Журнал «ЕСЛИ» №7 2007г.
Шрифт:
На вторую ночь девочка не показывалась. Виталик чувствовал, что она где-то рядом, и здорово нервничал. Он не до конца доверял управляющему: все время казалось, что русалке ничего не стоит выдернуть «рыбака» из лодки и утопить. «Частный пляж»… Поделом дураку!
— Они слабосильные, — сказал на другой день Артур, с которым Виталик, не удержавшись, поделился своим страхом. — На глубине — да, там с ними опасно, были случаи, когда аквалангистов топили. А из лодки она тебя не вытащит. Да и не надо ей этого — топить тебя. Ей самой интересно.
— Мне
— Опять?!
— Да. Знали точно, что тебя нет дома.
— Сволочи…
— Прости меня. Мне бы молчать. Но я просто очень их боюсь. Ничего не могу поделать.
Эрвин и Велька сидели перед телевизором. Звук она отключила еще десять минут назад. Они говорили об обыкновенных и очень мирных вещах, а потом Вельку прорвало. Эрвин видел, как она сдерживает слезы, улыбается, качает головой, будто поражаясь собственной слабости, и наконец вытирает глаза тыльной стороной ладони.
— Что они тебе…
— Как обычно. Что развешают мои кишки по всей комнате, а ты будешь за этим наблюдать…
— Они врут. Им нравится городить эту чушь. Мы поменяем номер телефона, мы…
Он замолчал на полуслове.
«Знаете, почему вы до сих пор живы? — спросил тот человек в машине на берегу. — Потому что вы отлично обучаемы. Сразу поняли, чем грозят вам «русалочьи публикации», и закрыли рот даже быстрее, чем некоторые ваши друзья-газетчики. Ваша жена сама не знает, как ей повезло с вами».
«Она знает, — сказал тогда Эрвин. — Я не занимаюсь русалками и не разоблачаю работорговлю. Чего вы хотите теперь?»
«Эта рыбеха, которую вы только что выкинули, была у вас последняя».
«Почему? Я плачу за них».
«Больше вам не продадут. И не пытайтесь купить, если любите жену».
После этих слов им больше не о чем было говорить. Эрвин сел в свою машину, пропахшую чешуей, перетянул руку бинтом из аптечки и, не оглядываясь, выехал с пляжа.
И вот теперь он гладил Велькины волосы и проклинал себя. Если бы он был один… хотя и тогда, скорее всего, испугался бы. Он больше не пишет статьи в газеты и не проводит журналистское расследование; он ищет человека, который сочинил бы книгу. Одну-единственную книгу — циничную, брутальную, жесткую, может быть, грязную… Надежды на то, что это сделает сам Анс Андерсон, больше нет.
Сегодня вечером старик позвонил Эрвину на мобильный. «Я не могу, — сказал удивленно. — Я понял, чего вы хотите. Но не могу».
Третью и четвертую ночь русалка ходила кругами, только изредка выдавая себя негромким всплеском, быстрым водоворотом на поверхности. На пятую наконец-то вынырнула, и Виталик рассмотрел ее как следует.
— Слушай, я тут глупость сморозил, ты меня прости…
Он несколько дней готовил эту фразу и заговорил первым, не удосужившись даже поздороваться.
Она царственно наклонила голову, облепленную мокрыми волосами. Подплыла поближе. Капли воды на ее ресницах блестели, отражая огни на берегу.
— Ладно… А наживку ты все равно насаживаешь криво. Думаешь, рыбы идиоты?
— Как же ты видишь, — пробормотал Виталик. — Там же… темно.
— На дне темнее. А тут все видно. Зависит от глаз!
Она провела по глазам и снова засмеялась. И опять этот смех что-то включил в Виталикиной памяти, что-то хорошее, приятное.
— Ты видишь в темноте?
— Нет, в полумраке… А ты рыбак?
Она все еще посмеивалась. Виталик замешкался с ответом, и она ответила за него:
— Был бы рыбак, с такой ловлей давно бы с голоду умер… Ты кто?
— Принц, — сказал Виталик и покраснел в темноте. Артур рассказывал, не то в шутку, не то всерьез, что в разговоре с русалкой обязательно надо называть себя принцем. Это как пароль. Иначе они не понимают.
— Я так и думала, — по ее голосу нельзя было понять, насмехается она или приняла его признание за чистую монету. — А я преступница.
— Как?
— Меня убьют, если узнают, что я опять плавала к берегу, — теперь в ее голосе звучал мечтательный ужас. — Ты когда-нибудь нарушал запреты?
— Я?
Это был странный разговор, будто во сне. Русалка непривычно произносила слова, но дело было не только в ее произношении. Она так говорила, так смотрела и так смеялась, как ни одна из виденных Виталиком девушек.
— Запреты…
Ему очень хотелось рассказать ей что-нибудь эдакое. Чтобы и она удивилась, как удивлялся он; можно было приврать, но не хватало фантазии.
— Я не вышел на награждение. Третье место… тренер орал. А я плюнул и все бросил. В смысле, плавание.
— Бросил плавание?!
— В том смысле, что спорт, — Виталик закашлялся от растерянности. — В бассейне.
— Ты хорошо плаваешь? — теперь она точно зубоскалила. — Примерно как камень?
— Я бы тебе показал, — осторожно сказал Виталик.
— Так покажи. Или море мелкое?
Он крепче ухватился за борт — и вдруг понял ее, понял, что она говорила про запреты. Переступить грань, прыгнуть за борт, вниз головой, в нарушение правил. Она это умела. Ей уже приходилось это делать в ее шестнадцать или пятнадцать…
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать. Ну и что?
— У тебя родители есть?
— Есть, ну и что? Я совершеннолетняя по нашим законам.
— А… — Виталик запнулся. — Ты работаешь или учишься?
— А что, можно либо одно, либо другое?
— Нет, но… — он решительно не знал, что ей сказать. При том, что сказать хотелось очень много. — Э-э-э… У вас там телевизор есть?
Она засмеялась и нырнула, ударив по воде хвостом. Потом выпрыгнула вдруг целиком, как дельфин, и Виталик обалдел: длинное и стремительное тело пронеслось над водой и ушло вглубь без всплеска, жаль, что так мало света, только блики на перламутровой чешуе…