Журнал «Если», 2009 № 04
Шрифт:
— Испугался, в первую очередь, за вас, — сказал Павлыш.
В лаборатории было очень светло. В трех пробирках была свернувшаяся кровь. Что эта дура увидит в свой детский микроскоп? Павлыш заметил, что у Людмилы дрожат руки.
— За себя, за себя, — упрямо сказала Варнавская и закусила нижнюю губу, чтобы не заплакать. — Но вы не имеете права бояться! Вы должны быть готовы пожертвовать жизнью ради Павла. Как медик ¦и как человек. Неужели вы не понимаете, что все мы ничего не стоим рядом с ним? Пальца его не стоим! Пускай мы
Сейчас она захохочет, подумал Павлыш. Начнется истерика.
— Людмила, прекрати! — В двери лаборатории стоял Варнавский.
— Но ведь осталось три дня!
— Павлыш, — сказал Варнавский, не глядя на Людмилу. — Пойдемте ко мне.
— Я его не отдам! — закричала Людмила. — Он медик, он поможет.
— Он тебе не поможет, — сказал Варнавский. — Пойдемте, Павлыш.
Каюта Варнавского была такая же, как у Павлыша.
Койка не заправлена. На столике — исписанные листы бумаги, рядом — диктофон и куча дисков.
Варнавский сел на койку. Павлыш увидел синие брызги на его шее. Варнавский перехватил его взгляд.
— Никаких сомнений, — улыбнулся он. — Даже не надо квалифицированных подтверждений диагноза. Я все знаю.
Павлыш отвел глаза от шеи Варнавского. На столике рядом с диктофоном валялись полоски из-под таблеток. Большей частью использованные. Павлыш по цвету понял — обезболивающие. Сильные обезболивающие. Почему он их принимает? Сейчас он еще ничего не должен чувствовать. Кроме страха. Восемнадцать полосок и там еще двенадцать… Боли начинаются за тридцать часов до конца. Это, к сожалению, установлено совершенно точно. Взгляд Павлыша скользнул дальше. К стене был прикреплен аппаратик для переливания плазмы. Павлыш подумал было, что Людмила заранее приготовила его. Переливания облегчали состояние и продлевали мучения. На часы. Не больше. Но аппаратик уже использовали — баллон почти пуст. Зачем они делают это заранее? Отчаяние Людмилы? Варнавский, кажется, держит себя в руках.
Варнавский накрыл ладонью пустые полоски, смахнул их со стола.
Павлыш ничего не сказал.
— Простите Людмилу, — сказал Варнавский. — Она вам не дала выспаться. Мне надо было догадаться…
— Ничего, — сказал Павлыш. — Я не знал, что вы больны.
— Очень обидно, — сказал Варнавский. — Но я стараюсь не терять времени даром, — он показал на стол. — Знаете, все как-то откладывал. Думал, вернусь на Землю и займусь обобщениями. А вот пришлось сейчас.
Он тоже устал, все они устали, думал Павлыш. Даже удивительно. По виду брызг можно предположить, что они догадались, чем болен Варнавский, самое большее два дня назад. Может, меньше. Да, меньше — сутки назад. Как они успели довести себя до такого состояния?
— Вы видели так называемую лабораторию, — сказал Варнавский. — Там Людмила колдует. Даже стаканы отобрала. Компот не из чего пить. Но ведь у нее ничего не получится? Правда? Она же его даже увидеть не сможет?
Варнавский все понимал, но хотел, чтобы его разубедили. Чтобы именно Павлыш разубедил. Это не имеет отношения к разуму или образованию. Если бы сейчас на станцию прилетел колдун или экстрасенс — на него бы тоже смотрели с надеждой. Это неизбежно.
— Трудно что-нибудь сказать, — ответил Павлыш осторожно. — Я не успел посмотреть…
— Ясно. И не надо, — сказал Варнавский. Словно рассердился на Павлыша. — Знаете, что самое грустное: я не успею дописать общую теорию. Я понимаю, пройдет еще год-два и на наших же материалах или на своих, но кто-то обязательно напишет ее. Она вот здесь, рядом… Если бы я не боялся, я бы успел. Но я очень боюсь.
— Но известны случаи, — соврал Павлыш, — регрессии…
— Не известны, — отрезал Варнавский. — Я все прочел. Без стука вошел Штромбергер.
— Простите, — сказал он, — я все равно не спал. А вы разговариваете. Я считал. — Он показал им листочек бумаги, положил на стол. — Ничего не выходит. Но можно попробовать.
— Ты о чем, Карл? — спросил Варнавский.
— Попытаться вырваться с планеты.
— Ты думаешь, мне приятнее умереть в открытом космосе?
— Если вырвемся и выйдем на рандеву с «Титаном»… там ведь хорошая лаборатория, да?
— На «Титане» нет специальной лаборатории, — сказал правду Павлыш.
— Но там другие врачи… У нас кончилась плазма.
Вдруг Павлышу показалось — нелепая мысль, — что Варнавский не единственный больной на станции. Кто-то был болен раньше, кто-то раньше занимал эту каюту, кому-то были нужны обезболивающие и плазма. И он уже умер. Но этого быть не могло, потому что по спискам на станции четыре человека. И всех Павлыш видел.
— Я могу поднять «Овод», — сказал Павлыш. — Но «Титана» здесь нет. Он улетел.
— Понятно, — сокрушенно произнес Штромбергер.
Павлыш заметил, что он смотрит на шею Варнавского. Непроизвольно.
Синее пятнышко появилось на лбу Варнавского. Может, Павлыш не заметил его раньше?
— Тогда идите, — сказал Варнавский. — Я немного посплю. А потом буду наговаривать на диктофон. Мне некогда. На этот раз я хочу успеть…
— Надо считать, — сказал Штромбергер. — Я займу компьютер. Он тебе не понадобится?
— Посплю часа два-три, — сказал Варнавский.
— Я управлюсь.
В коридоре Штромбергер прижал Павлыша к стене животом.
— Вы были в лаборатории? — прошептал он. Все здесь шептали. Все таились. Все устали.
Павлыш кивнул.
— Она даже не сумеет его увидеть, — шептал Штромбергер. — Это какое-то сумасшествие.
— Но ее можно понять, — сказал Павлыш.
— Я все понимаю, иначе не согласился бы. Вы не представляете, какой он человек. Я имею в виду Павла. Но сколько это будет продолжаться?