина: князь – Киевский, а богатыри у него – сплошь наемники-великороссы. Алеша – из Ростова, Добрыня – из Рязани, Илья – из Мурома. Ежели покопаться, глядишь, и сызновский кто сыщется…
Сквозь приваренную к опорам нарочито грубую решетку виднелась площадь и часть примыкающей к ней улицы. Вот из-за угла торгового комплекса «Электра» показался человек. Высокий, плечистый, светлобородый и светлоглазый, вообще похожий на викинга, он стремительно шел прямиком ко входу в «Последнее прибежище» и странным образом нарушал при этом законы перспективы: приближаясь, уменьшался. Кажущийся громадным издали, достигнув плоского крыльца, стремительный пешеход обернулся в итоге аккуратненьким коротышкой – примерно до плеча Артёму.
Мужественное личико его было исковеркано яростью. Наверное, именно с такой пугающей гримасой берсеркеры грызли перед битвой краешки своих щитов.
Сердце екнуло. Что-то, видать, стряслось.
– Дождались? – зычно вопросил вошедший, останавливаясь в центре веранды. Просто поразительно, как в столь компактном организме мог возникать звук такой силы.
Запнулись
– Поздравляю вас, – язвительно продолжил пришелец. – Нашего Эскулапа опять понесло в вопросы языкознания.
– Неужто на арабскую вязь переходим?
– Нет. Снова на кириллицу.
На крытой веранде отмерли, закрутили головами, растерянно забубнили вразнобой. Гулко и невнятно, как в парилке. Такое впечатление, будто доктор Безуглов нарочно их дразнил. Взял вот и лишил очередного повода к недовольству!
– Суть лечебной методы… – Недобрый вестник слегка возвысил голос, и этого оказалось довольно, чтобы перекрыть крепнущий гомон. – Суть лечебной методы – в замене краеугольного нашего глагола. Причем как в письменной речи, так и в устной… Существительные пока убереглись. Пока!
Оторопелая тишина.
– Как же его заменишь? – вырвалось у кого-то.
– А как Хемингуэй заменял, – в холодном бешенстве пояснил пришелец. – «Я любил ее всю ночь. Я любил ее на ковре. Я любил ее в кресле. Потом я перенес ее на кровать и до утра любил ее на кровати».
Плюнул от омерзения, крутнулся на каблуке и, выйдя вон, двинулся прочь через площадь, с каждым шагом становясь шире в плечах и увеличиваясь в росте.
Дальнейшее потонуло в буйной разноголосице.
– Да уж лучше латиница!…
– Это почему же лучше?…
– Позвольте-позвольте… Да плагиат же! Чистой воды плагиат! Эпштейн…
– Кто Эпштейн?! Я – Эпштейн?…
– Тихо-тихо! Ну-ка отпусти его…
– …ни в какие ворота не лезет! Исконное древнее речение…
– Так ведь… неприличное же…
– Это враги наши сделали его неприличным!
– Оглянись окрест, братка! – взахлеб втолковывал кто-то кому-то. – Все изменилось: одежда изменилась, язык изменился. Что нам досталось неизменным от пращуров? Мат да код…
Затем посреди веранды возник готический дылда. Костлявые кулаки его были воздеты чуть ли не до забранной в железную сетку лампы, а лицо искажено так жутко, что, глядя на него, присутствующие помаленьку прижухли.
– Так это что же? – хрипло выговорил он, дождавшись относительной тишины. – Если я теперь скажу, что люблю Родину…
Все потрясенно переглянулись.
Глава 7. Собеседник
Поймали, свалили, на лоб положили компресс.
На крыльце веранды, озабоченно заглядывая внутрь, давно уже негромко совещались четыре санитара. Наконец решили, видать, что обойдется, и двинулись по машинам. Окоченевший в напряженной позе официант расслабился, вынул руку из-под стойки бара. Должно быть, все это время держал палец на кнопке вызова.
Чутье не обмануло специалистов: вскоре общий гвалт распался на отдельные гвалтики, так сказать, разошелся по фракциям – и стало заметно тише.
Одному лишь Артёму Стратополоху не с кем было обсудить потрясающую новость. Разве что с самим собой.