Журнал «Если» 2010 № 2
Шрифт:
— Память? — ехидно переспросила Людмила Сергеевна. — Что за память?
— Э-э-э… оперативная. И постоянная, — ляпнул Архангельский.
— И как она работает?
— Э-э-э… двоичная система. Или восьмеричная? Память — это такой кристалл, который… Все, сдаюсь! — он поднял руки.
— Вот видите, Михаил. Я не сомневаюсь, что вы прекрасно умеете работать на компьютере: пишете отчеты, составляете таблицы и графики, пользуетесь электронной почтой и Интернетом, играете в «тет-рис». Но как он работает, вы не знаете. Вам и незачем это знать. Думаю, если бы Ась был пилотом
— Нет, не попадался.
— Что и требовалось доказать!
11
Если с «помадками» и «чушиками» разобраться удалось довольно быстро, то «вертячки» оказались куда более крепким орешком.
Во избежание повторения истории с ноутбуком Людмила Сергеевна вернулась к тому, с чего начинала, — к рисованию. Ась обучался на радость быстро. Через некоторое время он уже умел детализировать рисунок и пользовался полной палитрой цветов, а не только красным и черным. И это ему стало в охотку. Скоро Людмила Сергеевна могла предъявить папку, в которой цвела целая оранжерея: кактусы, пальмы, орхидеи. А вот взгляните на картинки из серии «Мама и я»: мама, разумеется, большая, Ась — маленький, но с огро-омной улыбкой.
Постепенно Людмила Сергеевна начала задавать более сложные темы. Однако их решение часто ставило ее в тупик. Например, она рисовала дом, обычный условный домик с треугольной крышей и одним окном, а рядом — себя. Говорила при этом:
— Ась, это я, а это мой дом. Нарисуй себя и свой дом.
Ась старательно копировал картинку.
— Нет, Ась, ты нарисовал меня и мой дом. А я просила, чтобы ты нарисовал Ася и дом Ася.
Ась задумывался, потом рисовал овал, перечеркивал его горизонтальной линией, а сверху, на дуге овала, добавлял условную фигурку, с помощью которой обозначал себя: палка-палка-огуречик-вот-и-вышел-человечек.
— Что это, Ась? — спрашивала Людмила Сергеевна.
— Это дом Ася, мама, — вполне разумно отвечал мальчик из будущего.
— Но дом выглядит по-другому. У него должна быть крыша, окна. Где у твоего дома крыша?
— Это дом, мама. Ась в доме!
Видя, что Людмила Сергеевна отказывается его понимать, Ась начинал плакать и требовать «вертячки» и «чушики». «Помадки» в такие минуты он больше не просил, поскольку получал сушеные бананы по первому требованию.
Людмила Сергеевна терпеливо восстанавливала порядок и задавала новые наводящие вопросы:
— Твой дом круглый. Ты на нем стоишь. А где ты в нем сидишь? А где ты в нем спишь? Нарисуй.
Но Ась продолжал дублировать одну и ту же картинку: неровный овал, горизонтальная линия, человечек на дуге.
В конце концов она отчаялась что-либо понять в этом рисунке и переключилась на «раж».
— Ась, нарисуй раж.
Мальчик из будущего изображал вытянутые овалы, похожие на сигары и совсем не похожие на рыб. А рядом добавлял «дом» — овал, перечеркнутый горизонтальной линией.
— Ась,
Теперь уже мальчик из будущего отказывался понимать Людмилу Сергеевну.
— Раж, — показывал он на сигары.
— Дом, — показывал он на перечеркнутый овал.
— Х-м-м, — говорила на это Людмила Сергеевна. — А где здесь ты, Ась?
Все повторялось. Мальчик из будущего делал новую иллюстрацию из цикла «Ась плюс дом», затем откладывал ее и начинал кропотливую работу над еще одной репродукцией эпического полотна «Раж плюс дом». Людмила Сергеевна начинала сердиться — не столько на Ася, сколько на собственную глупость, — что немедленно вызывало у подопечного негативную реакцию и очередное требование выдать в пользование неведомые «вертячки».
Утомленная двумя днями такой безумной игры, Людмила Сергеевна попросила наконец нарисовать ей эти самые «вертячки». Сначала Ась отказался это делать, исчиркав страницу ломаными линиями. Тогда Людмила Сергеевна пошла на хитрость. Она изобразила человечка с собакой, указав:
— Это я, а это моя вертячка.
Ась несколько минут таращился на картинку, потом с таким же удивлением посмотрел на Людмилу Сергеевну:
— Мама, не вертячки. Нет вертячки.
— Это моя вертячка! А как выглядят твои вертячки, я не знаю! Ты хочешь свои вертячки? Нарисуй мне свои вертячки.
После некоторых раздумий Ась все-таки выдал рисунок, который не был похож ни на что виденное ранее и который озадачил Людмилу Сергеевну еще больше.
В нижнем правом углу листка Ась аккуратно черным карандашом изобразил человечка с маленькими рожками, а все остальное поле рисунка заняли зеленые путаные спирали — они накладывались друг на друга, перетекали друг в друга без какого-либо смысла или системы.
— Черт побери, — пробормотала Людмила Сергеевна. — Ась, это вертячки?
— Да, мама, вертячки, — отозвался Ась шепотом.
В тот день он больше не захотел рисовать.
Людмиле Сергеевне не терпелось обсудить с Архангельским новое открытие, но тот впервые не явился к завтраку. И к следующему тоже. Охрана соблюдала распорядок дня, но на все вопросы или отвечала уклончиво: «Ждем распоряжений», или совсем не отвечала. Через неделю Людмила Сергеевна уже готова была бегать по стенам и собиралась потребовать выпустить ее отсюда, а если не выпустят, устроить истерику. Радовал один только Ась — он интеллектуально взрослел, фразы строил все более грамотно, рисовал все более тщательно, учился аккуратно есть. К проблеме «вертячек» они по обоюдному согласию не возвращались.
В конце концов Архангельский появился — но не утром, как обычно, а вечером. Людмила Сергеевна его не узнала. Прежде всего гражданский генерал побрился — однако снял не только бакенбарды, но всю шевелюру целиком. Кроме того, он выглядел обрюзгшим и предельно утомленным, под глазами обозначились мешки. Куда-то делась и его самоуверенная улыбка.
— Вот, выполнил обещание, — сказал он вместо приветствия, погладив свой голый череп. — Ась теперь не примет меня за «кыш».
— Что случилось? — в ужасе спросила Людмила Сергеевна.