Журнал Наш Современник №1 (2003)

Журнал Наш Современник

Уже их мысли

Силой налились!

С чего начнут?

Какое слово скажут?

Они кричат,

Они руками машут,

Они как будто только родились!

I

В конце 2001 года издательством “Молодая гвардия” в серии ЖЗЛ (“Жизнь замечательных людей”) выпущена книга Николая Коняева “Николай Рубцов”. Книга иллюстрирована множеством четких, прекрасно подготов­ленных черно-белых фотографий: здесь мать и отец поэта, Коля в детском доме, юношеские и “морские” фотографии, снимки в Ленинграде и Вологде, московские фотопортреты. Имеется ряд фотографий рубцовских мест, сделан­ных уже после гибели поэта.

Н. М. Рубцов в серии ЖЗЛ опередил целый ряд известных поэтов и писателей. Среди тех, кто еще не удостоился биографической книги в этой серии, следует назвать А. Твардовского, Н. Клюева, М. Шолохова, А. Ахматову, П. Ва­сильева. О важности выхода биографии Н. М. Рубцова, русского националь­ного поэта, говорить особенно не приходится. Вокруг его жизни и творчества продолжаются споры, а в общество эпизодически вносится бытовая дезин­формация со стороны литературных оппонентов и особенно со стороны небезызвестной убийцы поэта. А простой русский человек, впервые прочитав стихи Рубцова, вдруг вспоминает на генетическом уровне свою малую родину, свое село или деревню предков с разрушенным зачастую храмом.

Книга Н. Коняева составлена из трех ранее опубликованных повестей “Путник на краю поля”, “Вологодская трагедия” (1998 г., “Эллис лак”) и “Ангел родины”. Автор использовал большой фактический материал, в том числе из архивов Литературного института, Государственного архива Воло­годской области, а также записи бесед с современниками Николая Рубцова в Ленинградской области, в селе Никольском и др.

Прослеживается мысль Н. Клюева, что Николай Рубцов являлся жертвой Системы, как многие другие поэты и вообще граждане Советского Союза. Спорить о том, кто мы — жертвы или любимцы советской власти — практически бесполезно. Отношение к советской власти зависит у одних от реализованных или нереализованных карьерных запросов, у других — от количества баксов и занимаемой должности, у третьих — от приобретенного духовного миро­понимания, у четвертых — от получаемых от власти возможностей в области образования, медицины и особенно условий жизни для детей и внуков. И поэтому здесь никогда не будет однозначного мнения, точно так же, как и в отношении к существующей Системе, называемой демократической. Сознание определяет бытие, а потом уже бытие определяет корректировку сознания. Одни при деньгах радуются свободе, с милицией, вооруженной автоматами для борьбы с воспитанными в результате победы “демократии” преступниками, другие с лопатами — чистому небу на загородном мини-участке. И все эти подходы связаны с психологией человека. Одни рвутся к злату, другие к спокойствию Души.

А биография Николая Рубцова тесно связана с историей родного Отечества и с окружением поэта в течение жизни. Пройдемся по некоторым посылам, которые дает Н. Коняев в книге и которые неприемлемы для автора этой статьи.

1. Н. Коняев считает публикации Людмилы Александровны Дербиной (по первому мужу Грановской), убийцы Н. Рубцова, документами (стр. 268). И ссылается на них в ходе повествования. Опираться на “факты” Дербиной-Грановской нельзя, учитывая, что убийца непрерывно изыскивает мотивы для своей реабилитации (с целью полной моральной легализации своих выступлений и последующего приема в Союз писателей), а ее литературные адвокаты выдвигают разные взаимоисключающие друг друга версии, обливающие грязью Н. Рубцова. Впервые в мировой истории убитого поэта представляют виновником своей смерти, а его убийца хочет предстать в качестве жертвы. Однако вологодским судом в апреле 1971 г. вина Л. А. Гра­новской доказана, и на суде она признала себя виновной. “Фактам” от Грановской теперь можно верить только, если есть другие свидетели события. В 1996 г. Верховный суд России подтвердил решение суда от апреля 1971 г. (см. статью “Могла ль понять в тот миг кровавый?..” в газете “Опасная ставка”, 7 (11), июль 1996 г.).

2. Н. Коняев пишет об отце Н. Рубцова: “...когда новая власть безжа­лостно погнала на голодную смерть миллионы русских мужиков, он примкнул к победителям и без сожаления покинул обворованную, обескровленную деревню, чтобы определиться на сытую, хлебную должность в новом, теперь уже полностью подвластном кремлевской нечисти, мире”. Лихо написано. Смешаны и кони, и люди. Разберемся. Любая власть заявляет какие-то благородные цели. А СССР в то время находился во враждебном окружении, и надо было готовиться к войне. В двадцатые и тридцатые годы были приняты грандиозные планы промышленного и военного строительства страны. Иначе мы в случае победы фашистов оказались бы на уровне рабочей силы для “цивилизованной” Европы. И в основном задачи руководства СССР были решены и заложена база для всей последующей промышленной эпохи. Да, это было сделано за счет переброса людей из крестьянской среды в города, проводилось обучение специальностям и одновременно велись громадные стройки. Но были и карьеристы, и лакеи, и простые исполнители приказов. И в то же время были враги традиционной России, которые уничтожали людей, разрушали нашу культуру, искореняли православную веру.

3. К сожалению, Н. Коняев не понял, что у М. А. Рубцова (отца Николая) была многодетная семья, надо было кормить детей (к 1938 г. их было пятеро). Отец семейства работал на тех должностях, на которые его посылало местное руководство. Не имея среднего образования, он за счет русской сметки зарабатывал в системах кооперации и снабжения средства на содержание семьи.

4. На стр. 27 Н. Коняев пишет: “Учили в Никольской школе, конечно, плохо. Преподавателем русского языка и литературы, физкультуры и географии был один человек. Об особых знаниях тут говорить не приходилось. Зато были книги”. Во-первых, это было временно — в годы Великой Отечественной войны. И во-вторых, в любой советской школе учили хорошо. А вот ученики бывают разные. Но, по крайней мере, половина учеников любой школы при советской власти оканчивали институты и техникумы. Я думаю, и Н. Коняев не исключение. И автор этой книги при средних оценках в школе с первого захода в 17 лет поступил в технический институт. И Н. Рубцов получил высшее литературное образование при советской власти. И книги, а не сведения, полученные на уроках, всегда были основным источником знаний.

5. На стр. 30, 31 и 32 Н. Коняев относит стихотворение “Фиалки” (в котором Коля Рубцов просит “хлеба мне, хлеба”) к 1950 году и его жизни в Риге. Но там Рубцов был с воспитателем (по некоторым сведениям), и он жил на команди­ровочные средства от детдома, то есть был обеспечен. А голод Рубцова отно­сится к 1952 году, когда он жил в Архангельске один после окончания техникума.

6. На стр. 44 автор дает следующий посыл: “Никто никогда и не гнал Рубцова...”. Но ведь далее в книге говорится о преследовании Н. Рубцова в 1963-м и 1964 гг. в Литинституте, и Н. Коняев приводит соответствующие документы.

7. На стр. 64 Н. Коняев пишет: “Детдомовское детство было тяжело еще и тем, что даже элементарного представления об азбуке человеческих отношений выходящему в самостоятельную жизнь воспитаннику не давало. Для молодого Рубцова характерно суровое неприятие даже малейших компромиссов, полное отсутствие умения подлаживаться под характер другого человека...”. Да, Рубцов не был и не хотел быть приспособленцем. Вот этому и учили в детдоме. Плохо это или хорошо, судить читателю. На стр. 69 Н. Коняев пишет: “Годы детдома — там равенство было заведомо ущербным — не в счет”. Но именно в детдоме равенство было подлинным. Почему у Коняева такое своеобразное представление о воспитании в детдоме? А вот товарищ Николая Рубцова по никольскому детдому А. С. Мартюков, сейчас главный редактор газеты в Великом Устюге, пишет: “Трудно человеку из семьи понять законы детдомовской общины. Они естественны и обязательны. Дети, родственные по судьбе, крепче сплачиваются. Злоба и ложь отвер­гаются. Предательство, как и всюду, вне закона”.

8. На стр. 68 Н. Коняев относит стихотворение “В старом парке” к Приютино. Между тем известно, по давно опубликованным воспоминаниям С. Чухина, что это стихотворение написано после посещения Н. Рубцовым вместе с С. Чухиным барской усадьбы с прудом и парком в селе Погорелово на Вологодчине в августе 1966 г.

9. На стр. 84 Н. Коняев приводит слова А. Солженицына о советской эпохе: “...270-миллионный народ мучается на уровне африканской страны, с неоплаченной работой, в болезнях, при кошмарном уровне здравоохранения, при уродливом образовании, сиротстве детей и юношества, оголтелой распродаже недр за границу...” Но все познается в сравнении. Это сейчас большинство населения мучается на уровне африканской страны, когда уровень жизни, промышленность, медицинское обслуживание отброшены на десятки лет назад. А основное население страны по социальным условиям отброшено примерно на 60-е место в мире, а ранее мы были в первой десятке стран мира. Кому это надо, и кому это выгодно? При советской власти госу­дарство все-таки заботилось о детях и о матери. Одна правда в приведенной цитате — о продаже недр за границу, но не сказано, что 87% прибыли от продажи получают сейчас владельцы фирм по добыче и продаже ресурсов России, которые принадлежат всему народу.

10. На стр. 92 Н. Коняев приводит высказывание петербурского критика и переводчика Виктора Торопова о том, что “...в “шестерках” у этих бездарей (имеются в виду рабочие поэты из литобъединения) почему-то ходил великолепный поэт Николай Рубцов — его посылали в магазин за дешевой водкой...”. А сколько раз Торопов или Коняев бегали когда-то для кого-то за водкой? Но ведь все отмечают независимый характер Николая Рубцова, и поэтому я не верю В. Торопову, далеко зашедшему в попытке унизить Н. Рубцова.